По следу звездному

      Храм.       Ладан.       Свечи.       «А ведь она когда-то была жрицей», — размышляет Мелвура, входя под куполообразный свод Дворца Вивека, пропавшего бога. Там, в окружении свечей и книг, ее хладнокровно отрицающее собственную божественность божество возится с Сердцем. Сидит на коленях прямо на полу, в огромной двемерской перчатке, с нечестивыми инструментами, разбросанными, как писчие перья или чистые листы пергамента, без тени трепета и почтения.       «Ей идут сиреневый дым благовоний, охра стен и малахит барельефов», — нежно и тревожно думает Мелвура.       Она гонит память о багряных отсветах на золотой маске — красные и пламенно-оранжевые тени от Сердца ложатся на грубоватые, эшлендерского типа черты лица Седравении, делая его острым и хищным.       Бряцание стеклянных доспехов не позволяет войти незаметно и вдоволь налюбоваться летящим движением рук, разлитым золотом божественной — метафизической, резко поправляет Седравения, — энергии.       Мелвура виновато улыбается, когда чужой взгляд пригвождает ее к порогу.       — Привет, — говорит она — легко и естественно, и напевная нежность собственного голоса поражает ее в который раз — никогда прежде, до встречи с Седравенией, он не звучал таким образом.       — Входи, — резким взмахом руки Седравения накрывает Сердце куполом, чтобы его слепящий свет не касался Мелвуры лишний раз. — Все идет по плану?       — Конечно, — Мелвура ловит ее ладонь, свободную от перчатки, и, перебарывая слабое сопротивление, подносит к губам — кожа у Седравении прохладная и сухая, а костяшки — острые и твердые, но все равно до них приятно дотрагиваться. — Инжениум отключили. Баар Дау спущена в воду. Народ всерьез думает, где ставить твои статуи…       — Идиоты! — встряхивает головой Седравения, и из высокой прически выбивается несколько прядей. — Мы ведь все им объяснили. Неужели так трудно понять? Сила Сердца имеет метафизическую природу, у него сильная связь с миром и всеми его процессами. Если у меня есть инструменты, чтобы ее использовать, это еще не значит, что я — бог.       Она открещивается от нового статуса всеми силами — и не только потому, что сама по себе презирает богов и божественность. Она знает, как много боли связывает Мелвуру с Сердцем.       «Какая разница, кем они тебя считают, если все равно любят? Если ты им нужна?»       Мелвура не спорит с ней, рассеянно перебирая тонкие пальцы волшебницы и лекарки, кое-где потемневшие от впитавшихся в кожу реагентов. Она слишком много времени провела на людных площадях, в дороге со случайными попутчиками, в храмах, святилищах, притонах, кабаках, тюрьмах и тысячи подобных мест. Слишком хорошо изучила людскую природу: им нужно подсветить одно самым ярким светом, другое очернить угольной тьмой. Придать бессмысленному бытию смысл, вдыхая в бездушное жизнь.       «Ты можешь думать что угодно, — рассеянно рассуждает Мелвура, не замечая, как под ее взглядом строгое лицо Седравении меняется, делаясь чутким и смущенным. — Ты не веришь даже в то, что я — реинкарнация Неревара, хотя Азура говорила со мной, корпрус не смог меня одолеть и мои воспоминания еще до встречи с Сердцем кишели образами прошлой жизни. Ты и себя не считаешь реинкарнацией Дагота. Отметаешь эти мысли и злишься, будто я каждым его упоминанием стараюсь обесценить саму тебя».       Мелвура поднимает ладонь и осторожно прижимает ее к острой скуле неласковой, много думающей, идущей вопреки всему во имя своих идеалов Седравении.       Такой благоразумной. Такой преданной.       Она невольно ласкает взглядом это недоброе лицо, которое кажется ей знакомым каждой складкой и каждым резким углом: тонких губ, острых скул, приподнятых к вискам глаз.       «Такое счастье редко и дорого дается, — думает Мелвура, путая пальцы в темных волосах Седравении, приглаживая ее, как не привыкшую к рукам кошку. — Можно верить в реинкарнацию предначертанных друг другу душ, можно наслаждаться друг другом и считать, что все это было построено нами самими с нуля. Как бы там ни было, ни с кем и никогда я не чувствовала себя так спокойно и уверенно в завтрашнем дне, как с тобой. Раньше мне казалось, что такой преданности просто не существует и существовать не может. Но вот мы здесь… И я не хочу никуда бежать, никого искать и ни с кем сражаться. Лишь защищать то, что люблю и что мне дорого: людей, страну, историю… Тебя. И так ли уж важно, чьи эти мысли: меня, героя, сгинувшего тысячи лет назад, или где-то посередине между нами?»       Божественная защитница целует свое божество — небрежно и привычно, будто делала это много сотен раз в множестве прошлых жизней.       Божество вцепляется в ее плечи — до боли человечно и смертно.       Будь что будет, думают они обе. Будь что будет.