С чистого листа

Жить дальше с разбитым сердцем и умершей надеждой было ужасно. Отвратительно. Она подолгу не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок, тараща глаза в темноту комнаты, перебирая все слова, что говорила ему, понимая: можно было что-то изменить. Если бы только она не была такой категоричной. Если бы только услышала его… Их происхождение и жизненный опыт были настолько разными, что это раскидало их. Это было то, что они не смогли преодолеть. Он думал, что она его не понимает, она думала, что можно быть гибче. Очень горько сейчас осознавать, что он стал гибче. Но без нее. С ней — не хотел. «Она понимает меня… Она всегда рядом в трудную минуту… Она поддерживает меня…» Гермиона слышала снова и снова эти слова в голове, и ей было обидно. Ведь она тоже была рядом с ним, поддерживала. Может, не во всем понимала, но он не дал ей шанса. Малфой думал, что если она не прошла того же, то и не сможет понять… А теперь у него есть такая же, как он. Чистокровная. Красивая. Аристократка. И самое главное: любимая… Рыдание разорвало ночную тишину. Гермиона понимала, что так больше не может продолжаться. Она превратилась в собственную тень. Не хотела видеть друзей. Если бы они только не скрывали новости о нем, она бы постепенно смирилась, привыкла, что он не ее… Но из-за их непрошеного вмешательства ей пришлось встретиться лицом к лицу с самым страшным кошмаром не подготовленной. Уязвимой. И от этого удар был сильнее. Прямо с размаху под дых. Совы от Гарри и Джинни постоянно прилетали к ней, но она даже не читала их письма. На работе Гарри пытался поговорить с ней, но она только раз позволила себе сказать ему, что думает об их тактике прятания головы в песок и больше на эту тему не разговаривала. Она не ходила на те приемы, где могла встретить нового министра — сказывалась больной и посылала свою помощницу по связям с общественностью. Она пока не могла даже просто взглянуть на него. Это еще было больно: видеть его рядом с хрупкой нежной аристократкой, которая подходила ему. Идеально. Не Гермиона. Не героиня магической войны. Не маглорожденная. Не простая девушка, каких тысячи. И его не интересовало, что она могла бы умереть за него. Он просто по-настоящему ее не любил. Любовь ведь не проходит, верно? Возможно, был влюблен. Грейнджер понимала, что так дальше продолжаться не может: в ее сердце словно поселилась боль, рвала ее изнутри острыми когтями, исторгая из горла тоскливый вой, а из глаз — солено-горькие слезы. Ей нужно отпустить его. Разорвать эти узы привязанности, которые не давали ей расправить крылья и наслаждаться жизнью. Поэтому освободившиеся от встреч с друзьями вечера она посвятила изучению, как волшебники лечат разбитое сердце. Когда она расставалась после войны с Роном, это не было болезненно. Они поняли, что дружескую привязанность приняли за влюбленность. Поговорили, как взрослые люди, приняли ситуацию и остались друзьями, радуясь, что вовремя все осознали и не наделали ошибок. Рон счастлив сейчас с Лавандой. А Малфой — с Ингрид. Опять Малфой. Гермиона тряхнула головой. Она хотела его ненавидеть. Так было бы легче — перевести одну сильную эмоцию в другую. Ей казалось, что с ненавистью жить не больно. Но нет. Боль разливалась по венам, отравляя существование, запуская когти в сердце, от чего оно сжималось и замирало, заставляя ее в очередной раз глотать воздух, содрогаясь в рыданиях на полу гостиной, едва она выходила из камина. Что же с Гермионой не так? Почему Малфой трусливо сбежал от нее, не сказав ни слова? Наверное, карьера в Министерстве не совместима с любовью. Может, она слишком властная? Но она не просто хотела власти или положения. В этом Малфой ошибался. Она хотела менять мир к лучшему, и если для этого надо было стать министром, она станет. Не кресло министра было ее целью. Это было целью Драко. Они действительно друг друга не понимали. Хотя думали, что знают. Гермиона осознала, что сегодня уснуть опять не удастся. Зелье сна без сновидений она вчера выпила последнее, и еще не сварила нового. Думала, что справится и так. К тому же его нельзя принимать слишком долго — оно вызывает привыкание. Нужно подождать, занимая свои мысли чем-то другим, не улетая снова в прокручивание вопросов, на которые у нее не было ответа. Она вспомнила, что вчера Теодор Нотт дал ей книгу из библиотеки невыразимцев. О любовной магии. Понимающе и так грустно улыбаясь на ее объяснение о исследовании, что Гермиона чуть не расплакалась. Поспешно поблагодарила его и убежала. Как ни странно, но Тео стал работать в отделе Тайн. Сын Пожирателя Смерти. Она знала, что Нотт ненавидит отца за все, что он делал с ним и матерью. И уж тем более его не трогали речи родителя о чистоте крови. Все, что парень хотел — разгадывать загадки и исследовать новое, что ему и давала с лихвой работа невыразимцем. Пока Гермиона брала книги из его библиотеки, им незаметно удалось проникнуться друг к другу симпатией. Она видела, что он понимает ее и сочувствует. Как-то даже признался, что сам ходит с разбитым сердцем уже много лет. Правда, не открыл ее имени. — А если я найду средство, которое поможет убрать сердечную боль? — заговорщицки прошептала тогда Грейнджер. — Отворот — прекрасное средство. — Усмехнулся Тео уголком губ. — Но ты же знаешь последствия для психики. Она знала. Если любовь была сильной, то человек мог сойти с ума от резкого несоответствия настоящих чувств и наведенных эмоций отвращения. И в ее случае это могло так и сработать. К тому же от сильного чувства отворот мог слететь, и тогда пострадавшего ждал сильный откат. Хорошо, если любовь взаимна — тогда все прекрасно, и самым страшным побочным эффектом мог быть только сумасшедший медовый месяц в постели, а если нет… Вся боль от разочарования и ненужности обрушивалась с силой цунами, погребая человека под собой, и не каждый имел шанс просто остаться в здравом рассудке. Процент суицидников среди таких был ужасающе высок. Поэтому зелье отворота было одним из запрещенных. Грейнджер заняла свое уютное кресло в гостиной, которую недавно отремонтировала. Ничто не должно напоминать о прошлом. Интерьер тоже. Вспомнила последний разговор с Тео. — Послушай, но это же несправедливо, что люди страдают от неразделенной любви. Мы не можем отвечать за чувства другого человека. Ты знаешь, что магловские психологи — целители душ — говорят, что боль от расставания по силе горя похожа на переживание утраты от смерти близкого человека? Должно же быть что-то, что облегчает боль? Особенно если она длится много лет, — горячо убеждала его Грейнджер. — Есть успокоительные, Гермиона, — мягко улыбнулся Тео. — Зелье сна без сновидений. — Которые нельзя принимать вечно! — парировала Грейнджер. — Но чувства проходят рано или поздно, — возразил Нотт. — Десять лет — это рано или поздно? — она требовательно уставилась в его карие глаза. Это было много. И если это не проходило… Тео знал, что он бы на стенку лез. И понял Грейнджер. — Чары забвения? — предложил он. — Нет, -она отчаянно помотала головой. — Слишком большой промежуток. Да и вряд ли человек захочет, чтобы в его голову кто-то лез. Вспомни Барти Крауча, который наложил Обливиэйт на Берту Джоркинс. Она стала ужасно рассеянной. Это должен быть нереально хороший специалист, который филигранно модифицирует воспоминания. — Как ты со своими родителями? — подняв темную изящную бровь, спросил Тео. Гермиона покраснела от скрытой похвалы в вопросе брюнета. — Я сняла заклинание, и это действительно было нелегко, — согласилась девушка, вспоминая все, что на пережила в то время. — Им было сложно снова нарабатывать некоторые навыки, они были немного рассеянны в тот период, пока они не помнили меня. Я не хочу… не хотела бы быть рассеянной, — Гермиона слегка покраснела под испытующим взглядом невыразимца, понимая, что выдала себя, но не желая в этом сознаваться. Догадываться — не значит знать. — Мне кажется, тут лучше просто помнить все, но изменить чувства, которые вызывает человек. Все же это какой-то опыт, который мы приобретаем, и потерять его никому не хочется. — Ты думаешь, что поможет зелье? Или ритуал? — Тео понял, что она не сдастся. И если он не поможет, ее гриффиндорское упрямство найдет кого-то. И не факт, что этот кто-то не использует ситуацию в своих целях. — Возможно. Но если ритуал сможешь найти ты или я, то зелье… Я перерыла все, что могла о зельях. Мне кажется, здесь надо создавать новое. Я, конечно, была в числе первых по зельеварению на своем курсе, но создавать новое… Еще и такой сложности… — Забини, — вырвалось у Нотта, и он тут же пожалел о сказанном: Гермиона приняла вид собаки, взявшей след. — Забини? Блейз Забини? Друг Малфоя? Серьезно? — У нее округлились глаза. — Я думала, что он.эээ…несколько недалек. Тео усмехнулся, поняв, что она хотела сказать. — Он старательно поддерживает этот образ, Гермиона. К тому же ты недостаточно хорошо его знаешь. На самом деле он зельевар с мировым именем. В узких кругах его считают чуть ли не всемогущим. Если честно, мы сами с ним советуемся, когда попадается что-то сложное. И он ни разу не ошибся. Правда, берет дорого за свои услуги. Но я его понимаю, он же слизеринец. Мы без выгоды ничего не делаем, — подмигнул Нотт. — О-о-о, — простонала Гермиона, становясь немного похожей на себя прежнюю — жизнерадостную и энергичную ведьму. — Как так вышло, что меня начинают окружать одни корыстные слизеринцы? — А Поттер? Грейнджер помрачнела. — Мы... Неважно. Так ты дашь мне ту книгу с ритуалами? — Я надеюсь на твое благоразумие, Гермиона. — Тео протянул ей толстый древний фолиант. — Ты знаешь, что я само благоразумие, — пробормотала Грейнджер, прижимая к себе драгоценную книгу. Даже если там ничего нет для нее, остальная информация тоже обещает быть интересной. И займет ее мысли бессонной ночью. Сейчас при свете бра изучая вязь древних рун, она понимала: того, что ищет, здесь нет. Гермиона вздохнула. Придется обращаться к Забини. Она смутно помнила высокого мулата, который учился на Слизерине. Когда у нее были отношения с Малфоем, она практически не пересекались с его друзьями. Почему — она не могла сказать. Отпрыск аристократического рода встречался с ними без нее. Однако, когда Малфой бросил ее, трусливо оставив на прощание записку, она вдруг подружилась с Ноттом. Началось все с того, что один из кентавров попал под заклятие, и по ходу разбирательства Гермионе пришлось часто контактировать с невыразимцем Теодором Ноттом. Так и возникли узы дружбы. Про Малфоя оба, не сговариваясь, не упоминали. Нотт ценил ее острый ум, как ни странно — чувство справедливости и умение хранить тайны. А еще ему нравились их беседы с ней во время обеденных перерывов, которые после ее нынешней размолвки с друзьями стали практически ежедневными. Вообще Гермиона не понимала, почему привлекательный, довольно состоятельный и харизматичный Нотт до сих пор ни с кем серьезно не встречался. Он был высок, худощав, но при этом довольно силен, с острыми скулами, полными красиво очерченными губами, прямым чуть длинноватым носом и глубокими карими глазами с неожиданно девчачьими ресницами и изящными бровями. С черными как смоль волнистыми волосами, уложенными в стильную прическу, всегда с иголочки одетый Теодор часто становился объектом вожделения представительниц прекрасного пола. Особенно девушек привлекала тайна, плескавшаяся в глубине глаз цвета крепкого кофе, от которой весь его образ веял романтичной трагичностью и недоступностью. Летевшие как мотыльки на огонек прекрасные незнакомки и знакомки предполагали, что саркастичность мужчины была броней, за которой скрывалось нежное и ранимое сердце, которое очень уж хотелось присвоить себе вместе с аристократической рукой и остальным ливером недоступного Нотта. Но Тео был недосягаем, как далекая звезда. Сама Гермиона подозревала, что сарказм Нотта был неотъемлемой частью его слизеринской натуры, и, хотя в сердечности ему она отказать не могла, все же Тео был не настолько милосерд и трогателен, как девушки мечтали. Но друзьям был предан и не боялся говорить правду прямо в глаза. Это качество выпускница Гриффиндора ценила очень высоко. Особенно после поступка собственных друзей. Что привело ее мысли снова к Малфою. Это пора прекращать. Сегодня выходной, и она пошлет Тео сову, чтобы он договорился с Забини о встрече. Долго она с таким накалом чувств не протянет. А ей оставлять работу никак нельзя. Изменения в законопроект по оборотням только сдвинулись с мертвой точки и скоро должны быть приняты в первом чтении отделом магического правопорядка, чтобы дальше передать все в Визенгамот. Она работала над ним последние года два без отдыха, просматривая всевозможную законодательную базу, делая социологические опросы, срезы психологического состояния оборотней в разные фазы луны, организовала проведение целого научного исследования совместно с Мунго. Это была для нее слишком личная работа — ей не давал покоя Ремус Люпин и его история жизни талантливого волшебника, чудесного преподавателя, который был не принят магическим сообществом, и лишь благодаря заступничеству Дамблдора смог хотя бы недолго заниматься любимым делом. Пока смерть не настигла его. Гермиона поклялась себе, что она не позволит таким же несчастным, покусанным оборотнями магам жить, скрываясь от общества с клеймом неприкасаемых. Зелье, которое тогда давал Снейп Ремусу вполне помогало справиться с последствиями оборотничества и позволяло жить полноценной жизнью. Просто им нужно помочь. На своей работе Гермиона в полной мере реализовывала свой комплекс спасителя. Магические существа, с одной стороны — опасные, с другой — бесправные в магическом сообществе, нуждались в тех, кто сможет наладить взаимодействие на равных между ними и волшебниками. Для этого Грейнджер не ленилась организовывать научные исследования и социологические опросы. Влияние, которое она имела благодаря статусу героини войны и как руководитель отдела, успешно справлявшийся с работой, помогало ей воплощать в жизнь свои проекты. Да, власть ей не была нужна для личных целей, но она помогала… помогать. В это Малфой ошибался… Снова Малфой. Гермиона написала записку Тео и отправила с совой. Ждать дальше было невозможно. В каждом углу ей мерещился бледный засранец, с которым она когда-то встречалась, до тех пор, пока однажды утром не обнаружила написанную наспех записку, где сообщалось, что отныне она свободная ведьма. Но это было так давно, что Грейнджер и подумать не могла, что внезапная встреча на приеме так повлияет на нее.