Из жизни черных аспидов

…Она появилась в покоях Германа в ночь Излома, словно вброшенная в его келью вспышкой молнии. Мертвецки пьяный Арамона самозабвенно храпел в своей спальне, и его не разбудил бы даже пушечный залп у него над ухом. Она этим воспользовалась… Как вошла – ей одной ведомо, да и какая разница, на крыльях ли прилетела, змейкой ли вползла, или туманным мороком проникла сквозь стену?.. Полупризрак-полуреальность. Такой она осталась в памяти Германа – неясным дурманом, сном во сне, возможным только в ночь Излома. Он помнил ее обжигающие ладони, с каждым касанием вливавшие в него потаенную силу из запретного источника, помнил горячие губы, в чарующем поцелуе прильнувшие к шее. И облик ее, мистический, потусторонний, запечатлелся в темных уголках клирикова сознания: кожа, словно впитавшая в себя сияние лунного света кожу, червонного золота волосы, бездонные темные глаза, пленительно гибкое, совершенное тело. Неведомое создание оплетало руками его шею, прижалось к нему, замирало и трепетало от желания, наполняя полуночную тишь нежным шепотом, звуками поцелуев, серебристым смехом. - Какой ты красивый, - восхищенно шептала ночная гостья, целуя клирика, то касаясь ладонями его лица, то оглаживая грудь и бедра. «Красивый, да не твой», - сказал бы он любой смертной красотке, иронично при этом улыбнувшись. Но ночная гостья не была человеком, а благосклонность астэры – чудесный дар, от которого не принято отказываться. - Уж не за это ли ты выбрала меня? – спросил клирик, взяв в свою руку изящную, почти невесомую ладонь. За красивые глаза? Немного банально для магического существа. - Мы приходим к тем, кто зовет нас… Ты ищешь себя за пределами бытия, ты зовешь, и тебе открыто больше, нежели кому-то еще… Их тела сплетались в молниеносном, как вспышка безумия, порыве. Герман снова и снова овладевал ночной гостьей, и с каждым соитием ощущал прилив новой силы, черпая ее из подлунных бездн, из звездного сияния, из незримого эфира. - Только пожелай, и я исполню твое желание, - сказала она, когда клирик, расслабившись, облокотился на подушку, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства. Он совершенно некстати вспомнил про Арнольда. Которому, конечно же, об этом не скажет: капитан болезненно ревнив, настолько, что не мог спокойно отпустить своего аспида в столицу, а когда тот возвращался, чуял «запах измены», будто Герману в столице больше делать нечего, кроме как шашни крутить. - Чего ты хочешь? О чем мечтаешь? – переспросила астэра, увидев своим сверхъестественным взором, что клирик мыслями как будто не с нею, а задумался о чем-то своем… Герман был уже готов произнести заветные слова о Гальтаре, но в последний момент не позволил им сорваться с губ. Эти волшебные существа, они же совсем иначе скроены, и кто их знает, что они могут услышать во фразе «Покажи мне вход в Гальтару»? Может, это дорога в один конец? Или открытие достанется слишком дорогой ценой. Бессмертные сущности жестоки – могут и жертву на алтаре затребовать, кровь девственницы, кровь любимого существа, как в дурацких трагедиях Дидериха. Герман содрогнулся от мысли, что от его неуемного тщеславия могут пострадать Арнольд, Мадлен, Леони или кто-то еще, близкий ему и дорогой. Нет уж, с Гальтарой он разберется сам… Тогда… Пусть Арнольд перестанет пить?.. Нехорошо. И нечестно, как любое вмешательство в чужую жизнь, и опять же, кто поручится, что наутро Герман не обнаружит злосчастного любовника бездыханным или повредившимся рассудком?.. Нет, он попросит у астэры кое-что для себя. Материальное и способное облегчить жизнь. И это ее проблемы, как она будет исполнять желание. …Герман любил поездки в столицу, любил перед рассветом проехать по узким улочкам Олларии, глядя на замерший, застывший во времени, как сонное царство из сказки, город. Любил пыльные дороги, бешеную скачку и ветер в лицо, потому и предпочитал верховую езду громоздким каретам. Единственное, что ему отравляло удовольствие от конных поездок – это запах конского пота, который пропитывал одежду, сапоги, и Герману порой казалось, он забирался и под кожу, внушая клирику в эти минуты едва ли не отвращение к себе. И первое, что делал Герман, оказываясь на твердой земле, это срывал с себя провонявшие лошадьми вещи, отдавал их в постирочную, а сам отправлялся в купальню, где едва ли не по часу сидел в ванне, яростно соскребывая с себя дорожную грязь. Вот если бы можно было путешествовать без лошадей… Нет, они красивы, но насколько же приятнее смотреть на них издали. - Я знаю, чего я хочу, - наконец собрался с мыслями Герман. – Только ума не приложу, как ты будешь это исполнять… - Мое дело, - улыбнулась астэра. – Чего же ты хочешь? - Самобеглую карету, в которую не нужно запрягать лошадей, удобную и не громоздкую. А еще – пускай она движется быстрее самого быстрого скакуна, а управлять ей будет легко. Ночная гостья задумалась, немного помолчала, и ее прекрасное лицо озарила улыбка. - Будет исполнено. Но... ты забыл сказать главное: какого она будет цвета? Клирик призадумался. - Пожалуй, желтая. Пусть она будет желтая.