В последний раз

Слишком очевидно, чем закончится их нахождение в замкнутом пространстве наедине. Потому, когда дверь едва успевает за ними закрыться, и Вова утыкается лицом ему в шею, забирается руками под кофту и прижимает к стене, Хесус вообще не удивлён. — Блять, Хес, у меня стоит на тебя. Что за пиздец? — недовольно сообщает Братишкин и трётся об его бедро. — Когда-то мы уже разобрались с этим, а ты снова теми же вопросами задаёшься. — хмыкает Хесус и чмокает его в ухо. — Ну, блять. Ты ведь мне сердце вырвал, а я всё равно хочу на тебе виснуть. — А я решил, что больше не схожу по тебе с ума, но схожу ещё сильнее. Вова тянется вверх, ласково, не встречая сопротивления, целует, согревает, почти невинно выходит, словно первый поцелуй, хотя их первый таким не был совершенно. Тягуче сладко и медленно он посасывает губы Хеса, пересчитывает кончиками пальцев его рёбра прямо под кофтой. Хесус прижимает его к себе, сильнее вжимает их бёдрами друг в друга, но поцелуй остаётся таким же нежным. Хес прижимается лбом к его лбу, дышит размеренно, гладит большими пальцами его поясницу и трётся носиками. Вова поджимает распухшие больше обычного губы, готов уже начать вредничать и капризничать. — Хес, а вот когда ты меня снова бросишь, думаешь, я прощу тебя? — интересуется Братишкин, проводит носом по его шее и целует в плечо, пробравшись за край ворота. — Да, уверен. Так же как я прощаю всю твою хуйню. — Хесус отстраняет его, заглядывая серьёзно в глаза. — Ты правда не считаешь, что наше расставание имело какой-то смысл? Что лучше держать друг друга, сдерживая жизнь? — Ты… Хес, я ведь тебя знаю, давно знаю, тебе для жизни отношения не нужны, ты годами был один. — Но тебе нужны. Нужно, чтобы рядом кто-то был, чтобы приходил домой и тебя кто-то ждал, чтобы засыпал в объятиях, хуйню смотреть по вечерам, прижавшись плечиками, и вот это всё. — Да, но я хочу всё это только с тобой. Так что прекращай решать за меня, что для меня лучше, ясно? — строго говорит Вова, сжимая его лицо в ладонях. — Я не могу. — Хес накрывает его ладони своими, наклоняется вперёд, прижимаясь к его лбу своим и закрывая глазами. — Не могу, не думать о тебе. — Дурак. Хесус улыбается, Вова знает это, потому что целует ямочки у него на щеках. Братишкин чмокает кончик идеального носа, заглядывает в голубые глаза и ухмыляется. Он тянет Хеса за собой, затаскивает в спальню и рывком сажает на кровать. Хесус впивается пальцами в матрас, но просто позволять Вове раздеваться и продолжать начатое не может. — Подожди, нам не стоит заходить так далеко. — Пошёл нахуй. — отвечает Братишкин уже с голым торсом и стаскивающий свои джинсы. — Я поебусь сегодня с тобой или без тебя подрочу. — Вов… — Хес не может спокойно смотреть на бедра Братишкина, потому хватается за них, едва тот оказывается рядом, целует мягкий живот. — Это нездорово. — Я никогда не считал, что мы расстались навсегда. Раз тебе нужен был этот перерыв, пусть так, но сейчас ты здесь и чувства не изменились. Хесус затаскивает его к себе на колени, целует плечи, шею, добирается до лица и смотрит в потемневшие серые глаза. — Что ты так смотришь? — держась за его плечи, спрашивает Вова и кусает свои губы. — Я и забыл какой ты. — Какой? — Упрямый и бестолковый. — Хес гладит его щёки, вспоминая, как когда-то целовал, как когда-то между ними не было ничего, кроме страсти, когда было так легко. Братишкин закрывает глаза, ласкаясь к рукам, но хмурит недовольно брови, Хесус разглаживает складочку между ними большим пальцем и нежно целует поджатые губы, которые послушно раскрываются для него. Вова ёрзает на его бёдрах, ткань хесовских штанов неприятно трётся об кожу и ужасно его бесит, он снимает с Хеса кофту, сползает на пол, вставая над ним, разглядывает, как же давно он видел его в последний раз. — Хес, ты подкачался? — спрашивает Братишкин, облизывает губы, нервно сглатывает, ёрничает, пытаясь прикрыть своё возбуждение. — Шутишь? — фыркает Хесус, встаёт к нему вплотную, цепляет подбородок и скользит языком сразу в рот. Вова притягивает его к себе за бёдра, вжимая их друг в друга, а потом тянет вниз штаны и бельё, и свои трусы следом. Его глаза опасно сверкают, когда он разворачивается полубоком и одной коленкой упирается в кровать, секунда и Вова уже тянет Хеса за собой, падая спиной на сбитое кучей одеяло, возится в попытке его из-под себя вытащить и замирает, стоит Хесу полностью лечь на него сверху. Хесус нежно смотрит, ласково гладит по лицу, заставляя всё в груди сжиматься. Братишкин пытается от этого уйти, двигает бёдрами, намекая на переход к делу, но Хес теперь целует, быстро в губы, скользит по скуле, шее, сжимает длинными пальцами его бедро, прижатое к своему боку, трётся возбуждёнными членами и кусает ключицу. — Хес, блять, прекрати. — рычит Вова, дрожит и плавится, впиваясь ногтями ему в плечи. — Я так давно не ебался нормально. — А не нормально ебался? — хмыкнув, интересуется Хесус, плавно трётся об него, выбивая рваные выдохи, и целует грудную клетку. — Не тебе меня осуждать! Сука! Но я… Только с игрушками. Хес поджимает губы, приподнимаясь, глядит словно с жалостью, и Братишкин закрывает ему лицо ладонью, отворачиваясь, ему это чувство беспомощности уже осточертело. — Смазка в ящике. — Как обычно. — улыбаясь, говорит Хес, целует его в центр ладони и тянется через кровать, в ящике кроме смазки, презервативы и пара дилдо самых обычных, он на них мгновение смотрит, а потом вздрагивает от хлопка по заднице. — Чего ты? — Хватит я сказал, ты тут ради одного. — ворчит Вова, грызёт нижнюю губу и сильнее разводит колени в стороны, подтягивая их к груди. — Одного тебя, да. — Попизди. Хесус понимает, что сдался, такой был уверенный всю дорогу до Москвы, даже с рыдающим на груди Мазелловым, но с таким тёплым несчастным Вовой не может, снова не может просто поступать правильно. — Я скучал. — сообщает Хес, согревая в ладони флакончик смазки. — Да слышал я уже… Я тоже, старый ты гандон. — Братишкин отводит взгляд с лицом сердитого кота, но стоит почесать его за… — Бляха… Хесус скользит смазанными пальцами между его ягодиц, медленно облизывает затвердевший сосок кончиком языка и смотрит так горячо исподлобья. Вова вертит задницей за его пальцами, закусывает свои и отворачивается, мычит от того, что Хес продолжает дразнить. — Вставляй уже, сука! — вскрикивает Братишкин и скулит от напряжения. — Такие просьбы вряд ли кто-то стал бы исполнять. — подмечает Хесус, но первый палец медленно вводит. — Это только в память о наших отношениях. — Пошёл ты… — Вове говорить становится сложнее, он хватается за плечо Хеса, так удобнее выгнуться и раскрыться. — Не понял, мне уйти? — Нет, Хес, пожалуйста… Хесус задыхается от этого надлома в голосе и мягко прижимается губами к груди, прямо над бешено стучащим сердцем. Не смотря на всё, Вова узкий, прямо как в первые дни их недоотношений, перекатившихся в безумие. Сейчас они снова это делают, близко жмутся, с полным доверием, у Братишкина бёдра дрожат от напряжения и мимолётных касаний, и Хес ласкает его губы поцелуями. — Ну же… — торопит Вова, сжимая его бока коленками, мышцы живота поджимаются, когда об него трётся влажный член Хеса. — Ты же хочешь. Перед глазами проносятся самые горячие их ночи, когда Братишкин до хрипа стонал лицом в подушку, когда на плечах оставались следы от его пальцев, когда кусались в порыве страсти едва переступив порог. Хесус не хочет так сегодня, не после стольких дней разлуки, ему нужна нежность, любовь. Он гладит Вову по щеке, ловя взгляд, сжимает свой член в ладони и трётся головкой между покрасневших ягодиц, дразня, размазывая естественную смазку. — Я люблю тебя, Вов. — признаётся Хесус, ему больше нечего притворяться, да и нет желания. — Сука! — ахает Братишкин, реагирует почти так же, как в первый раз. — Я же… Блять… Хес чуть не разливает смазку, когда его за плечи дёргают вперёд и целуют, Вова жадно кусает его губы и скользит языком в рот, глубоко и жарко. И Хесус больше не томит, медленно толкается в него членом, заполняя собой, ловит выдох губами и впивается пальцами в одеяло. Этот медленный темп Братишкина выводит до скулежа, он извивается под ним, насаживается сам, царапает плечи ногтями и выстанывает вдруг его имя. Хеса это с ума сводит, он за ним наблюдает, приподнявшись на локтях, позволяет Вове привыкнуть к заполненности, прежде чем ускорять темп, тянет руку, чтобы убрать чёлку с его лба, и они пересекаются взглядами. — Блять, Хес, заткни меня. — просит Братишкин, скользит рукой ему на затылок, зарываясь пальцами в короткие волосы. — Нет, хочу услышать всё. Ты слишком нежный сегодня. — отказывается Хесус, поворачивает голову, утыкаясь в его предплечье носом, и целует чуть ниже запястья, переносит вес на свои коленки и сжимает его ягодицы в руках, сильнее разводя их в стороны. — Хочешь? — Бля, да! Так выходит глубже, движения быстрее, Вова снова скулит, вьётся, комкает в руках одеяло и закусывает губы. Хесус вмиг понимает, что хочет на самом деле слышать всё, разжимает ему челюсть и скользит двумя пальцами в рот, это приковывает Вовин взгляд. — Не сдерживайся, родной. Похоже Братишкина это простреливает, он морщит лоб, прикусывает его пальцы у основания и самозабвенно их сосёт. Хес сглатывает, вытаскивает пальцы, покрытые слюной, с них стекает Вове на щёку, и он наклоняется и слизывает, ему вдруг совершенно не противно. Этими же пальцами он обхватывает член Братишкина, быстро грубо дрочит и сжимает основание, возобновляя движения внутри него, жёстко, и ускоряясь с каждой секундой. Вова на грани, но кончить не может, ему просто это не позволяют, даже когда он хватает хесовское запястье. — Сука! Хесус, дай мне… Пожалуйста… Хесус дёргает головой, отчего ему на лоб падают влажные волосы, он намерен кончить раньше Вовы и никакие стоны его не переубедят. Вова откидывает голову, сдавленно мычит, дрожащий всем телом, и гнётся необычно сильно. Хес заполняет его спермой, наплевав на всё, что они когда-то договаривались и прочее, приходит в себя он не сразу, скользит взглядом по Вовиному лицу, отмечает влажные глаза и кровавый след на нижней губе от укуса, он тяжело дышит, член пульсирует в хесовской ладони, яички поджимаются, но кольцо пальцев на основании всё ещё плотное. Хесус сползает ниже по постели, опускается ртом на его член, так глубоко, как позволяет отсутствие практики, сосёт, создавая ебейший вакуум, двигается несколько раз вверх-вниз. И наконец позволяет кончить, поднимает голову, высовывает язык, почти невесомо касаясь головки, додрачивает рукой и ловит брызнувшую сперму губами, фактически позволяя кончить себе на лицо. И Вова жадно смотрит, как он слизывает её с губ, пока самого плавит. — Что это было? — спрашивает Братишкин, ёрзает и шипит от жжения в растраханной заднице. — Давно тебя не видел, хотел наверстать. — отвечает Хесус и падает на вторую подушку лицом, обтираясь об неё. — Пиздец. Хес хмыкает, пара секунд держится тишина, а потом он слышит тихий всхлип. Когда он вскидывается, чтобы посмотреть, Вова быстро поворачивается к нему спиной. — Эй, ты чего? — спрашивает Хесус, касаясь его плеча. — Ничего. — отвечает Братишкин, дрожащим голосом, что не даёт поверить в слова. — Забей, не смотри. — Я сделал что-то не так? Перестарался? — Да, ты перестарался, блять, разъебал меня. Просто отстань. Хесус двигается к нему, гладит его по спине, целует в плечо, между лопаток, и прижимается, утыкаясь носом ему в затылок. — Хесус, блять! — ворчит Вова, и слёзы у него прекращаться не собираются. — Вов, всё хорошо. Не стесняйся, я знаю, что ты бываешь эмоциональным. — Пошёл… Нахуй… — Ну-ну, ничего, повредничай. Братишкин резко оборачивается и прячет мокрое лицо у него на груди, подрагивает в объятиях и продолжает всхлипывать. Хес гладит его по голове и спине, чмокает в макушку и позволяет спокойно выплакаться в объятиях. Когда Вова затихает, у Хеса уже вся грудь мокрая от слёз, но они продолжают лежать, прижавшись друг к другу. — Тебе нужно в душ, я кое-что сделал. — говорит Хесус, хлопая его по спине. — Сука… Но в этот раз прощаю. — бормочет Братишкин, но вставать не спешит, ему слишком сильно это не нужно. — Вов… — Нет. — Ну, Вова… Братишкин пихает его коленкой, поднимает голову, выпячивая нижнюю губу, а потом улыбается. Хес чмокает его в нос, слизывает остатки слезных дорожек с щёк, заглядывает в покрасневшие глаза и поднимается. — Я наберу тебе ванную, можешь пока поваляться в своей грязной луже. — сообщает Хесус, накидывает на голые плечи Вовин халат и аккуратно накрывает парня одеялом. — Как ты мил и заботлив, Хися. — бормочет Братишкин, жадно разглядывает обнажённую грудь, виднеющуюся из-за распахнутых полов халата и облизывает губы. — Какой ты красивый. Хес смущённо улыбается, прикрываясь, гладит его по голове, целует в лоб, но, посмотрев на него, не удерживается и целует распухшие мягкие губы. Но в постель к нему не возвращается, идёт в ванную и, пока настраивает воду, плывёт задумчивым взглядом по стенам. Он не может адекватно мыслить, когда находится рядом с Братишкиным. И это чревато, проблем у них сейчас будет ужас сколько, за месяц не разгрести.

***

Хесусу смотреть больно на счастливого Братишкина, как тот всё лыбится придурошно, всё ближе старается быть, за вещами хесовскими сам в отель приезжает и его к себе перевозит. Жить вместе как в старые добрые времена. Хес размышляет об этом, сидя на диване с телефоном в руках, на который ему совершенно плевать уже минуты четыре. Внезапно на плечи опускается тепло, чужие руки сползают ниже, обхватывая поперёк груди, а шею целуют влажные губы. Прикрыв глаза, Хесус растворяются в ощущениях, откидывает голову сильнее назад и впивается пальцами в свои коленки. — Ты чего такой задумчивый, Хис? — спрашивает Вова, проводит носом по линии его подбородка и чмокает под ухом. — Думаю о том, как всё в мире быстротечно. — туманно отвечает Хесус, накрывая его руки своими, бросает взгляд на лежащий у бедра телефон, где всё ещё не отвеченное сообщение от друзей из Нью-Йорка нависает тучей над их хрупкой идиллией. — Пф… В философы заделаться решил? — Ну типа. — Хес вдруг цепляет его за воротник футболки и тянет на себя, впивается в губы поцелуем совсем не страстным, смотрит в глаза секунду и, чмокнув в щëку, отпускает. — Что это было? — Ничего. — Пиздабол. — фыркает Братишкин, выпрямляясь. Хесус молчит, он вообще часто молчит теперь, а Вова всё расспрашивает, ему всё интересно, и об Америке, и о том, как Хесу там живётся, где он был, что видел. Братишкин сворачивается клубочком, когда спит, доверчиво прижимается к хесовскому боку, сопит и бормочет иногда что-то во сне. Хес подолгу гладит его такого по голове, пялясь в стену, все попытки уснуть провалились. — Хес… — утром будит голос Вовы и его поцелуи в шею. Хесус потягивается, не открывая глаз, поверхностно дышит и подставляет шею под тёплые губы. Хмыкнув, Братишкин перекидывает через него ногу, нависая сверху, прижимается лишь грудной клеткой, трётся об его живот, хлюпает губами, слюнявя шею и плечи, и прикусывает ключицу. Хес мычит и вздрагивает, зарываясь пальцами в Вовины лохматые волосы на макушке, но не останавливает. — Вов, классно разбудил меня, но это пиздец. — бормочет Хесус, от тесного контакта становится душно, хочется в душ и стояк напрягает. — М? Тебе не нравится? — интересуется Вова, поднимая голову, его глаза, потемневшие от возбуждения, сверкают, а ладонь скользит вниз. — Блять, подожди. — А если не хочу? Хес тянет простыни, ноги чуть разводит в стороны, пока те не упираются в Вовины коленки. Рука Братишкина тем временем накрывает твердеющий член через бельё, сам он трётся носом об его щёку и целует в висок. Хесус находит его губы, зацеловывает и обхватывает ладонью лицо, притягивая к себе ближе, а потом резко скидывает с себя и уже сам садится сверху. — Лëш… — от этого редко произносимого тихого слова мурашки бегут по обнажённой спине Хесуса. — Сегодня я хочу тебя. — Ты всегда меня хочешь. — заявляет Хес, упираясь руками в Вовину грудь, когда тот пытается подняться. — Только сегодня. Позволь. Хесус смотрит на его умоляющее лицо, на красные щёки и приоткрытые пухлые губы, хмурится и убирает волосы с его лба, зачёсывая чёлку назад. Вова всё-таки садится, обхватывая его руками, скользит губами по груди и целует мягко. — Хорошо. — всë же отвечает Хесус, приподнимается и опускается, потираясь об его уже стоящий член ягодицами. — Раз уж тебе так моя задница понадобилась. — Блять, Хес, а можно не выëбываться? — А ты можешь не называть меня по имени, чтобы сбить с толку? — Ты всегда так вздрагиваешь. — хмыкает Братишкин, касаясь губами его уха, и опускает ладони на ягодицы. — Что невозможно удержаться. Хес и сейчас дрожит, сидя на Вовиных коленках, прижатый к нему, ёрзает и затыкает его поцелуем. Вова, не глядя, тянется за смазкой, скидывая с тумбы всë барахло, и каким-то образом находит нужное. Хесус уже и не помнит, когда у него это было в последний раз, потому все ощущения сейчас острые, непривычные. Братишкин осторожно кладёт его на постель, проникает пальцами ласково и всë целует, отвлекая. Вова всë делает медленно, порой так долго вглядываясь в его лицо, с таким сложным ебальником, что у Хеса сердце замирает каждый раз. Из-за этого он упускает момент, когда становится слишком заметно, что всë не так. — Вов, что не так? — спрашивает Хесус, прижимая ладонь к его щеке, а ведь это у него пальцы в жопе. — Сука. — шипит Братишкин, закрывая глаза, и дышит загнано. — Вов? Вова мотает головой, цепляет его под коленками, заставляя шире развести ноги, и входит одним резким движением. Хес впивается пальцами ему в плечи, матерясь, и всë пытается поймать его взгляд, но Братишкин двигается беспорядочно и рвано, лицо прячет, уткнувшись им в его грудь. Хес не понимает совершенно, что с ним происходит, с чего вдруг? — Вов, ты мне больно делаешь. — не выдерживает Хесус. — Ты мне постоянно делаешь больно, Хися. — отвечает Вова, но замедляется, а потом и вовсе отстраняется. — Столько раз, Хес, а я верю еблан. — О чëм ты? Братишкин сползает с него, хватает свои шмотки и выскакивает за дверь. Хесус, ничего не понимая, тянет на себя одеяло, прикрываясь, трогает горячий лоб и пытается прийти в себя. Происходящее в голове не укладывается, кое-как Хес отлепляет себя от кровати, встаёт и одевается, отправляясь на поиски Вовы. Задница огнём горит и идти не особо приятно, он приваливается к стене, когда коленки начинают дрожать особенно сильно, и находит Братишкина в ванной, где тот даже не прячется, оставив дверь открытой. — Когда ты собирался мне сказать? — тихо спрашивает Вова, злобно глядя на него через зеркало. — Ты… — у Хеса опускаются руки и бухает вниз сердце, он понимает всë сразу. — Как ты узнал? — Нашёл билет в рюкзаке, когда гандоны искал. И всë, блять, ждал, когда же ты соизволишь мне сказать. А ты и не собирался, да? Под шумок собирался вещи собрать и нахуй. — Нет, я хотел, собирался сказать, просто не знал, как. — отвечает Хесус и делает шаг к нему. — Неужели? Ты завтра улетаешь, хули теперь пиздеть? — Вов, послушай… — Иди нахуй! — вскрикивает Братишкин, оборачиваясь. — У тебя было дохуя возможностей сказать, я готов был тебя слушать, готов был поверить в любой пиздëж, а теперь мне похуй. — Но ведь это не так. Давай поговорим. — О чëм? Уезжаешь? Ну и вали, нечего нам больше обсуждать. — Ты правда хочешь, чтобы я вот так ушёл? — спрашивает Хесус, ощущая, как внутри всë обрывается. Взгляд у Вовы такой болезненный, что по нему сразу всë понятно, Хес не решается подойти, хотя очень хочет, обнять и успокоить, только обещать ему нечего. — Не хочу тебя видеть, Хес. — Тогда… Бросаешь меня? — Ты меня уже давным-давно бросил. — Братишкин отводит взгляд в сторону и поджимает губы. — Я не хочу расставаться вот так. — Неужели? А чо так? Последнее слово за собой обязан оставить? Пиздуй к своему Мазеллову или Антоше, мне похуй. Хесус видит прекрасно, как ему «похуй», но поделать ничего не может, от того, каким Вова выглядит маленьким, сжавшийся, дрожащий и несчастный, больно физически. Он пятится назад, чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, но не позволяет им пролиться. Возвращается в комнату, затравленно оглядывает бардак, сбившиеся в кучу одеяло, где они провели несколько ночей вместе, ничтожно мало, и заталкивает свои немногочисленные вещи в чемодан. В этот раз закрытая за ним дверь больше не откроется, Вова его не простит, да он и сам не сможет. Так долго пытался себя обмануть, думал, что сможет без него, а когда окончательно понял, что нет, всë проебал за мгновение. Следующим днём его ждёт самолёт, он вернётся в свою жизнь, где не будет всего этого пиздеца, где он будет в одиночестве пытаться это пережить. Тогда он думал, что всë конец, а теперь, когда настал настоящий конец, понимает, что вся та боль полная хуйня по сравнению с этой, что его убивает сейчас. Хесус сжимает в дрожащих ладонях билет, хочет порвать, но порыв совершенно глупый, ведь это лишь бумажка и на самолёт его посадят и без неё. Зачем он её вообще хранил? Хотел, чтобы Вова сам всë понял и не пришлось ничего говорить? Так мелочно. В груди сворачивается узел, от которого холодом пробирает до мурашек. Это теперь навечно с ним. Глаза закрывает, а перед ними печальные глаза Братишкина и так больно-больно, что дышать тяжело. И всë так неправильно, и ссора эта безобразная, и прощание несостоявшееся. Всë не так должно было быть.