Записки на полях

      Макак открыл глаза, и вместо просторного неба он видит деревянную крышу. Не похоже на его дом. Где же он? Это сон? Он повернул голову в сторону комнаты: стоял целый ряд шкафов, то забитые потрёпанными книгами, то всевозможными безделушками в виде комиксов и статуэток героев, подпиравших всю эту гору. Кроме этих полок, кровати и огромного круглого ковра, ничего не было. Но стоило взглянуть на открытую дверь (кто-то явно в лифте родился), то лицезрел полный хаос. В основном это была разбросанная или собранная в маленькие кучки одежда. Что-то напоминает. Но чтобы рассмотреть надо встать. Но тело так ноет от распирающей боли, будто, пока он спал, в него просто беспощадно пыряли ножом. Даже ощущение инея на коже оставалось, такое холодное и обжигающее…       Стоп. Но его же поглотил лёд той Костяной Дуры. А сейчас… Он здесь…       «Либо с каким-то святым духом МК победил её, либо у него галлюцинации», — подметил про себя Шестиухий.       Тем временем на улице послышался шум металла, а потом хруст веток. Макак, решившись подняться, смог лишь перейти в сидячее положение. Сразу же, как молния, пронеслась боль районе груди и шеи. Он дотронулся до этих мест и почувствовал шершавую поверхность бинта. Значит скорее всего его принесли сюда. Верхней части одежды нет. И когда он обернулся посмотреть в окно, то заметил буквально прилипших к стеклу маленьких обезьян, которые с диким интересом рассматривали нового гостя.       — Нет… Только не говорите мне, что… — прошептала обезьяна, а её глаза округлились.       Сейчас ему не хочется видеть его. Он будет задавать слишком много вопросов.       Послышался ещё один громкий звук, будто что-то тяжелое ударилось об ствол дерева. В этот же момент комната наполнилась ароматом персиков, а с улицы доносился глухой разговор. — Эй, нечестно! У тебя есть хвост! — прокричал голос, напоминавший МК. — Ну, извините, настоящий воин должен уметь следить за всем, — этот был определенно Укуна.       После его слов послышался шорох листьев. Скорее всего, он помог ему встать.       «Надо уходить, пока не поздно», — утвердил себе Макак в голове.       Но зачем? А главное, почему он так хочет уйти.       Шестиухий спустил свои ноги с кровати и встал, держась за больное место. В глазах резко потемнело, а дышать стало тяжелее, но он смог устоять на ногах. — … Я думаю, что на сегодня хватит тренировок, — снова донёсся тихий голос рыжей обезьяны. — Тебе случаем не надо на работу? — Не, сегодня мне дали отгул. Так сказать, «за былые заслуги перед отечеством», хах, — парень усмехнулся.       Макак медленно подошёл к стене и, опершись, стал медленно идти к дверному проёму. В глазах продолжали бегать темные пятна, не давая ему чётко мыслить. — Тогда чем займешься? — любопытствовал Укун. — Планировал провести время с Мей и Красным Сыном. Мы договаривались, что сходим в кино, а после будем развлекаться в игровом клубе.       Обезьяна дошла до двери и опустилась на колени. Боль была невыносимая, а внутри будто собрался какой-то ком, что мешал нормально дышать. — На какой фильм пойдете? — продолжал расспрашивать его Царь. — Да там какой-то был про божеств, которые сражались против девятихвостых лисов. — Звучит… Интересно.       Макак не смог выдержать этого кома, потому, поднеся руку ко рту, закашлял. Старался он тихо, но они его услышали, опираясь на подозрительную тишину с их стороны. Когда он убрал ладонь, то увидел на ней кровь.       «Мдам, утро начинается не с кофе», — мысленно попыталась прибодрить себя обезьяна. — Ладно, МК, иди к своим друзьям. Мне, наверное, за своим смотреть надо, пока не учудил ничего, — у него было плохое предчувствие. — Ам, хорошо, увидимся! — парень поспешно побежал к выходу, махая рукой на прощание.       Царь Обезьян тем временем поспешил к своему домику. Он знает Макака лучше всех, так что прекрасно знает, как надо себя с ним вести. Другой вопрос, сможет ли с ним он долго бороться. Ведь его друг до сих пор относится к нему с недоверием.       «Как же мне пробить этот барьер к его сердцу?» — подумал Укун, открывая дверь.       Гостиная как была наполненной хаосом, так и осталась. Единственное, что дверь, ведущая в комнату с пострадавшим, была прикрыта, хотя он оставлял её открытой на всякий случай. Ветер бы вообще закрыл эту дверь.       Рыжая обезьяна, придерживаясь за ручку, аккуратно заглядывает в комнату. Снова ничего. Лишь открытое окно и… Капли крови, размазанные по стеклу. Неужели ему стало плохо? Что на него вообще нашло?       Выглянув с окна, он видит забегающих за угол мартышек. Может, они побежали за ним? Запрыгнув на подоконник, тот запросто перескакивает его и оказывается на улице. Забегая за угол, он конечно никого не видит, лишь скрывающиеся хвосты за скалой, а также, как они весело хохочут и скачут. У него не такой острый слух, так что ему проблематично понять, что за этими криками происходит.       «Будь я раненной обезьяной, куда бы я пошел?» — подумал Укун, но ничего не придумал. Он просто не мог представить себя в этой роли. У него всегда это плохо получалось. Поэтому вобрав в себя побольше воздуха, выкрикнул: — МАКАААК!       Крик эхом прошёлся про священной пещере. Прибежали на этот крик лишь те прохвосты, один из которых держал в руках персик. — Обмануть меня так хотел… — подумал вслух Царь и повернулся к небольшому подножью, которое вело к реке, где располагалось большинство плодоносных деревьев. — Макак!       Рыжая обезьяна вошла в этот маленький садик, продолжая звать своего друга. Но тот не откликался. Может ему стало настолько плохо, что потерял сознание? Нет, скорее всего, он просто прячется в тени. Его любимая тактика.       Пройдя чуть дальше, он наконец доходит до места, где когда-то молодой Сунь Укун и его братья распивали украденное божественное вино и весело проводили время. Воспоминания, как лавина, нахлынули на неё, и, не собираясь в них погружаться, обезьяна хотела уже возвращаться назад, но раздался тяжёлый кашель.       Укун тут же рванул к источнику звука. — Макак?! — он забегает за угол и видит, как тот на четвереньках давиться своей же кровью. — Что с тобой?! — Отвали! — прохрипела обезьяна и снова начала кашлять.       На этот раз кровь начала стекать по его руке и капать на пол. Укун подбегает к нему и становится на колени, параллельно замечая покрасневшие бинты. — У тебя рана открылась! — он вытянул руку. — Давай я-…       Его руку лишь отталкивают, а два блестящих глаза злобно смотрели на него. — Мне. Не. Нужна. Твоя. Помощь, — медленно проговорил тот, дабы не провоцировать кашель. — Ты дурак?! — воскликнул тот, сжав вторую в кулак. — Не, ну, если ты хочешь снова умереть от потери крови, то валяй, потому что эти раны сами не заживут! — Почему это? — с недоверием посмотрел Макак. — Ты что, не помнишь что ли? — серьезно спросил Укун. После небольшого молчания Шестиухий добавил: — Нет…       Его голос был тверд и чист. Неужели реально, не помнит что произошло?       Укун тяжело вздохнул и мягко посмотрел на него. — Давай так, ты без своих выебонов ложишься на мое облако, — он провел рукой по воздуху и создал ярко-золотой пучок ваты, — я отведу нас к себе, по дороге все расскажу и отвечу на твои вопросы. Лады?       Макак все это время вглядывался в его глаза и пытался найти хоть намек на ложь, но ничего не нашел, потому, сделав небольшой вдох, кивнул головой. — Спасибо… — с очень мягкой улыбкой произнесла рыжая обезьяна.       Укун помог тому лечь на пушистое, словно пух, облачко. Потом он приложил свою руку на его кровоточащую рану и она загорелась золотым свечением. — Это должно снять боль, — увидев, как тот корчится от неприятных ощущений, добавил. — Ну, и кровотечение остановить.       После этих слов рыжая обезьяна направилась к выходу, а за ним следом полетело бесшумная переноска. Благо идти недолго, так что можно не спешить. — В общем, насчёт твоих ран… — начал Царь, складывая кисти в замок. — Помнишь, тебя Костяная Леди заключила в лёд?       Шестиухий положительно промычал. — Вот. Когда она окончательно вышла из моего тела, она вернулась в твое, потому что у тебя внутри была «ее частичка». Ну, и твоя находка оказалась реликвия, которая высасывает всю энергию и сохраняет в камнях, — он сложил одну руку у подбородка в задумчивой позе. — Я так и не понял, кому она принадлежала, но по форме и оформлению, предположительно, кто-то из небес. Но это не важно, я сначала воткнул тебе в шею, но этого было недостаточно. А я на тот момент тааааааак устал и не рассчитал силу, хах, — он нервно повилял хвостом. — Иии так как это реликвия, рана сама себя не залатает, надо ей помочь. Я думал, что успею до твоего пробуждения хоть как-то это исправить, но ты даже не дал мне шанса, — в конце он добавил жалостный тон. — А как насчёт твоей раны? — медленно спросил Шестиухий. — Моя рана — фигня, по сравнению с тобой! Ты же мне легкое не протыкал, — он сжал руку в кулак.       Они уже подходили к реке, следовательно, скоро и теплый домик Укуна. Но тут случилось неожиданное…       Сам Царь Обезьян поскользнулся на одном из камней и упал в воду. Река была не глубокая, буквально по пояс. Но все равно эта ситуация рассмешила Макака, который тихо посмеивался и прикрывал рукой лицо. — Чё ржешь, Шестёрочка? — недовольно спросил тот выжимая свою одежду. — Это почему я Шестёрка? — Ну, — Укун показал пальцами на своим уши, — у тебя же их шесть. — Ааа… Но не называй меня так, люди подумают неправильно.       У Укуна появился нежный румянец на щеках. — В-в смысле? — В прямом, — развел руками лежащий, — подумают, что я всем прислуживаю и попы вылизываю. — Ааа… Кхм, ну кто сказал, что я буду так тебя называть на людях. Я тебе более гадкое прозвище придумаю, — ехидно улыбнулся тот, наконец перейдя реку, и вышел на берег. — Не дождусь услышать, обжора персиков, — и послышался тихий и злобный смешок. — Ах! Как ты смеешь покушаться на святое! — он взял воду с реки и брызнул ее на Макака. — Ооо неет меня облили святой водой! Я скоро умру ааа, — и после слов послышались наигранные звуки смерти.       На это оба лишь рассмеялись. Да, давненько они такого не делали. Но Макак снова начал кашлять, благо без крови. Но мы уже близко.       «Как же хочется побыстрее поменять одежду…» — думал Укун.       Он ненавидел, когда одежда к нему прилипает или слишком сильно прилегает. Ему нужно чувствовать свободу в движениях, иначе его костюм пойдет по швам при первом бою. Но не успел он дойти и до двери, как чувствует на своей спине теплое касание. Испугавшись, он тут же оборачивается и видит тянущуюся руку его друга. — Ты чего? — Ничего. Я смотрел твою рану, — удивлённо ответил Макак, опуская свою руку на облако.       Странно, вроде секунду назад его все раздражало, а лишь одно касание позволило все забыть… — Что-то случилось? — внезапно спросил Шестиухий. — Нет… Просто вспомнил прошлое… — после паузы он все же открывает дверь, и они снова оказываются в комнате хаоса.       Царь Обезьян относит своего друга до кровати и оставляет его там. — Так, я быстро переоденусь и возьму бинты.       Но не дождавшись хоть какого-то ответа, он стал раздеваться.       «ПОЧЕМУ ИМЕННО ЗДЕСЬ?» — кричал Макак у себя в голове. Чтобы не видеть весь ужас и стыд, он прикрыл глаза тыльной стороной кисти. Его любопытство выдавали лишь кончики ушей, которые успели порозоветь и легонько дёргаться при любом шорохе. То он мокрую одежду бросит на пол, то начнет переходить из кучи в кучу в поисках приемлемой одежды. То тут же двинется рыться на полке, попутно что-то уронив. Вот он снова зашёл в комнату, стал вытирать что-то с окна и, закончив, закрыл его. После этого звуки наконец прекратились. — Ты спишь? — тихо спросил Укун. — Нет, — коротко ответил Шестиухий, отодвигая кисть на лоб и смотря на него одним глазом.       В принципе одежда ничем не отличалась от Макака: красные, немного мешковатые штаны и бинты на груди. После неловкой паузы, Царь подошёл к нему и, дотронувшись до его лица, вытер что-то у него под носом. — У тебя кровь пошла, — тихо произнес он, протягивая ему уже немного испачканный в алой крови платок. — Постарайся высморкаться.       Он помог ему немного привстать и вручил сложенную вдвое ткань, а позже снова убежал. Тот последовал его совету и хорошенько высморкался и лицезрел уже соседнее большое пятно. Сделав так ещё два раза, он снова посмотрел на ткань и больше ничего не увидел. Поэтому продолжая держать в руках платок, лег обратно.       Шестиухий на самом деле мог бы сам о себе позаботиться, если не ужасная ноющая боль, которая возникает при каждом вдохе и выдохе. Благодаря его другу, ощущения не такие острые и давящие, но все равно вызывали дискомфорт. И куда он с таким телом вообще хотел пойти? Хорошо, что тот ничего лишнего не спрашивает, потому обезьяна позволила себе расслабиться. Здесь не так уж и плохо, если подумать. Явно лучше чем у него (хотя бы крыша не протекает).       Кстати о погоде. Несмотря на утреннюю рань, стояла пасмурная погода, отчего в пещере и, естественно, дома было темновато. Источником света могли служить лишь жёлтые фонари, которые нужно было зажечь. Но сейчас рыжая обезьяна не видела в этом необходимости. И пока тот ещё не пришел, обезьяну незаметно поклонило в сон. Все же его тело пытается всячески залечить рану, требуя больше сил и энергии. Потому, прикрыв глаза, он даже не понял, что вырубился и проснулся, когда уже был вечер и из окна пробивались оранжевые лучи солнца.       Боли почти не было. Дышать стало намного легче. Дотронувшись до мест с ранами, то обнаружил бинты только на груди, к тому же их на порядок стало меньше. Опустив голову чуть ниже, он видит спящую голову Укуна, который частично спал на полу и на кровати. Его руки были сложены так, что голова спокойно на них помещалась, а туловище аккуратно сползало на пол, и закончилось все длинным хвостом, который, как кот, обвил ноги хозяина.       «Истощился, бедняга», — подумал Шестиухий и протянул руку, чтобы погладить макушку его друга. Но тут же его нахлынули воспоминания и рука дёрнулась на полпути.       Да, неприятный момент в жизни, но всё-таки он сам виноват, что зашёл слишком далеко. Неужели он готов принять свою смерть? Неужели до него дошло, что Укун всячески уговаривал, уворачивался и отражал его атаки в тот момент? Ведь он существо нетерпеливое, но тогда он искренне пытался остановить его, пока, естественно, ему не надоело, из-за чего сорвался.       В этот момент стало как-то больно на душе Макака: он не задумывался, что чувствует его единственный друг, не знал, через что он прошел после его смерти. Ему было безразлично, он так зациклился за злобе и мести, что и вовсе забыл для чего дана жизнь. Может, начать все сначала? Чистый лист, так сказать. Но простил ли его друг? Из этих мыслей его вырвало мычание рыжей обезьяны через сон. Не было похоже, что ему снится плохой сон.       Вспомнив про его рану, он тут же посмотрел на спину, дотронувшись до его плеча. Там продолжали красоваться красные бинты, с уже образовавшейся корочкой. Да, не самое удобное место, чтобы можно было самому лечиться. Потому, так сказать, в знак своей благодарности и принятия решил помочь ему. Он аккуратно поднялся с кровати и, опустившись на колени стал разматывать бинты. Процесс не быстрый и сложный. Бинты, из-за того что он упал в воду, немного слиплись и тяжеловато отходили друг от друга, и, чем становилось меньше бинтов, тем лучше они снимались. Даже перекись не понадобилась, но все это, конечно, сопровождалось тихими стонами.       Наконец избавившись от ненужного, Шестиухий заметил маленькую кровоточащую ранку. Такая маленькая, но из-за священной реликвии никак не может зажить сама. Оглядевшись он находит свежие бинты и ножницы на подоконнике и открытую банку. Он подошёл поближе, взял ёмкость в руки и стал разглядывать. Внутри находилась светло-желтая мазь, на запах была резкой и напоминало запах больницы, а этикеток никаких не было, но, скорее всего, именно это использовал Укун для заживлении ран. Макак, конечно, не врач, но все же решается попробовать помочь. Взяв немного на палец, он тут же вернулся к Укуну и нанес на рану. Место стало слабо светится и уже через пару минут рана исчезла, будто её здесь и не было. Да, регенерация у рыжего была куда лучше, чем у него. К тому же он как бессмертное существо, не сильно-то и задумывается про свое здоровье. И даже спустя столько лет его пушистая и непослушная шёрстка остаётся такой же мягкой и блестящей. Шестиухий не сдержался и потрепал макушку друга. Его волосы отросли, и потому рука могла спокойна поместиться в его гриве. Длины, к сожалению, не хватило бы, чтобы заплести косички, но зато поиздеваться и сделать два маленьких хвостика, как у девчонки, того стоило бы. Когда Укун злится, у него начинает смешно вилять хвост из стороны в сторону, да и вообще при любых его сильных эмоциях, будто настоящий предатель его скрытых чувств. Даже сейчас сквозь сон, его кончик хвосты медленно двигается из одного места в другое.       Макак закончил свои нежности и, взяв ненадолго того на руки, аккуратно положил на кровать, а сам принялся убирать бинты и таинственную мазь. Впрочем, беспорядка в гостиной стало ещё больше, так как аккуратные кучки из одежды теперь были развалены и хаотично лежали то на полу, то на полках. Проходя мимо одной, он замечает свой дневник. Он уже успел благополучно забыть о нем, несмотря на большое количество проведенного времени. Поставив рядом вещи, он взял в руки свою верную тетрадь и открыл её на последних страницах. Новых записей не было. Потому стал отлистывать назад и наткнулся на давнюю запись Укуна, которую он так и не смог прочитать. Небольшой текст состоял из столбиков разделенных между собой пустой строкой:

«Писать красиво не умею,

Но так сложилася судьба,

И я один в огромном мире,

И жизнь сломалась у меня.

А дни проходят как обычно,

Вокруг проблемы, суета.

Один сижу душой рыдая

Теряя близких навсегда!

Зачем стремился, строил планы?

Зачем доверился тебе?

Тебя всегда считал я другом,

Зачем открылся я тебе?

Предательство как нож мне в спину!

Я повернулся…. не упал!

Второй удар пришелся в сердце

И я от боли застонал.

Доверие — фундамент отношений,

На нем построил я судьбу,

Но ты порвал его в клочья,

Поставив крест на жизнь мою.

Я плакал и просил поддержки,

Ведь мозг не сразу осознал,

Что то, во что я свято верил

Втоптали в грязь...

Я пил спиртное словно воду

И бил об стены кулаки,

Но ложь — как яд пошла по венам,

Сжигая тело изнутри.

Душа рыдала и стонала,

И сердце рвалось из груди.

Кричал от боли я без звука

И ноги «ватные» не шли.

Зачем, и в чем я провинился?

За что держу такой удар?

В чем виноват перед тобой я?

За что сломал же ты меня?

Горя в аду предательства и лжи,

Возник вопрос: где будешь ТЫ?

Начну с начала строить жизнь,

Я птица «Феникс»!!! Я ВОСКРЕСНУ!!!!!»

— И когда ещё научился писать стихотворения? — тихо произнес тот, но тут же почувствовал чужие руки на своей талии, которые заключили его в объятия, а чужая голова опустилась на его плечо.       Без верхней одежды это ощущалось так… По-настоящему… — Да. Завидуешь? — ехидно улыбнулся тот. — Да, если бы это было правдой! — воскликнул Шестиухий, закрывая блокнот. — У тебя есть определенный талант, не спорю, но чтобы за столь малый срок? — Ну да соврал немного, — усмехнулся тот и свою голову положил на чужую шею, будто на подушку. — Прочитал в одной книге. Так понравилась, что перечитывал миллиард раз. Потом решил дать на оценку «мастеру». — И кого ты ещё тут «мастером» назвал? — немного не понимал, к чему клонит его друг, и положил дневник на место.       Укун снял свои руки и, обойдя, положил их на его плечи. — Тебя, — сказал он прямо глядя в глаза. — И почему же? — Потому что ты мастер красть чужие сердца. — Что-…       Не успел он закончить фразу, как его губы накрывают чужие. Мягкие, приятные. Но с чего это вдруг? Макак сделал шаг назад, как тут же его соперник продвинулся вперёд. Руки Укуна с плеч перешли на лицо, чтобы его не смогли так просто прогнать, и стали гладить нежную кожу. Шестиухий продолжил отступать, оттягивая того за талию, но тот лишь, как кот, выгибался и тянулся к нему. В конечном счёте он достиг предательской стены, в которую его Укун буквально впечатал. Он продолжал ласкать того языком, исследуя уже знакомые клыки, и не собирался останавливаться. Даже если бы закончился воздух, он все равно, как голодный волк, продолжил пожирать свою добычу. Макак же решил напомнить ему, что он тоже может не сдерживать себя, потому прикусил ему нижнюю губу, и, запустив свою руку в его густой затылок, сжал клочок волос и стал оттягивать. Рыжая обезьяна поддалась и наконец отстранилась, протягивая небольшую белую нить между ними. — Ты как всегда на жёстком, — самодовольно произнес он, продолжая тянуться к нему. — Потому что ты наглец! — пытался не поддаваться нахлынувшим чувствам и продолжал оттягивать того за шиворот. — Просто дай мне хоть раз украсть твоё сердце, — хитро, как лиса, произнес Укун, снова заключая в свои объятия.       Походу он решительно настроен. Макак прикрыл своей рукой его рот, на что тот лишь стал облизывать её. Как только обезьяна хотела убрать кисть со словами «Фу!», другая укусила его за палец, тем самым не отдавая желаемое.       А самое страшное, что дистанция сокращалась, несмотря на то что тот всячески пытался оттянуть от себя этого зверя, и, если бы он разжал руку, тот тут же на него налетели. Все, что ему оставалось, так это наблюдать, как тот несильно покусывал палец своими не менее острыми клыками и посасывал. — Эй отпусти! — приказал Макак и стал тянуть к себе руку.       Но в ответ послышалось рычание. Ничего себе реакция! Когда он успел так озвереть?! — Отпусти, иначе не дам, — пошла тяжёлая артиллерия.       Укун же отпустил палец, но озадаченно на него посмотрел. — Не дашь «что»?       «ОН РЕАЛЬНО НЕ ПОНЯЛ?» — молнией пронеслась мысль. Но надо действовать, пока его хватка ослабла. Он стукнул своей головой об его, тем самым тот окончательно опустил руки, и, отпихнув, побежал к двери, ведущей на улицу. — Ха, лошара! — крикнул Макак и обернулся.       Но что-то гибкое обвило его ногу, из-за чего он упал. Благо разбросанная одежда смягчила падение во много раз. Тут он хотел приподняться, но чужая рука придавила его голову к полу. — И кто теперь лошара? — с клыкастой улыбкой произнес тот возле его ушей.       Это была одна из немногих слабостей Макака, за счёт своей чувствительности не только к слуховому восприятию, но и чувствительности. Этим Укун и воспользовался, проходясь своим языком по всем трём кончикам. Макак хотел обвить своим хвостом своего соперника и скинуть, но его перехватили, и оба кончика переплелись, не давая друг другу возможности распуститься. — Так забавно смотреть, как ты пытаешься сопротивляться, — продолжал хвастаться своей доминантностью Царь. — Моё сердце ещё никто не крал и не будет! — предъявил свой последний аргумент и попытался скинуть с себя его, но его лишь сильнее прижали к полу.       А затем Укун по очереди начал покусывать сначала кончики ушей, а потом проходиться чуть дальше, опаляя своим жарким дыханием. И как бы ни сопротивлялся, ему все равно не подняться, да и мысли стали путаться. — Ладно, сдаюсь! Ты победил! — быстро отчеканил Макак, начиная уже дрожать от переизбытка чувств.       Но этого было вполне достаточно, чтобы рыжая обезьяна прекратила свое дело и просто легла на него. — Значит, что я все же смог выкрасть твое сокровище? — продолжал он издеваться, пытаясь распустить свой хвост от чужого. — Да, — выдохнул тот. — И вообще встань с меня! Ты тяжелый!       В ответ послышался лишь смех и отрицательное мычание. Он мог, конечно, провалится в свою тень, но ему так нравилось чувствовать тепло и сердцебиение Укуна, что даже мог простить ему предыдущие пару минут. Хотя нет, он должен отыграться.       Пролежав так ещё пару минут, Макак все же скинул с себя наглеца, который упал рядом на спину. Теперь он возвышается над соперником, прижимая его руки. — Один один. Мне нужно отыграться! — произнес тот и вонзил свои клыки ему в шею.       Было забавно ощущать, как каждая мышца напрягалась и сокращалась по мере того как он мотал голов. Или чувствовать языком, как дрожат его голосовые связки, пока тот говорил, что ему щекотно. Так он сделал маленько ожерелье из укусов и был явно доволен своей работой. — Ну и почему же ты такой, Шестёрочка? Вылитый подлец! — наигранно произнес Укун. — Может я и подлец, но ты настоящий наглец, — он поднес лицо к нему и дотронулся своим кончиком носа до его. — А ещё раз услышу эту кличку, укушу. — Хах, Шестёрочка, — все же решил испытать судьбу Царь, за что поплатился несильным укусом за нос. — Понял я! Понял! Не буду!       Макак опустил своего непослушного зверька и также на него лег, в ответ его заключили в объятия. Никогда бы не подумал, что его могут простить и снова принять после сделанного…