Цена жизни- точно такая же жизнь

Мальчишка лет тринадцати сидел за столом и что-то усердно писал на листке бумаги, изредка поглядывая на точно такой же лист, что лежал чуть поодаль. — Америка! Взгляни, что творится! — Великобритания без стука ворвался в комнату сына и яростно кинул газету прямо на стол, сбив все листки и чернильницу. — Кем твоя мать себя возомнила?! Нет, ну ты прочти… «Испанские мореплаватели привезли на свою землю столько золота, сколько нет в запасах у всей европы». Ну? Как тебе такое? Америка взял в руки газету, бесцеремонно выкинутую отцом на стол, и начал вчитываться в текст, написанный несколько мелковатыми для газеты буквами. И впрямь, известия не самые приятные. Если Испания будет самой богатой, то и главной во всей Европе будет она, а не Великобритания. — Вижу. Молодец. Даже сказать больше нечего. Нам-то от этого что? — Закатив глаза, мальчик скомкал газету и начал вытирать пролитые чернила со стола, кидая в сторону отца недовольные взгляды. Но, судя по пятну, только сильнее въевшемуся в нелакированную поверхность, от этого стало ещё хуже. Да и Великобритания, поглощенный своими мыслями, казалось, вовсе не обратил никакого внимания ни на это, ни на красноречивые взгляды сына. Вместо этого он облокотился на стол и в ответ укоризненно посмотрел на него по совсем иной причине. — Нам нельзя отставать. Нужно… Да что там нужно, необходимо! Пойми: если мы найдём ту «золотую жилу», то вновь будем лидировать. — И что же Вы, папенька, предложите? — Язвительным тоном процедил Америка, смотря отцу в глаза. Ох, этот тон в его речи с родителями не был чем-то удивительным. «Почитай отца и мать свою, как почитаешь Бога», наставлялось в храме, но разве Америка будет слушать, что там говорит священник? Нет, ему плевать. Почему? Потому что на это не плевать его родителям. После нескольких секунд молчания Великобритания резко выпрямился и направился к выходу. Видимо, понял, что отчитывать сына сейчас нет никакого смысла. — Собирайся, отплываем сегодня же ночью. С этими словами мужчина ушёл, а мальчик остался в комнате, все еще тщетно пытаясь оттереть чернила. Лучше направить свое внимание на это… • • • Прохладная летняя ночь легкой накидкой легла на уже спящий город. Но спала, на самом деле, только большая его часть. В порту, как, впрочем, и всегда, кипела жизнь, но сегодняшней ночью — особенно, ведь Его Величество со своим сыном отправлялись в плаванье, к «новой земле». Франция, утирая слёзы белоснежным платком и держа своего пасынка за руку лепетала нежным голосом, в котором были слышны нотки заботы: — Сыночек, умоляю… будь аккуратней. Я буду за вас молиться, а ты… ты обязательно пиши мне письма! Прошу, вернись домой. Опять слёзы и объятия. Америка никогда не любил все эти напрасные излияния эмоций — видимо, весь пошёл в отца. Несмотря на юный возраст, он старался выглядеть старше, более… статусно. Поэтому сейчас он лишь постарался скрыть от мачехи своё раздражение и пробормотал в ответ дежурную в таких случаях фразу: — Тише, тише, маман. Не стоит плакать, я обязательно вернусь живым и невредимым. Совсем скоро корабль был полностью загружен. Америка попрощался с родными (и даже обнял своего брата Канаду, что было крайней редкостью) и уже осваивался на судне, раскладывая в каюте свои вещи. Убедившись, что всё лежит на своих местах, парень недолго посидел на кровати, отметив приятную белизну постельного белья. Затем… что-то побудило его подняться на палубу корабля. Он подошел к борту. Возле берега течение и сопротивление волн ощущались не так сильно, поэтому ему даже не пришлось держаться за фальшборт. Город уже скрылся за горизонтом, так что в поле зрения осталось лишь холодное море, чьи волны глухо бились о корпус. И — Америка поднял глаза ввысь — бесконечное тёмное небо, украшенное миллионами звёзд и одной гигантской луной, которая а этой беспорядочной россыпи выглядела величаво, будто большой, уникальный алмаз в середине серебряной диадемы. Что парень чувствовал, оставляя позади родной город? Сложно сказать. И, если говорить честно, он сам не мог понять этого. Что это за чувство, такое неуловимое и далекое? Тоска? Беспокойство за будущее? «Нет смысла мучить себя сейчас», решил он и сделал несколько шагов обратно к каюте. Но тут же вернулся вновь, чтобы продолжить смотреть на пенный след, который корабль оставлял за собой. Америка отметил его схожесть с разошедшимся швом и усмехнулся. Лёгкий бриз приятно обдувал лицо, оставляя во рту солоноватый привкус. Однако всё это завораживало его лишь в первые часы. Ну, может, сутки. Чем дальше от родных берегов отдалялся корабль, тем сильнее всё начинало наскучивать, а после и вовсе угнетать однообразием пейзажей и нарочито спокойным времяпровожденим. Даже небо, еще вчера казавшееся таким чарующим и таинственным, сейчас вызывало лишь скуку — глупые, смешные облачка, временами проплывавшие над мачтами, не давали ни тени, ни надежды на что-то более интересное. Это было не первое путешествие Америки на корабле. Вместе с отцом они часто вместе отправлялись куда-либо на этом великолепном транспорте. Да, возможно, это и было опасно, но Великобританию это не особо-то и волновало. Он хотел вырастить из сына наследника, а потому с малых лет приучал решать государственные дела и в целом не бояться возникающих тут и там трудностей, несмотря на возникающие из-за этого время от времени неприятные разговоры с Францией. Америка медленно повернул голову в сторону ближайшей мачты, слегка скрипнувшей из-за порыва ветра. Облака, словно услышав мысли парня, подтянули за собой целую армию таких же, а также больших и массивных облаков — пока Америка, свесив руку за борт, продавался своим раздумьям, они затянули собой весь небосвод. Мачты шатались и скрипели на ветру, а такелаж натягивал канаты. Америка поднял брови — поднимался ветер, а значит, вероятных исходов два… либо рано грянет буря, и тогда корабль вполне может утонуть, либо судно прибавит скорости, чтобы избежать встречи с ней. В сердце Америка надеялся, что капитан так и поступит. Ведь это сократит этот длинный, сонный путь. • • • В это же время Ямайка ворочался в кровати. Он никак не мог уснуть. В голове жужжал страшный рой мыслей, которые уже не один час одолевали мальчика. Почему он станет императором именно сейчас? А вдруг он не справится? Это ведь такая огромная ответственность… судьба целого народа целиком ляжет на его юные плечи… Ну, может и не целиком. Помощники отца ведь не откажутся помогать своими советами и его сыну? А как же сам отец?.. Все эти мысли не давали ему покоя. Еле-еле он открыл глаза, стараясь не обращать внимания на легкую головную боль. Посмотрев на луну, всё это время строго наблюдавшую за ним сквозь окно, но сейчас уже готовую окончить свою смену и отдать место на небосводе солнцу, Ямайка тихо встал с постели. Привыкая к знакомой прохладе утра, он пошёл в сторону выхода из дома. Увы, несмотря на его попытки не издавать ни звука, каждый его шаг был слышен, но, к счастью, Хаймака от этого не проснулся. К слову о нём… Ямайка всегда удивлялся, как отцу удавалось уходить на работу рано утром так бесшумно. Как оказалось, это совсем не легко. Даже сложнее, чем он всегда представлял себе. Хотя… можно ли восседание на троне и управление людьми считать работой? Ведь когда говориться о работе, сразу представляются рабочие на плантациях или на стройке. Ну… в крайнем случае — ремесленники. Но вот положение правителя со словом «работа» никак не сочеталось. Так думал мальчик, совсем ещё неопытный, не успевший прочувствовать на себе всю тяжесть выбора и ответственности. Правда ли что этого груз тяжелее, чем огромные тюки, которые ежедневно перетаскивают на своих спинах чернорабочие? И вот — наследник престола уже на улице, где прохладный ветерок, ещё не уступивший власть дневному зною, играл с листьями пальм. Отдаленные звуки приятно лились в уши — там, вдали, пели сверчки и… звучала музыка? Не успев вдохнуть полной грудью свежего предрассветного воздуха, Ямайка пошёл на этот звук. Ему было интересно, кому могло понадобиться играть ночью? Музыка становилась всё более громкой и отчётливой, и уже не напоминала ни серебряную россыпь звёзд на тёмном полотне ночи, ни утреннюю росу на тоненьких ниточках паутины. Сейчас она была похожа на шум прибоя, такая же изменчивая, плавная, с приливами звука и отливами. Мелодия шла волна за волной, и Ямайка уже подходил к одному из храмов, со стороны которого и доносилась эта чудная песнь. и Каково же было его удивление, когда вместо ожидаемого им заблудшего музыканта он обнаружил Анунака, сидящего на нижней ступеньке храмовой лестницы и играющего на каком-то небольшом инструменте, очень похожем на маленькую арфу. Дабы не нарушать его покой, мальчик аккуратно сел на ту же ступеньку, но чуть поодаль. Анунак смотрел в небо и на приход ребёнка никак не отреагировал, лишь быстро посмотрел на него третьим глазом. Шли минуты, и вот — музыка утихла. Ямайку поглотило ощущение, что вместе с ней замолчал и весь мир. «Музыка — это молитва», сказал как-то Анун. «А разве… и вы молитесь кому-то?», поинтересовался тогда Ямайка. А тот ответил с неподдельно доброй улыбкой, с какой обычно родители смотрят на проделки неразумного дитя: «Конечно. Мы молимся тем, кто создал нас, и тому, кто создал их. Молитва — это как некий разговор с родителями. Но не поучительная беседа, а спокойное общение. В своей молитве ты можешь рассказать, что у тебя случилось, чем ты обеспокоен и получишь помощь, поддержку, а иногда и просто мудрый совет». — Что же ты не спишь? — с некой заботой поинтересовалось божество, повернувшись к мальчику и аккуратно положив инструмент рядом с собой, на ступеньку. — Уснуть совсем не могу… — после некой паузы Ямайка, робко, как будто опасаясь реакции родителя, спросил: — А почему править буду именно я? Как же мой папа? Анунак заметно изменился в лице, стал мрачнее. — Тебя настолько сильно это интересует? — Очень. — Ямайка с беспокойство кивнул. — Тогда… слушай. — Придвинувшись ближе, Анунак заговорил более тихим голосом. — Только пообещай, что никому не расскажешь. Иначе я посчитаю, что зря тебе доверился. — Никому не расскажу! — так же тихо произнёс Ямайка. Меньше всего он хотел разочаровать родителя, и, чтобы сохранить статус в его глазах, принял твёрдое решение никому ничего не говорить. Анунак какое-то время молчал, внимательно глядя в глаза мальчика. Он заметил, как тот старается не отводить взгляд и вздохнул. — Твой отец… на редкость жестокий правитель. Не думай — родитель он очень хороший и заботливый, хотя ты и сам об этом знаешь. Но вот его излишняя жестокость по отношению к другим, простым людям, меня очень расстраивает. Я попросту боюсь оставлять своих детей под его властью. Именно поэтому я решил передать власть тебе, пока ещё не стало слишком поздно. Ямайка, — подчеркивая важность своих слов, он положил руку ему на плечо в торжественном и доверительном жесте. — Прошу тебя сейчас, и да будет луна моем свидетелем: не разочаруй меня.