Flowers Grow Where I'm Laid to Rest

      Скарамучча много путешествует. За пятьсот лет он узнает всё об устройстве мира, и знания у него обширнее, чем у любого смертного, и иногда, в те редкие моменты, когда его речь не напоминает лезвие ножа, люди удивляются его словам. В нём нет прежнего запала к общению с народом, какой был в самом начале его пути — до Райдэн, — но Аякс внёс сумбур в его натуру, и нет смысла считать иначе. Скарамучча сказал бы, что стал…мягкотелым.       — У тебя много имён, но самое красивое — то, которое дано тебе при рождении, Куникудзуши.       — Госпожа Судзуки, ни одно из имён поистине мне не принадлежит, — возражает Скарамучча, проводя пальцами по поверхности стены дома старушки. — Раньше стены были тоньше. Что изменилось в Вашей жизни?       Женщина кивает в сторону Аякса, вдали от них жарившего рыбу на костре.       Лето в Иназуме они встречают вместе — Куникудзуши хорошо помнит слова Аякса о том, что Иназума без него показалась ему блеклым пятном. Несмотря на задание создать как можно больше Глазов Порчи и наказать всех должников, Куникудзуши, прежде чем направится с Аяксом на Наруками, решает проведать Ватацуми. Он не был в Иназуме с тех пор, как покинул её после смерти малыша, обещавшего никогда не оставлять его. Это было чертовски давно, как и день, когда Странник присоединился к Фатуи.       Сказитель моментально приходит к мысли, что знает Аякса чуть меньше трёх лет. Время с ним пролетает быстро и незаметно, но от этого оно не становится менее ценным.       Скарамучча вздыхает с самоуничижительным упрёком, прежде чем сказать Судзуки: — Я должен был догадаться, что Аякс общался с тобой и помогал тебе.       — Дорогой, он совсем не желает тебе зла, — она понимает, что мальчик недоволен раскрытием его биографии. — Никто, кроме тебя, не хочет твоих страданий.       «А Эи?» — думает Сказитель, и тишина, не разрываемая его предполагаемым ответом, действует на нервы.       — Куникудзуши! Госпожа Судзуки, пора обедать.       Аякс машет им рукой, подзывая к себе. Женщина берёт трость, когда поднимается с плетёного кресла. В её глазах немой вопрос, идешь ли ты со мной, драгоценный мальчик, Судзуки терпеливо ожидает. Куникудзуши спустя секундную заминку помогает ей сделать первые шаги, а затем отпускает её руки и начинает идти рядом.       Мимолётно он понимает, что не может злиться на Судзуки. Она — адепт, связанный с Мораксом контрактом, и мальчику до сих пор удивительно, как он её отпустил и позволил начать другую жизнь. Наверное, в обмен на нестандартную помощь, ведь именно с его подачи Аякс отправился на Ватацуми, где Судзуки сама отыскала Тарталью. У адепта было задание обнажить правду о Кукле, и она успешно с ним справилась. Куникудзуши принимает это и отныне не злится, несмотря на то что поначалу сам факт, что без его согласия Судзуки рассказала о нём, а Аякс наступил на горло его прошлому, раздражал его.       Куникудзуши украдкой поглядывает на Судзуки. У него есть ещё один вопрос, на который она точно может дать ему ответ.       — Ты хочешь узнать, кем Моракс приходится Аяксу? — негромко спрашивает женщина, её голос добродушный, потому что Куникудзуши давно не интересовался кем-то другим. Судзуки наконец спокойна — мальчик, за которым она приглядывает с момента его пробуждения и изучения Иназумы, в надёжных руках. — Они друзья, дорогой. Такие же друзья, как мы.       — Друзья, которые ненавидят друг друга? — задумчиво произносит мальчик, останавливаясь. Он видит, как Аякс вдалеке подпрыгивает, чтобы напомнить о себе, и всё ещё машет руками. Скарамучча с Судзуки не так далеко от него, как минутой раньше, но и не близки настолько, чтобы он услышал их разговор.       — Они могут спорить и притворяться грубыми, однако их истинными чувствами будут являться несгибаемое доверие и благодарность, — Куникудзуши не кажется, что Аякс действительно доверяет Мораксу. Во всех ответных письмах Предвестник ругается на Архонта, но, возможно Скарамучча не видит того, что видит Моракс, читая написанное.       — Я не перечу Вам уже сто лет, госпожа Судзуки, — он закатывает глаза, не придавая значения своим словам.       — Только что ты это сделал, дорогой.       Нежный упрёк вызывает у Куникудзуши улыбку, уголки его губ приподнимаются, и это та улыбка, которая направлена только на Судзуки и Аякса.       Мальчик помогает женщине спуститься по ступенькам, ведущим к берегу, у которого Аякс нетерпеливо расхаживает туда-сюда.       — Вы долго, — констатирует Аякс, оборачиваясь.       — Золотой, я уже не молода, как ты, — в словах Судзуки есть смысл. Аякс кивает, пододвигает табуретки ближе к костру и приобнимает Куникудзуши за плечи, когда тот начинает витать в облаках.       Судзуки отворачивается и делает вид, что не замечает их, чтобы не смущать.       — О чём задумался? — интересуется Аякс, шепча ему на ухо. Его пальцы ободряюще выводят полукруги на предплечье мальчика.       — О нас.       — Правда? И к чему ты пришёл? — его ухмылку Куникудзуши чувствует кожей.       Вместо слов он сталкивается носом с подбородком Аякса и, приподнявшись на носках, оставляет невесомый поцелуй на его губах.

— За что ты любишь моего отца? — холодным зимним вечером маленький Аякс нежится в маминых объятиях и ёрзает на месте. Ему всегда было тяжело не двигаться и быть тихим, а не суетливым. — Я люблю его за то, что он есть. Для любви, мой юный воин, не нужны причины или отговорки. — Тогда я люблю всех!

— Ты не можешь любить всех, иначе ты не любишь никого, — протестует женщина, приглаживая волосы Аякса. — Когда ты вырастишь, у тебя появится человек, глядя на которого ты поймешь, что он — твой дом. Но будь осторожен: любовь может быть всепоглощающей.

❀❀❀

      Куникудзуши упирается макушкой в изголовье кровати, его ноги разъезжаются на простыни, в то время как Аякс кусает его шею. Это тот вид укусов, от которых в груди бурлит возбуждение и желание быть ближе друг другу набатом ударяет в голову.       Мычание вырывается из Скарамуччи, едва Аякс поглаживает его внутреннюю часть бёдер.       — Чувствительный, — воркует Тарталья, садясь перед Куникудзуши на колени в молитвенной позе. Он тянется за стеклянным флаконом с цветочным маслом, который Скарамучча крепко держал в руке. Его пальцы разжимаются, почувствовав чужие. — Тише, — шикает Аякс, когда Скарамучча шумно выдыхает, грудная клетка судорожно поднимается и опускается. — Не говори мне, чтобы я умер, если тебе будет больно, хорошо?       — Заткнись и займись делом—       Куникудзуши, запнувшись, стонет, а Тарталья оглаживает влажными пальцами его проход. Волнение терзает Скарамуччу, и он жмурится от успокаивающих поцелуев, ползущих по коленке.       Проникая на две фаланги, Аякс голодно пожирает взглядом Куникудзуши, схватившего простыни в руки. Он прижимается щекой к подушке и толкается навстречу пальцу, умело нажимающему на все приятные точки в его теле. Хныканье вырывается из Скарамуччи, когда Аякс проталкивает палец до костяшки одним резким движением.       — Ещё, — требует Куникудзуши, чувственно выгибаясь. Его шея — полотно с кровавыми засосами, и Аякс борется с животной потребностью вылизать Скарамуччу с ног до головы. — Аякс, блять.       От голода, скользящего в фиалковом взгляде из-под ресниц, член Аякса дёргается под брюками. Пиздец. Он судорожно дышит, заставляя себя не торопиться и прислушаться к движениям Куникудзуши.       Второй палец врывается в зад Скарамуччи, встречаясь с небольшим сопротивлением. Подушечки пальцев трутся о чувствительные стенки, изгибаясь, и следующий поворот пальцев Аякса отдаётся пульсацией в члене Куникудзуши, розовеющем на фарфоровой коже его живота.       Пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста, пожалуйста. Скарамучча скулит, подмахивая Аяксу. Потребность в удовольствии вырывается криком Куникудзуши, когда Аякс трахает его тремя пальцами в устойчивом ритме, даже если тот хочет быстрее, глубже и сильнее.       Эйфория накрывает Скарамуччу, и следом он понимает, что совершает ошибку, когда приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на Аякса, и…       Аякс наблюдает за ним сверху вниз, его глаза потемнели от желания и похоти, но на дне голубых зрачков было что-то ещё, и Куникудзуши может характеризовать это только как…       Любовь.       Его рот приоткрывается, опухшие малиновые губы привлекательно изгибаются в всхлипе.       — Аякс, — хнычет он, пытаясь дотянуться до него, но конечности кажутся чужими и едва слушаются. — Возьми меня, присвой себе, — нужда заполняет его мысли, когда он умоляет: — Пожалуйста.       Тарталья рычит, вынимая пальцы, и на короткий миг Куникудзуши хочет разрыдаться от пустоты внутри и тоске по большему. Как, блять, как Аякс может отказать ему, когда тот распластался перед ним, хороший и готовый, не стесняющийся своей божественной наготы?       — Я здесь, — хрипло шепчет он, не понимающий, кого заверяет: себя или Куникудзуши. — Раздвинь ноги для меня, — у него белеет перед глазами, когда его приказ безоговорочно выполняется. — Шире.       В мыслях — блаженное удовольствие. Скарамучча не знает, как оторвать взгляд от Аякса, его голого торса со вставшими сосками и повлажневшей от пота кожи.       Всё внимание Тартальи также принадлежит Куникудзуши, и единственное, чего желает Аякс в этот момент, — это Бог, трахнутый его пальцами, лежащий перед ним, как на алтаре.       Скарамучча нетерпеливо стонет, когда Аякс расстегивает брюки, спускает бельё, его твёрдый член касается бедра Куникудзуши. Тарталья наклоняется к нему и, оборачивая его ноги вокруг своей талии, дразнит, проводя головкой члена по мокрому входу.       Оскорбление почти вырывается из Скарамуччи, но Аякс толкается вперёд, вгоняя член внутрь.       Куникудзуши кажется, что он парит.       Непривычная заполненность ошеломляет, он принимает всю длину в себя и скулит, оставляя царапины на спине Аякса, когда тот коротко толкается взад-вперёд, шипя сквозь зубы, а ободрение выливается в его взгляде.       — Ты идеален, — гудит Аякс, его бёдра дрожат от плавности движений, с которыми он вгоняет член глубже. Бессмысленные бормотания Куникудзуши подстёгивают Тарталью сломать его. — Божество, созданное для того, чтобы я трахал его, — грубый голос пробуждает в Куникудзуши позабытое им смущение, так несправедливо…       Каждый толчок Скарамучча ощущает в своём горле, он бесконтрольно извивается на кровати, цепляясь за Аякса, с мольбой на губах и смирении в душе.       Он любит меня.       Слёзы текут по горячим щекам Куникудзуши, и Аякс задыхается, дёргаясь вперёд, лишь бы его Божеству было хорошо.       — Я…бля, Куникудзуши—       — Не говори этого! — плачущий, он закрывает лицо ладонью. Толчки не прекращаются, наоборот, выбивают из него весь воздух, когда Аякс отнимает руку от его лица и Куникудзуши неровно говорит, жёстко притянув парня к своим губам: — Я знаю.       Поцелуй, который Аякс разделяет с ним, дикий. Куникудзуши прижимает язык к его, кусает и зализывает ранки, выгибаясь в последний раз, прежде чем ошеломляющий оргазм накрывает его, всхлип тянется из его горла, и Аякс сцеловывает его, глубоко кончая внутрь.       — Милый, — Аякс сам готов расплакаться от чувств, выплёскивающихся за края его возможностей, но прячет лицо в шее Куникудзуши, лениво обхватывая зубами мочку его уха. — Ты в порядке?       Скарамучча не слышит. Он гладит Аякса по спине, даже не думая, что делает и зачем. Он дрейфует на остатках оргазма и их общего удовольствия, прикрыв глаза. Слёзы продолжают стекать по его лицу, а затем Аякс нежно улыбается, когда влага задевает и его.       «Он любит меня», — у Куникудзуши перехватывает дыхание от осознания, и всё в нём болезненно сжимается, потому что он тоже любит Аякса.       Это «всё» так чертовски похоже на сердце.       Последняя слеза срывается с его щеки, растворяясь в волосах Аякса.

❀❀❀

      — Что с тобой? — Скарамучча поправляет шляпу, когда та съезжает вниз. — Тебя не могли избить, — недоверчиво продолжает он.       Тарталья ухмыляется, он предполагает, что сейчас рухнет в обморок.       — Глаз Порчи и эксперименты Дотторе, — невнятно отвечает он, медленно соскальзывая вниз, по линии косяка двери, ведущей в комнату Сказителя.       Скарамучча огрызается, говоря что-то про беспечность и тупость, а потом Аякс окончательно теряет равновесие, и Куникудзуши приходится поймать его, неудобно схватив за плечи.       — Стой нормально, иначе плюну в тебя.       — Мне не привыкать, — Тарталья хихикает, когда Скарамучча ведёт его к кровати. — Мы и так постоянно обмениваемся слюной—       — Ты отвратителен.       — И что? Тварям легче жить.       Куникудзуси приподнимает бровь.       — Да ну? Поэтому я бессмертен.       Аякс смеётся, приземляясь на постель.       — Впервые слышу от тебя самоиронию.       Он больше не улыбается, когда Куникудзуши поджимает губы, сухо усмехаясь.       Если Аякс умрёт, то Куникудзуши продолжит свой путь без него. Сосуд банально не знает, что ему нужно сделать, чтобы исчезнуть навсегда.       — Расскажи мне что-нибудь, чтобы я заснул, — просит Аякс, похлопывая ладонью рядом с собой.       Куникудзуши рассеянно кивает, присаживается подле Аякса и, когда тот кладёт голову ему на колени, рассказывает про солдатика и балерину.

— Но… что, если сердца рождаются из пепла?

❀❀❀

      — У тебя смешные веснушки, — говорит Скарамучча и больно щёлкает Тарталью по носу. Они с Аяксом недавно покинули зал, где проходило собрание Предвестников, и в разное время, потому что конспирация, а Скарамучча всё ещё лучший в шпионаже, поднялись на этаж и спрятались в гардеробной Сказителя. Сюда никто никогда не заходит, кроме него, так что место действительно хитрое. (В противоположном конце этажа Панталоне играет в карты с Арлекином на миллиард моры и одного ребёнка из её приюта.)       — Ты второй, кто унижает меня за них.       Злорадство Скарамуччи ощутимо витает в воздухе.       — О-о, и кто же меня опередил?       Аякс ведёт плечом и натянуто улыбается: — Антон. Мой брат.       Конечно же, Сказитель знает, кем тот приходился Аяксу. Но они никогда не обсуждали, за что Скарамучча убил их и как.       — В тот день, когда ты пришёл ко мне, случился большой скандал, — вспоминает Аякс, потому что ему нужно выговориться, чтобы почувствовать себя лучше. — Все, кроме Тевкра и Тони, отреклись от меня, сказав, что им не нужен… — его голос стихает, а затем он дёргает головой, возвращая себе уверенность. — Не нужен убийца. Отец понимал, куда меня отдаёт, но, видимо, не до конца.       — Теперь ты понимаешь, почему я убил их, — подтверждает Скарамучча, жалея, что позволил веселью, вызванному веснушками Тартальи, ускользнуть.       — Расскажи мне, — просит Аякс, прикрыв глаза. В тёмной гардеробной его лицо почти незаметно, поза тела, определённо, сгорблена.       Сказитель протягивает руку к зимней шубе из синего меха и запускает в него пальцы.       — Родителям я перерезал горло, — механически, без сожалений и промедления. Мех электризуется, когда Куникудзуши прошибает мурашками. — Детям прочитал басню из сборника, который нашёл в их комнате, а после этого подсыпал яд в чай, которым в конечном итоге угостил каждого из них, — он не знает, почему даровал им спокойную смерть. Это всего лишь показалось ему единственным справедливым выходом.       Тарталья шмыгает носом, пожимая плечами.       — Я похож на маму, правда?       — Да, — тихо отвечает Куникудзуши. — Она была очень красивой.       Те же веснушки, рыжие волосы по плечи и высокий рост. Она смотрела на Скарамуччу со страхом, и именно её реакция отличает её от сына. Она не смогла принять безумие в Аяксе, а Куникудзуши возвёл его до уровня сокровенного явления.       Аякс задумчиво постукивает пальцами по боку.       — Где ты их закопал?       — Рядом с усадьбой.       Скарамучча получает лёгкий кивок. Аякс кажется собраннее, чем предполагалось.       — Я скучаю по ним. Немного, — Аякс кусает губы, слегка злясь на себя за сентиментальность, которая кажется ему лишней. Тогда, когда именно он проявляет её, а не Куникудзуши. Аякс не может упрекать его за чувства, когда у того слишком тяжело выстраиваются доверительные отношения.       — Немного? — сухо переспрашивает Скарамучча, складывая руки на груди. — Звучит так, словно они тебе всё ещё нужны, — он выплёвывает эти слова, меняясь в настроении, после чего Аякс замирает, больше не отбивая несуразный ритм пальцем. — Неприятно, да? Чувствуешь себя несчастливым? — он укалывает его, раздавливая его границы. Он пытается понять, не променяет ли Аякс его на кого-то ещё, и это чертовски иррационально после всех слов, сказанных им.       Он любит Куникудзуши, как никого другого. Зачем ему лгать?       — Нет, ни капли. А ты?       Скарамучча хочет встряхнуть Аякса, потому что ему кажется, что он врёт ему, но то, как звучит Тарталья, абсолютно не похоже на ложь. Вся эта ситуация напоминает бестолковый и жалкий спектакль, и прошлые предательства сгрызают Куникудзуши, дыша в затылок. Вдруг всё повторится?       Ему нужно было убить тех, кто причинил боль объекту его чувств и был помехой в искренности и подлинности того, что испытывает к нему Аякс.       — Почему ты, — Скарамучча скрипит зубами и зло сверкает глазами, — продолжаешь быть милым со мной? Это ужасно.       — Ты мой дом. Как я могу разрушить его? — его голос тихий, и Аякс думает, что, если поднимет его выше, он надломается и будет звучать жалко. Без того Тарталья балансирует на канате из чужих сомнений и собственных странных, смешанных эмоций.       Куникудзуши делает шаг вперёд, обхватывая ладонями лицо Аякса, сдаваясь и обмякая: — Блять. Я стараюсь, правда. Я мечтаю безоговорочно верить тебе. Но мне кажется, что…я не могу.       Тарталья мотает головой и ластится к рукам мальчика.       — Ты уже веришь мне, а я верю в тебя, — уверенность в голосе Аякса удивляет Скарамуччу всего на миг. Но не из-за этого его внутренности скручиваются в клубок, состоящий из страха и боли. — У тебя уже есть сердце, Куникудзуши. Посмотри, — его рука тянется к нему, сжимая ткань верха на груди, — не может быть, что такое нежное создание, как ты, живёт без сердца, — он качает головой. — В это я не верю.       — Я надеюсь, что ты не ошибаешься, — еле шевеля губами, отвечает Куникудзуши.

❀❀❀

      Яэ Мико прислоняется спиной к дереву, растущему в самом низу, далеко от Великого храма. Она, отдыхая от обязанностей в святилище, прикрывает глаза, когда надоедливая птица садится ей на плечо. Дух лисицы прогоняет его, появляясь из-за спины жрицы.       — Твоё имя сейчас — Скарамучча? — приоткрыв один глаз, спрашивает Яэ, когда стук, издаваемый тяжелой обувью мальчика, доносится до её слуха.       — Нет, — он мотает головой и тянется за лепестками сакуры, цветы которой простираются над их макушками. — Я Куникудзуши.       — Тебе подходит, ребёнок. Давно ты считаешь себя «крахом страны»?       Мальчик тонко улыбается.       — С тех пор, как разрушил школы «Райдэн Гокадэн».       Мико задумчиво прикладывает палец к губам.       — Ты порядком насолил мне и клану Камисато. Никто не смог одолеть тебя, ребёнок. Наверняка спустя годы ты стал сильнее, — Яэ снисходительно улыбается. — Я часто просила Эи уничтожить тебя, потому что понимала, что обозлённая кукла принесёт за собой множество проблем. Разочарованный в людях, ты примкнул к Фатуи, — кицунэ хихикает, ловя недоверчивый взгляд Куникудзуши. — Ребёнок, ты стал Предвестником и влюбился в человека. Разве мои наставления не повлияли на тебя?       — Мико, — её имя кажется таким непривычным, когда он озвучивает его, и Куникудзуши подавляет тоску по жрице, — для меня никто не был важнее тебя и Эи. Я помню каждое твоё слово. Но есть ли в этом смысл, когда я стал другим?       — Знаешь, ребёнок, сейчас в святилище развешаны дощечки с предсказаниями, — Яэ переводит тему в иное русло и склоняет голову, скрывая дразнящую улыбку. — Я полагаю, тебе следует вытянуть одну.       Куникудзуши накрывает облегчение, словно груз, который волочился за ним на протяжении стольких лет, наконец остался позади.       — Я пойду, Мико, — он разворачивается, а затем шепчет: — Я хочу встретиться с мамой. Прощай, Мико, — повторяя её имя, Куникудзуши чувствует то самое далёкое прошлое своей кожей. И он больше не корит её за то, что он оказался не нужен как Кукла.       Аякс научил его прощать.

— Ты пожертвовал своими родными, чтобы я осознал свои ошибки и принял суть умения прощать, — говорит мальчик, и его крошечное сердце, возродившееся из пепла, содрогается. — Всё в порядке, Куникудзуши. Я ни о чём не жалею. Для моих родных никогда не было места в этом мире. Они намного нежнее духом, чем ты, — заверяет Аякс. — Я хотел доказать, что тебе следует остаться в этой вселенной, и я сделал это, не так ли?

      Куникудзуши закрывает глаза, когда вытягивает дощечку, а следом приоткрывает их и переворачивает кусочек дерева, чтобы увидеть надпись на нём:

«Либо мир так мал, либо мы так огромны, во всяком случае мы заполняем его целиком.»

❀❀❀

      Когда Куникудзуши смотрит на небо, он видит Пилигрима, нашедшего место в Бренном Мире, а Нарвал, словно повёрнутый к Пилигриму, вновь окружён другими звёздами, но те блекнут, больше не задерживаясь у очертаний созвездия. «Я не ошибся адресатом, нет. Я посчитал, что должен написать тебе, потому что с последнего письма, где я да да не смейся обещал не писать тебе, я не знаю, сколько всего утекло. Не забывай мой почерк. Я навестил Яэ Мико. Уверен, скоро встречусь с мамой. Знаешь, у меня есть идея, как обойти Фатуи, особенно Дотторе, который мечтает вложить в меня элементальное сердце. Как он не понимает, что у меня уже есть своё собственное? Помнишь, ты сказал мне, что не сделаешь меня счастливым. Ты побоялся, что в итоге я отвергну тебя, правда? Дурак. Никто меня не заставлял так улыбаться, как ты. Лучше раздели со мной Вечность, тупица Аякс.

Искренне твой, Куникудзуши.»

      Мальчик складывает письмо пополам и берёт дощечку с посланием.       Он заворачивает её в бумагу, вкладывает в толстый конверт, который перевязывает тонкой верёвкой, и пешком от Великого храма идёт до ближайшего почтового ящика, куда закидывает письмо.

Кому: Чайльду Тарталье.       Куда: регион Снежная.

❀❀❀

      — Госпожа Судзуки, — здоровается Моракс, делая поклон перед женщиной, сошедшей с пирса. Её серые волосы сильно вьются от влажного воздуха гавани и аккуратно обрамляют её светлое лицо.       — Моракс, — она вкладывает ладонь в чужую и затем ступает, опираясь на трость, которую ей передаёт мужчина. — Или мне следует называть тебя Чжунли?       — Я был бы благодарен Вам.       Судзуки кивает и, оглядываясь по сторонам широкой улицы, окунается в прошлое, когда она была юным адептом, никогда не стареющим и сильным не только телом, но и духом.       Её последний контракт с Мораксом заключался на одном условии: желаешь безмятежной жизни — будь смертной и физически приближённой к народу.       — Мне осталось немного, — говорит она, когда они останавливаются у «Народного выбора».       Моракс замирает, его глаза темнеют, а голос становится ниже, когда он отвечает ей, поняв то, что всегда лежало на поверхности, но Чжунли был слишком увлечён желанием помочь Аяксу и загладить вину за сокрытие правды во время миссии Предвестника в Лиюэ.       — Ты прощалась с творением Электро Архонта, когда делилась его историей с храбрым воином. А сейчас прощаешься со мной, — Чжунли смотрит на неё, запоминая мельчайшие детали её образа: низкий рост, яркие зелёные глаза, традиционная одежда Иназумы и заколка, тысячелетием назад созданная Мораксом из янтаря и кварца исключительно для неё.       — Да, — соглашается Судзуки и нежно улыбается, вспомнив про Куникудзуши. — Я не переживаю за него так же, как и за тебя. Я ярко чувствую, что моё время подходит к концу, Чжунли.       Прежде чем Моракс позволит себе окунуться в скорбь, вес которой без того давит на него, он просит: — Госпожа Судзуки, предлагаю прогуляться до Долины Гуйли.

❀❀❀

      Куникудзуши засыпает под шелест клёна. Он утыкается в колени, дыхание его ровное и спокойное. В крошечной хижине лунный свет отбрасывает тень на сопящего мальчика.       Тёмные ресницы трепещут, когда ночной ветерок дует по полу.       Золотое перо согревает бок мальчика.       — Дитя, — зовёт его голос, тонкий, но одновременно с этим настаивающий.       Куникудзуши вздрагивает, поднимая голову.       — Сыночек, я ни за что не брошу тебя.       Мальчик усердно трёт глаза тыльной стороной ладони. Когда он часто-часто моргает, сгоняя кроткий сон, то замечает через приоткрытую дверь оставленный на пороге венок, подсвечиваемый ломким фиолетовым оттенком и сотканный из кровоцветов, травы наку и лепестков сакуры.       Хрупкая слеза с едва слышимым стуком приземляется на деревянный пол.       Куникудзуши подползает к венку, тянется к нему и резким движением прижимает к себе, сорванно дыша.       Сердце мальчика укрепляется в его груди, становясь больше, идеально помещаясь под непробиваемыми рёбрами.       Венок обрамляет контур головы Куникудзуши, пушит короткие волосы на затылке, когда тот надевает его, медленно и осторожно, стараясь не поранить нежные цветы.       Неожиданно яркое зеленоватое сияние озаряет хижину, и перед ошеломлённым мальчиком воздух приобретает форму Анемо Глаза Бога.       За одиночество, за прощение, за потерю, за утихнувшую бурю.       В Татарасуне раздаётся счастливый возглас и такие чертовски громкие слова.       О любви.

❀❀❀

      Куникудзуши кривится, допивая третий литр сакэ. Правила, озвученные Люмин и Паймон, жестокие даже для него.       — Пей-пей, — пищит Паймон над его ухом. — Мы не поможем тебе просто так.       Люмин строго наблюдает за Странником, мутно смотрящим перед собой.       — Достаточно.       — Э-эй! — недовольно вскрикивает Паймон. — А как же давняя мечта понаблюдать за вусмерть пьяным ребёнком Эи?       — Ещё успеем, — уклончиво отвечает Люмин. И скромно прибавляет: — На свадьбе.       — Чьей?! — Паймон округляет глаза, крича одновременно с Куникудзуши.       Люмин обладает достаточным количеством наглости, чтобы выглядеть невинно.       — Аякса и Куникудзуши.       — Они женятся?!       — Мы, блять, женимся?!       — Нет, но… — Люмин мило улыбается, зловеще произнося. — Будете.       Куникудзуши не может поспорить с ней, иначе ему всерьёз придётся извиняться за то, что он обещал Паймон и Люмин убить их. Не то чтобы сейчас он не хочет.       Он, выпив сакэ, очень легко отделался.       — Славненько, что никто не против, — Люмин оставляет мору на столе, следуя к выходу из таверны. — Куникудзуши, я помогу найти тебе Нахиду.

❀❀❀

      Элементальные Дендро бабочки окружают Куникудзуши, когда он входит в подземелье.       — Странник, — механически заключает Нахида. — Зачем ты пришёл?       Он придаёт голосу твёрдость.       — Лиши людей памяти обо мне.       Нахида склоняет голову вбок, и бабочки мгновенно подлетают к ней.       — Люмин поможет мне, если я помогу тебе, — заученно говорит Нахида. — Это не последняя твоя просьба, — утверждает она.       Куникудзуши сжимает Анемо Глаз Бога в ладони.       — Сделай это и с другим человеком, но… мы не должны забыть друг о друге.       — Ты хочешь, чтобы только он помнил о тебе?       Эи, Яэ Мико, госпожа Судзуки…       — Да.

❀❀❀

      — Вы слышали? — спрашивает агентка Фатуи у своих сородичей. — Места Одиннадцатого и Шестого Предвестников пустуют сотни лет. Интересно, кто займёт их?       В обед Аякс ведёт Куникудзуши через всю площадь Мондштадта, чтобы добраться до лавок, относящихся к первому весеннему фестивалю.       Он наклоняется к мальчику, когда они встают в очередь за сладкими яблоками, и звонко целует его в щёку. Прохожие косятся на них, но это не так уж и важно для Аякса, а Куникудзуши ворчит, потому что не хочет прослыть на новом месте противным человеком. (По его мнению, Аякс творит мерзкие вещи, то есть целует его при всех. В глубине души Куникудзуши не против этого.)       — Непривычно, правда? Мы теперь свободны, а главное Дотторе отвалил от меня навсегда. Он хотел вставить в меня искусственное сердце, исполненное в технике наподобие того, как создаются Глаза Порчи.       Аякс яро кивает, потому что Дотторе и из него всю душу вытряс.       — Люмин сейчас в Сумеру, — между прочим говорит Аякс. — Она ждёт приглашений.       — Извини?       Аякс тушуется, неловко почёсывая затылок.       — На свадьбу. Нашу. Мою. Твою.       Куникудзуши краснеет, ненавидя смущение как самостоятельную эмоцию саму по себе.       — Я понял. Ты мог бы заткнуться ещё на первом слове.       Аякс опускает подбородок на плечо мальчика, фыркая.       — Заткни меня? Хотя… — он сдерживается, чтобы не улыбнуться. — Ты устанешь затыкать меня ещё целую вечность.       Куникудзуши вздрагивает и косится на него, и то, как дёргается его глаз, забавляет Аякса.       — Кое-кто даровал мне бессмертие, — беспечно объясняет он, намеренно придавая голосу несерьёзность.

— Друзья, которые ненавидят друг друга? — Они могут спорить и притворяться грубыми, однако их истинными чувствами будут являться несгибаемое доверие и благодарность.

      — Я не буду спрашивать, как. Я просто приму тот факт, что затыкать тебя мне придётся ещё очень-очень долго—       Куникудзуши прерывается, когда Аякс кусает его шею.       — Ты можешь уже начинать.

❀❀❀

      Яэ Мико пропускает в печать сказку, пришедшую из Сумеру, про рыжего и чёрного котов, поселившихся среди лис в ледяном лесу, а вскоре сбежавших оттуда ближе к тёплому океану, когда-то сблизивших их.       Тысячи экземпляров расходятся по всему Тейвату, обложка, на которой изображён цветочный венок, пронзённый клинком, становится знакомой каждому.       Чувства, заключенные в вечность, — бессмертие и фольклор.       Яэ Мико прислоняется к сакуре, растущей в самом низу, так далеко от Великого храма и прихожан, и задумывается, не забыла ли она о чём-то.       Дощечки продолжают свой шум, дрожащие от ветра.