Своя лепта.

      Костя упер локти в перила балкона, затягиваясь стащенной у Юры сигаретой. Покурить после всего этого было так необходимо, а он уже заснул, в руках, близко прижавшись спиной к теплу. Либо же притворился, как Костя, с закрытыми глазами просто переваривая этот диалог, в любом случае, тихонечко встать и пройти на балкон, плюнув на то, что нельзя, было прям важно. Так что…приятный утренний питерский туман обволакивал очень нужным спокойствием сейчас, а Костя опустил голову, вспоминая всё это вновь, что только что произошло. Взгляд, такой грустный, слезу на щеке и то, что он крепко обнимал каждый раз, когда голос начинал дрожать. И даже в такой ситуации умудрился пошутить. Юра… Екат тихо засмеялся, вспоминая этот момент, когда Татищевская неловкая хуета, не спросив позволения у адекватной части, решила, все-таки, исправить напряженную после девяностых атмосферу:       Пока Костя описывал все то, что чувствовал, первый раз обнимая спящего Юру без ненависти к себе, тот же, услышав все это прекрасное описание его прокуренной души, выпалил. — Ага, а мой член - это просто прекрасное дополнение. — почти сразу замолк, широко распахнув глаза, и посмотрел на удивленно нахмуренного Костю — Блять, Юра. — Костя слабо засмеялся, запрокинув голову, искренне улыбнулся, переводя взгляд на смущенно покрасневшего парня. — Ты как че скажешь, хоть стой, хоть падай. Дай побыть романтичным. Я тогда думал исключительно о любви, а не об этом вашем… — Ну конечно… — Ну да, да, мне нравится твоё тело, доволен? — Костя улыбнулся, расслабленно опустив до этого напряженно скрещенные на груди руки. — Без этого, наверное, любовь была бы какой-нибудь другой. — Ладно, продолжай…я тот день вообще плохо помню. Помню, что увидел этот бар и такой… Бар… На Кировке… Раньше Кировка была Екатеринбургской. Екатеринбург — это Костя. Чето мы с Костей не общаемся. Надо позвать выпить. А потом все как в тумане. — Логическая цепочка здоровская. — Костя снова улыбнулся, не выдержав, так расслабившись от шутки и отпустив вязкое чувство страха, что Юра снова оказался окольцован теплыми объятиями — Рассказывать дальше? — Конечно.       Все фразы, сказанные Юрой, все еще вертелись в голове непрекращающимся потоком, и Косте все еще хотелось заново оправдаться за свои проступки.       Да не знал я, Юр… Это сейчас есть информация, сейчас это могут показать, написать об этом…а тогда…у меня была только церковь и Саша. Который даже сам не знал, что это такое. Никто не знал. Так что я решил, что грех — самое лучшее название этому. И просто жил с этим. И по-другому не мог.       Триста лет…за всё это время они только сейчас набрались достаточно мужества, чтоб обсудить свою боль, и, черт возьми, у них получилось. Не только сказать, но и поддержать друг друга, и теплым взглядом выпрашивать продолжения, когда другому было чересчур тяжело — это помогало. И всё… так близко. Хотя Костя немного надеялся, что получится как-то увильнуть от того, насколько на самом деле страшно и непонятно тогда было. Но блять… Он был рядом, без одежды и с распахнутой душой лежал, и сам просил рассказать о том, что и почему случилось. Так смотрел, как раньше, своими черными глазами откуда-то из глубины опустевшего золотого рудника вновь пытаясь достать нечто драгоценное. И как у него получается все время находить это там. И неужели можно от него что-то скрыть снова? Не в этот раз. Да и вообще, никогда больше.       Костя едва улыбнулся, но потихоньку чувствовал, что винит себя. За то, что узнал и что не сделал. Он понимал, что ничего в своем состоянии тогда бы и не смог сделать иначе, но вот то, как воспринимал все его действия Юра… ужасно, просто ужасно. — Опять ты меня никуда не зовешь, Уралов. — с усмешкой сказали за спиной, и Костя улыбнулся, стрельнув взглядом вбок. — Я думал, что ты спишь. — Спал. Холодно стало. — Он приластился куда-то к шее, и Костя повернул на него голову, совсем близко, аккуратно прикоснувшись губами ко лбу. Юра прикрыл глаза, обхватывая крепкое плечо пальцами. — По глазам вижу, снова загоняешься. Я тебя, блять, знаю. — Юра прищурился, слегка дернув за руку. — Немного. Думаю. — Слишком много думаешь. Мой тебе дружеский совет — вырубай свой мозг хоть иногда. — Спасибо, Юра. — Костя с усмешкой кивнул, опуская тлеющий окурок в принесенный стаканчик с водой. — Приму к сведению. — Костя закинул руку на худые плечи, прижавшись щекой к макушке, а Юра доверчиво положил голову на ключицы и, кажется, тоже прикрыл глаза. — Слыш. — Да? — сквозь улыбку проговорил Уралов, приоткрыв один глаз и смотря на Юркин нос, ожидая, что интересного он выдаст. — Чет знакомая ситуация, да? — Проговорил Юра, явно притворяясь, что не понимает. — Чето прям веет. Тебе так не кажется? — Юр, начни с конца… — Костя усмехнулся, посильнее сжав плечо. — Вот ты думаешь много, а чет все равно не о том. — Юра поднял голову, улыбнулся, рывком дернул под талию и взял горячую ладонь в свою, придерживая на весу. Костя смущенно поджал губы в улыбке, не скрывая больше отвернутым лицом свои розовые щеки, посмотрел прям в темные глаза, поудобнее обхватывая плечи для медленного танца. — Питер, балкон… — задумчиво проговорил, улыбаясь, аккуратно закачавшись из стороны в сторону, крепко сжав руку. — Челябинск… — с любовью в голосе прошептал Костя, улыбнувшись, невесомо поцеловал в щеку. Юра прикрыл глаза от теплых губ, тоже улыбнулся, но затем медленно снял улыбку, посмотрел в глаза и, вздохнув, прилег на плечо, все еще продолжая аккуратно раскачивать в танце. — Я должен сказать, что я б тогда не отказался от поцелуя…и от танца. — Да я…знаю. Тогда еще знал. Просто…для меня же это было другим. Не дружеской шуткой, и не детским чмоком. Поэтому я постоянно отстранялся и… — Да, я тоже уже понял. Просто сказать хотелось. — проговорил Юра, уткнув нос в горячую шею — Просто всё думаю о том, как оно могло бы быть. Ты прикинь, если бы… — Юра нахмурился и быстро поднял голову, услышав короткий быстрый вдох. Увидел в золотых глазах слезу и, сведя бровки, переложил теплую руку себе на пояс, а освободившуюся ладонь — на щеку, приподнимая красивое лицо к своему. — Ты чего растрогался? — Растрогался — это про тебя, Юр… — Костя улыбнулся, от чего скопившаяся в уголке глаз влага скатилась по щеке. — Ну бля. — большим пальцем вытер слезу, заглянув в глаза со знакомым теплом, приподнял уголки губ. — Я не виню тебя. Да, хуйня случается, но… ты для меня всегда был как пример, знаешь, если угодно — то…не знаю, как фундамент. Как опора, чтоб я на своих чувствах нахуй не улетел. Якорь, точно… Катюш, ну… — уткнул в своё плечо рукой, запустив пальцы в цветные волосы, аккуратно приглаживая их. — Ты для меня тоже. Ты даже сейчас это делаешь: встаешь рядом и вытягиваешь меня из ямы — пробурчал Екат, как всегда, начав сжимать своими крепкими объятиями. Юра улыбнулся, ответив такими же. — Но если так подумать, ты оказался в том хуёвом из-за меня, Юр. — Опять думает… Да я бы все равно в этом когда-нибудь бы оказался. Слушай, ты же сам говоришь, мол время не повернуть, и ничего уже не сделать. Ну так… блять… кхм… прошлое не изменить, но вроде как у нас для этого есть… ну… будущее? — неуверенно пробормотал, очень неловко улыбнувшись и отведя взгляд вбок. — А? — Ну там… типо… — Ты меня просто хочешь добить, да? — Костя резко поднял голову, посмотрев в глаза. — Уралов. Заколебал. Я тебе тут в чувствах признаюсь, а ты «добить». — скривил личико, но ни на миллиметр не отстранился, продолжая все так же тепло улыбаться. — Я просто… — Знаю, знаю, я все еще типо говорю не по-русски — Татищев замахал рукой, отвернув голову, но затем перевел взгляд обратно, вернув руку на талию. — Я сказал, что хочу с тобой будущего, если ты вдруг блять не понял. Я хуй знает какого именно, просто… ну… рядом. Быть рядом, да. Чтобы ты доверял мне и…всякая прочая лабуда. — Закончил свой романтический порыв, снова увидев слёзы в золотых глаза. — Ты сейчас всю Исеть в Неву выплакаешь. — Плевать, это все равно похоже на помрачение, я уверен, что сейчас на самом деле сижу в смирительной рубашке в мягкой комнате и брежу… — все еще неверящим голосом проговорил Костя, вжимая пальцы в одежду любимого. — Целуй уже свою галлюцинацию и пошли спать. — наигранно быковатым голосом сказал Юра, улыбнувшись. — Если это твой сон, я тебе никогда, блять, не дам проснуться. А если вдруг проснешься — найди меня и скажи, что я придурок, и целуй сразу. Без этих твоих… — Юра бы договорил, если бы не уральские губы, вцепившееся в его с поцелуем, таким крепким, что привычно сорвало крышу, и осталось только прижать поближе, мягко отвечая.