По следу звездному

      Пепел.       Пламя.       Кости.       «Трое!», — взывает к молчащим богам Седравения Фадетан, юная врачевательница из Альд’руна.       На ее глазах от земли и до неба встают каменные столбы, а между ними вспыхивает магма. От потрясшего город грохота девушка падает на колени, и содержимое ее корзинки — склянки и пучки трав — высыпается в покрывающий землю пепел. Волосы из высокой темной прически падают на лицо, словно трещины. На ее глазах из разлома медленно появляется чудище. У него голова крокодила, а тело — как у человека, но в чешуе и как будто разлагается. Монстр направляет взгляд красных глаз на нее, раскрывает зубастую пасть…       И творит заклинание.       Седравения Фадетан успевает лишь закричать, когда магия срывается с когтистых лап.       Среди данмеров пошел слух, будто Дом Редоран позабыл о том, что такое честь. Перестал быть прежним домом рыцарей и героев, когда к власти пришел ныне погибший Болвин Веним. Сначала они растеряли храбрость, а затем, когда боги перестали отвечать на их молитвы, и набожность. А ведь за счет традиций они и держались, говорят…       «Да. Редоранцы уже не те», — заключали в трактирах Балморы и в залах совета Телванни.       Говорившие это меры лгали.       Стражник Дома бросается между Седравенией и чудовищем, и отвратительный шар зеленого марева весь попадает в него. Молодая лекарка видит, как крепкий с виду мужчина словно бы складывается пополам. Его тошнит. Запах стоит как на болоте, как в лазарете, где умирают от болотной лихорадки запущенные больные. Зеленое марево все еще гуляет в щелях доспеха, кружит голову самой Седравении. Девушка хочет помочь, но воин отмахивается: «Беги, дура! Я пока еще в силах…» От багрового света кружится голова. Крокодилоголовый крупными прыжками мчится к ним.       Подхватив подол, Седравения подчиняется и бросается к ближайшему зданию — кажется, Гильдии Воинов. От страха она и разглядеть ничего не может. Сердце судорожно стучит у нее в горле.       Прежде чем юркнуть за дверь, она оборачивается и видит, как из врат выступают омерзительные существа на щетинистых лапах. У них паучьи раздувшиеся тела, но над ними возвышаются женские торсы. Следом за ними на козлиных ножках выпрыгивают скампы, мелкие твари, которых часто вызывают чародеи. Они хохочут и визжат, жадно оглядывая город. А потом медленно, будто в кошмарном сне, часть за частью просовываются бледные тонкие кисти, суставчатые вывернутые ноги и вытянутые, круглые, полные острейших зубов пасти. Целиком они становятся монстром с рубиновыми глазами и изможденным, болезненно-бледным телом.       Когда из портала выныривает дремора, воин, напоминающий человека, но с красной кожей и изогнутыми рогами, Седравения с криком захлопывает дверь.       Это Гильдия воинов. Благородным рыцарям достаточно одного ее слова: «даэдра», и они вылетают наружу. Бренчат доспехи, блестят клинки. Сквозь открытую дверь доносится рев, скрежет и крики. Потом ее захлопывают, и в здании становится тихо.       Глядя на закрывшуюся дверь, не в силах выйти из угла, в который забилась, не в силах даже спуститься в подвал, где будет, по крайней мере, безопаснее, Седравения спрашивает раз за разом.       «Где, где всевидящий Трибунал?!»       «Почему, почему хотя бы благие Предтечи нам не помогут?»       «Где, в конце концов, Нереварин, когда он так нужен?!»       Камни.       Холод.       Вьюга.       «Я не прощу себя, если опоздаю», — Мелвура Этравель отбрасывает лист выделанной кожи и поднимается на ноги. Послание рассказывает о полчищах даэдра, напавших на Морровинд.       Своды древнего храма кружат над ее головой. Выщербленный пол уходит из-под ног. Барельефы оживают и ликующе скалятся…        «Азура! Ты не могла… Не смела! — не выдерживает Мелвура. Ей страшно, она растерянна, но еще она… зла. Боги, как же она зла. — Сука!!!»       На плитах храма разложены ее инструменты, книги, записи, чертежи, оружие и магические вещи. В них — несколько лет упорных поисков, отчаянного желания докопаться до сути, до сути мира и возможностей Шора — Шезарра — Лорхана.       Мелвура бросает все, схватив только меч и наплечную сумку со склянками. Прислуживающая ей цаэски отшатывается, пропуская ее в тесный коридор. Мелвура мчится к причалу, оскальзывается на обледенелых камнях, обдирает ладони, но, встряхнувшись, точно вынырнувшая из воды псица, несется дальше.        Она узнала от цаэски все и взяла курс на Атмору. Некоторые из змеиного народа зачем-то решили ей услужить — она не верила им ни на миг. Тем не менее, они помогали пробираться сквозь полчища мертвецов, расчищать завалы, расшифровывать письмена и собирать воедино разрозненные мысли. Пока это ни к чему не приводило. Но Мелвура чувствовала, чувствовала, что ответ плавает где-то у самой поверхности, что остается совсем чуть-чуть — и она узнает…       Теперь Этравель взлетает одним прыжком с ледяного причала на валкую лодку. Пошире расставив ноги и раскрыв пальцы, она готовится колдовать. Чуть дальше стоит корабль, к которому и следовало доплыть на лодке, но теперь судно кажется ей жалким, неповоротливым. Гибкую лодку она заставит нестись во весь опор, благо, от Атморы до Морровинда не так уж и далеко.       А цаэски как-нибудь еще доберутся до корабля.       По правде говоря, сейчас Мелвуре наплевать на них. Ей плевать на все ее записи, на все изыскания, на далекий маячок надежды вернуть, наконец, преданного друга.       Сейчас ее волнует лишь одно — ее народ.       Народ, который остался один, без богов, без нее, лицом к лицу с неведомым злом.       «Я вырву рога из твоей дурной головы, Мерунес, я обещаю», — рычит она, заставляя лодку с задранным от скорости носом лететь по волнам.       Она помнит о подвиге Альмалексии и Сота Сила, когда те отразили атаку Мерунеса Дагона на Морнхолд.       О боги, она прекрасно понимает, как можно разорвать на части даже Принца Даэдра, когда дело касается ЛЮДЕЙ. Ее людей.       Он успеет. Должна успеть.       Кровь.       Стон.       Ладан.       Тульс Вален стоит на коленях у расколотого триолита. На губах его остались крошки разбитой вдребезги, размолотой молитвы. За его спиной хрустят черепки разрушенной жизни.       На глазах у Тульса Валена алтарь Трибунала прошила крупная трещина.       Священник молчит, разглядывая камень, долгие годы согревавший своим теплом весь Альд’рун. Триолит исцелял болезни, восполнял истощенные силы, у него можно было вымолить благословение. Теперь же он нем и холоден, и, по правде говоря, остывать он начал давно.       Тульс Вален не знает, сколько простоял так перед осколками, пока за его спиной не раздается взволнованный голос.       — Мутсэра! Там…       Девушка, вбежавшая в залу, замолкает. Тульс Вален понимает ее удивление. Он сам не может найти сил, чтобы подняться, чтобы что-то сказать. На его глазах рушится то, во что они верили долгие годы. На его глазах умирает надежда.       У него больше нет сил. Он смотрит на камень, на свои руки, старые, высушенные руки, затем снова переводит взгляд на холодный и мертвый триолит.       Девушка, молоденькая неприметная лекарка, вспоминает Тульс Вален, которая пришла в Храм, чтобы помогать лечить больных, подходит к нему и опускает на плечо ладонь.       — Мутсэра, — говорит она тихо, вкрадчиво. — Я нашла кое-что в старых книгах. Я уже обсудила это с господами Ллоросом и Сераном. Они сказали только спросить у вас… И если вы дозволите… Мы могли бы помочь. Помочь всему городу.       Изумленный священник оборачивается. Над ним стоит девушка, данмерка.       Тонкокостная, даже «хлипкая», с наспех убранными в растрепанную косу волосами и в испачканной кровью и гарью рясе. Но глаза… Боги, Тульс Вален отшатывается, когда видит эти глаза. Обведенные кругами, они горят ярче солнца и раскаленных углей.       — Господин, — девушка сама опускается рядом с ним на колени. Она дрожит. — Господин, это очень серьезно. Нас сметут… Если мы не…       — Что ты задумала?       Он слышит одно, а умом понимает иное: «боги больше нам не помощники», — вот что она говорит. Это коробит его… Но разбитый алтарь подтверждает ее слова. Ему приходится согласиться. Он готов ее выслушать — хотя ему очень больно.       Девушка быстро облизывает тонкие губы.       — Я знаю, как сделать так, чтобы Скар поднялся на нашу защиту.       «Седравения, — вспоминает Тульс Вален. — Вот как ее зовут. Она еще приехала со старухой — видимо, бабкой, — год назад…»       Сама мысль о том, что столетиями служивший домом панцирь может ожить, кажется ему бредом. Но он смотрит в пылающие глаза девушки, в глаза безумца и фанатика, и вспоминает горящие улицы. Вспоминает чудовищ, которых с трудом удается отбросить — и которые возвращаются раз за разом. Он думает о раненных, истерзанных, отравленных, выпотрошенных живьем воинах и простых людях, которые стенают в стенах Храма.       Прежде, чем выйти из молельни, он быстро оборачивается к алтарю.       Молчит. Даже теперь. Особенно теперь…       Помощи им ждать не от кого. Он соглашается с девушкой. Та ликующе улыбается. Тульс лишь надеется, что она не сошла с ума от ужаса и ритуал на самом деле поможет.       На самом деле, он ей почти не верит. По правде говоря, совсем не верит. Его вера разбита, как разбит триолит.       Но он соглашается с ней еще и потому, что помнит другую девушку. Ту, которая назвалась Нереварином — и действительно стала им.