Боли описания не требуется

Дазай улыбнулся. Ему вдруг стало так хорошо, будто еще чуть-чуть, и он воспарит к небесам. Так...спокойно. Эта девушка с волосами цвета первого снега, давала ему это счастье. Моментами, урывками. Понемногу. Но это была эйфория. Только рядом с ней. Только. Осаму было абсолютно плевать, что там у его подопечного, Куникиды, да хоть у божеств небо на землю сойдет. Лишь бы Ас была счастлива. Большего Дазаю не требовалось. Он наконец осознал, что его так долго гложет и поедает изнутри. И это осознание породило в Осаму что-то такое, большее, чем просто облегчение. Теперь он знал, твердо и непоколебимо знал, что с ним происходит. Он был влюблен. Влюблен, любил он страстно и непостижимо для самого себя. Любил эту хрупкую натуру, лицо, чьи черты стали самыми родными, самыми прекрасными, самыми-самыми; любил огромные волшебные глаза, которые словно олицетворяли два места силы свыше - Ад и Рай. Любил до дрожи пяток, до боли внутри, любил. И влюблен не в образ. В человека. За эту маленькую девчушку Осаму был готов продать душу дьяволу, отдать все на свете, свою жизнь - без раздумий даже малейших. Лишь бы она была счастлива. Едва осознав это, шатен прочувствовал его. Счастье. Мимолетное, кратковременное, но это было определенно оно. Так всегда происходит - когда человек чувствует счастье даже на какую-то долю секунды, он сразу распознает, ощущает, что это. И не ошибается. А затем наступила боль. Внезапная, словно счастье, она осталась и не пожелала покидать душу Дазая. Въелась, как огромная щепка, разрезавшая сердце напополам. Осаму казалось, что Асурири его не любит. И не будет. Никогда. - Ты сейчас здесь? Ее голос вывел Осаму из своего рода транса, заставив его руки хаотично подрагивать. Дазай смотрел на Нисимуру опустошенными глазами, прочувствовав дыру души. Часть, оторванная и утерянная, оставила после себя лишь сердце, обливающееся кровью. Асурири смотрела на Дазая в упор, слегка склонив голову, и ее белые-белые волосы ниспадали с плеч. Чаруя и обращая, сама того не ведая, забинтованного в своего раба разноцветными глазищами, Асурири вздохнула и тихонько добавила: - На два последних вопроса можешь не отвечать. Дазай думает. Молчит. Нисимура не торопит его. Идиллия. Наконец, от долгого молчания хрипловатым голосом, Дазай нарушает уместную тишину: - Пора и позавтракать. Что скажете, миледи? Осаму улыбался. Через силу. Через "не могу". Он не хотел, чтобы Ас узнала о его терзаниях. Ответом на его вопрос было громкое урчание в животе Нисимуры, на что Дазай осветил просторную кухню, выполненную в евро-стиле, брендовой улыбкой "Посмотрите на меня - влюбитесь".

***

- У тебя...яичница прекрасно получается. - А у меня что-то получается плохо? - Настроение шатена все поднималось, пока он со всей своей нежностью и любовью, что была в нем, смотрел на Асурири. Нисимура фыркнула, и чуть не подавилась свежезаваренным латте, сделанный специально для нее, вызвав у Дазая смех. - Как будто гиене плохо стало. Затем последовала пауза. Внезапно щеки у Асурири стали багряно-красными; по лицу покатились капли испарины. Осаму моментально поднялся, почувствовав, как екнуло сердце. - Что такое, Асу-чан? - Я тоже. Я тоже тебя люблю, Дазай. Несколько мгновений они смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами. А затем шероховатые, неровные губы накрыли пухлые, аккуратные. Рука шатена обвилась вокруг тонкой талии, прижав девушку к себе, вторая зарылась в белоснежные волосы. Нисимура пустила руки в шевелюру Осаму, притягивая его к себе как можно ближе. И пока их языки переплетатались друг с другом, тела двигались наверх, к спальням...