Только ты властен надо мной

— Мальчик, ты почему на траве? — бужу его, коснувшись плеча. Где это видано, на траве спать? Так и простудиться можно. — Вставай. Я ночью решил проведать его, узнать, помылся ли и лег ли спать. Вдруг сбежать надумает, а я этого не хочу. — Хозяин… — мальчик приоткрывает глаза, но мало что может разглядеть при свете одной керосиновой лампы. Сейчас уже так темно на улице, Тэхен и не заметил, как провалился в сон. Растерянно смотрит по сторонам, никого не замечая. С Чонгуком страшновато. — Что стонешь? Поднимайся. Искупаешься и ляжешь спать, как подобает. — Мне нельзя провести ночь здесь? — робко спрашивает меня, бегая взглядом по моему лицу. Я отчетливо это вижу, у меня совершенное зрение. — Нет, никак только если в раба решил заделаться. — А я вам не раб разве? Он не спросил это с вызовом, но я услышал именно так. Да и зачем говорить мне такие возмутительные речи? Не иначе, как разозлить хочет. — Глупый, — тяну за руку, рывком поднимая на ноги. — Не задавай мне такие вопросы! Он весь сжимается сперва, а потом заряжает мне пощечину. Хм, а щека-то пылает огнем. Не побоялся ударить, но боится сейчас. Трясется. Смотрю на него. Дышит тяжело, смотрит распахнутыми глазами и жестикулирует неопределенно. — Ну. Говори, — жду объяснение причины вслух. — Н-нет, я не скажу! — срывается с места, чтобы убежать, только вот не успевает. Я хватаю за плечо, грубо разворачивая. Хочется ударить на уровне нечеловеческих инстинктов, но я не делаю это. Он слишком слабый, повторяю себе не раз, один мой удар будет стоить ему, такому хлипкому, жизни. Он эту грубость хорошо чувствует, когда я за плечо беру, боится сильнее и падает на колени, лишь бы его не тронули. Головой земли касается, так и замирая. Чувствует разницу между нами, это хорошо. — А ты, я смотрю, привык в ноги кланяться, — свысока говорю с ним, как не привык. Делаю так, только когда сильно не в духе. Я к нему по-хорошему хотел, но он меня просто выводит своими вопросами. Как это, «не раб»?! Раб, как и все другие в этом поместье! Ничем не хуже и не лучше других. — Раз так, завтра ко мне в почивальню. Я велю слугам тебя подготовить и привести. Мне не по нраву твоя дерзость. — Это не справедливо! — мальчик взрывается, как бомба, сыпя пустыми возмущениями. Ох, плохо же это для него кончится. Низший, слабый и смеет говорить мне слово против. — Вы то относитесь ко мне по-человечески, то как к скоту безродному! Вы не можете мне сказать, кто я в этом доме, и я вынужден… — Замолкни! — я злюсь не на шутку за эти его слова. Да как смеет он говорить такое про своего хозяина. Как смеет определять, что мне следует делать, а что нет? — Пожалуй, я не стану ждать завтрашней ночи. Ни к чему это, когда твой дерзостный язык… Может, это влияние алкоголя, но я хочу им завладеть. И показать его место. Тащу его в дом, а он то кричит и упирается, то скулит и просит отпустить. Сам не уверен в том, уверен ли он в чем-то. Не знает, какую эмоцию выбрать, забавно. Я захожу в чью-то комнату, где поменьше всего хламу по типу керосиной лампы на столе и стопки бумаг. Вторая, третья… идеально, тут пусто на столе. Нагибаю мальчика над дубовым столом, впечатываю в жесткую поверхность и слышу тихий стон в ответ на свои действия. Ему больно, я не сомневаюсь. Если бы здесь кто-то был, это не было бы помехой. Могу делать, что хочу и где хочу, потому что это мой дом. Вжимаюсь своим телом в его, чувствуя, как он дрожит. Голову прячет, признавая свое поражение, когда я тычусь носом в его волосы. Я поступаю по-животному, знаю. Так и принято, и я не обязан чувствовать угрызения совести. Он плачет совсем бесшумно. Срываю с него одежду и оставляю краснеющий след на заднице. Затем еще и еще, прикладывая силу. Я хочу наказать. Чтобы запомнил и не выделывался никогда при мне. Скулит, плачет и дергается. Ему моя пытка не смертельна будет, я могу контролировать силу. Да и не хочу, чтобы что-то пошло не так. Теперь молчит, только продолжает дышать тяжело. Я останавливаюсь. Отлепляю его от стола и поворачиваю к себе. Наклоняюсь ближе, а он отворачивается, рвано всхлипнув. Не кладет ладони мне на грудь, когда я становлюсь еще ближе, когда касаюсь своей грудью его. Только лишь все отворачивается и трясется от нежелательной близости. — Что же это, даже противиться мне не посмеешь? — спрашиваю в щеку, а хотелось бы в лицо. Отвернулся от меня. Я самый главный, а потому и наказать решил лично. Мне можно. — Ты ужасно меня разозлил сегодня. — Это ваши… это все ваши… — он говорит что-то, а я разобрать не могу лепет перед собой. Да и не хочу, мне этого не надо. — Молчи, — рычу несдержанно. — Я сделаю еще хуже, если скажешь хоть слово против. Кусаю больно его шею. Снова плачет, мотая головой. — Вы дикарь, — хрипит, стукая меня по плечам. — Не надо больше, молю вас! — У тебя нет права мне перечить, мальчик, — сжимаю его руку. Видимо, недостаточно показал ему его место. — А я буду, — выговаривает мне в лицо. — Можете забить до смерти. Мне все равно! — а голос-то дрожит, и руки его тоже дрожат. — Детка, приступим сейчас же, — издеваюсь, проговаривая эти слова на ушко, следом кусая мочку его уха. Дрожит, сука. Изнеженный весь, мне такое нравится. Вероятно, я ненормальный, но меня возбуждает, как он плачет. Хочется его доломать до конца. Не физически, а больше морально. Физически не выдержит. — Вставай на колени. — Нет, пожалуйста, все что угодно! Я не… — Я тебя спрашивал разве? — небрежно задаю вопрос, с силой дернув его руку вниз. Он от этого теряет равновесие и падает плашмя, в самые ноги. Хрупкий такой. Стукается головой о мои ноги, следом пытаясь вскочить. — Не торопись, — давлю ему на плечи, и тот нервничает сильнее, потому что я не даю ему встать. — И реветь не смей. Замирает. Кажется, теперь сломлен. Давно я не видел таких строптивых рабов, хоть и мало кого лично укрощаю силой. — Что вы от меня хотите? — слышится где-то в ногах. — Сделай мне приятно. Поработай ртом для этого. Тэхен готов заплакать от этой ситуации и от того, что ему нужно сделать. Это ведь значит убить самодостоинство основательно. А я все же ошибался. В тот вечер я не пил настойку, а значит, я в абсолютно здравом уме. Но я не чувствую себя нормально. Совсем не чувствую.

***

(от лица Тэхена) — Неприятно, я согласен, — Чонгук еще и насмехаться надо мной смеет! Ох и несправедливость… — Приступай. Я развязываю медленно веревочки на его штанах и спускаю их до щиколоток. Нижнее белье тоже снимаю, в то время как он избавляется от своей рубахи, являя себя во всей красе. У него вправду хорошее тело, однако меня сейчас интересует совсем не это. Передо мной чертово возбуждение, и оно большое, я не уверен, что смогу его осилить. Чувствую руки хозяина на своей голове, которые придвигают ближе, тыча носом в пах. Я не буду сопротивляться, мне достаточно страшно. Я не такой смелый, каким был на словах. Возможно, я пока не готов умереть. Я послушно принимаю его плоть, насаживаясь ртом, помогаю себе рукой, слыша абсолютное молчание. Поднимаю взгляд — он запрокинул голову. Осознаю четче разницу между нашими габаритами и силой. Я во многом ему проигрываю. Мимолетом смотрю на его сильные мышцы, живот, шею, слыша негромкое «Так нравится?». И даже не язвительное, скорее горячечное и ровное. Он меня поднимает, следом шагает своей ногой между моих, вынуждая отходить назад. И так, пока я не сажусь на кровать. Отклоняюсь от него, когда он наклоняется ближе. Мне некомфортно так, и я по-прежнему боюсь. Парню под парня ложиться это уму не мыслимо… Не думал, что меня могут и под такое подмять и вынудить сделать. Впрочем, я абсолютно бесправный человек в этом мире, и это меня очень угнетает. Я не заслужил этого. — Господин… — все равно чувствую жар чужого тела. Или это мой собственный? Он меня под себя подминает, стаскивая одежду. Когда оголяет полностью, то трогает меня целиком. Бедра, живот и мое непотребство. Я ненавижу, когда мне делают больно, ненавижу, когда хотят унизить, много чего ненавижу. Но когда он, чуть грубо, удовлетворяет меня, ускоряя движение руки на члене, я возбуждаюсь не на шутку. Возможно чуточку мне нравится, что он делает… Даже не мне, а моему телу. Я к этому отношения не имею! Даже в мыслях не было, что подобное доставит мне удовольствие. Слышит мои стоны и спешит приткнуть меня поцелуем. Со мной впервые делают… такое. Целуют, трогают. — Течешь как сучка, — удовлетворенно шепчет Чонгук на ушко, ощущая, как его ладонь стала влажной от семени мальчика. — Тебе обязательно понравится все, что последует после. Сжимаю губы, чтобы не выдать позорных фраз. Это все возбуждение, в здравом уме я бы и не подумал, что мне нравится грубость в постели. Он растягивает меня не очень долго. Нетерпеливый. Вскрикиваю, когда он входит в мое еще тугое нутро, совершает неторопливые толчки. А еще он прижимает мои руки по обе стороны от моей головы и совсем не рассчитывает силу. — Больно, больно, больно, — лепечет Тэхен, дергая руками. — Вы пережали мне руки, господин… Прошу, не так сильно. — Как же мило, что ты хочешь регулировать процесс, — он приостанавливается, и я облегченно выдыхаю, запрокидывая голову. Мне пока тяжеловато его принимать. — Мне нравится твоя податливость. Хочешь еще? Я рассчитываю только на положительный ответ, мальчик. — Да, я хочу, — я не кривлю душой. Мне хочется зайти с ним дальше. — Пожалуйста, еще, господин. Через некоторое время становится приятнее, и я царапаю чужую спину, оставляя красные полосы от коротких ногтей. Дышу тяжело, потому что сладкое наслаждение внизу не дает делать это спокойно. Чонгук вдалбливается в меня резко и ритмично, руки теперь не держит, потому что осознает, что я не сбегу. Я хорошо чувствую его внутреннего зверя. И его характер тоже, через всю эту грубость и резкость. Он кончает в меня, и я чувствую его горячее семя внутри себя. Из моего рта вылетают звуки наслаждения, когда он снова целует, все еще не выходя из меня. Первый раз… первый раз с мужчиной. — Детка, все закончилось, — даже утешающе проговаривает Чонгук, вставая с моего размякшего тела. — Ты был хорош, так что книги по кулинарии и гончарному делу можешь не читать. Завтра ночью придешь ко мне. Понял? Подготовленный слугами. Вот да, чего я ожидал? Что смилостивится, подобреет и больше не будет меня трогать? Конечно будет. Хозяин барин, как говорится. Я действительно не уверен в том, что хочу. Остаток ночи проходит как в тумане. То холодно, то горячо, что от непонимания происходящего на стенку лезть хочется. Это абсолютно невыносимо — жить в нестабильности, где могут ударить в один день и лелеять в другой. Возможно, я опередил время развития человечества, подобие «современного» человека, и мои желания и потребности совсем не такие, как у остальных. Я работал раньше за гроши, меня устраивало, я только лишь хотел человеческого отношения к себе и равенства сторон. Такие понятия помещикам не знакомы. Человеческое отношение, понимание, сочувствие — а эти слова тем более им не известны! Я же сбежать хотел… а по итогу лежу тут в постели. Ну ничего, план бегства я еще продумаю. Ночью перебраться через колючую проволоку на высоком заборе и бежать в лес. А дальше все само. Проволока оказалась весьма острой, а забор еще выше, чем я думал. Однако это мне не помешало больно грохнуться, перелезши через забор. Я тогда лежал, смотря усталыми глазами на небо. Главное, что перебрался через ограду.