За гранью

Солнце только начало подниматься, и виднется из-за горизонта, как его лучи уже начали ласкать кожу лица девушки. Она слегка поморщилась, но затем все же открыла глаза. Зелья. Снейп. Не очень хотелось проводить с ним время. Особенно возвращаться в дни Хогвартса, когда он был их учителем. Не самые приятные уроки. А теперь, как иронично, это снова повторяется, только обстоятельства другие. Начало шестого, нужно успеть сходить в душ. Ночь сегодня выдалась неспокойной. Кошмары то и дело терзали разум Гермионы. Несколько раз она просыпалась в агонии страха. Вся потная. Кажется пот был кровавым. Или это галлюцинации уставшего разума. Она уже не понимала. Девушка позабыла, когда в последний раз она спала спокойно. Это было давно. Очень. Еще в Хогвартсе. До начала войны. Когда жизнь была радужной, красочной, светлой, беззаботной. Она помнит этот день. День, который перевернул её жизнь на сто восемьдесят градусов. День, когда она изменилась мгновенно, потому что война вошла в её жизнь, не постучавшись. Это была осень. Сентябрь. Ровно два года назад. Ужасный день. Она помнит все. Даже мельчайшие детали. Это бьёт её сознание по сей день. Она желает забыть это. Этот страх. Не только свой. Тогда страх читался во всех. Непонимание. Неизвестность. Именно эти эмоции застыли на лицах всех. Сейчас же все по-другому. Появилась решительность и хладнокровие. Рука больше не дрожит, она уверенно атакует противника. Все четко знают, что нужно делать на поле боя. Каждый уверенно держит палочку и наносит удары. С первого дня войны, кажется, изменилось все. Но чувство страха и неизвестности, все же изредка закрадывались в сердцах каждого, кто видел войну воочию каждый день. Но со временем ты начинаешь игнорировать эти чувства. Становится рутиной. Обыденностью. Тёмный коридор освещает лишь одна свеча, возле двери, ведущей в кабинет зельевара Снейпа. Скрип двери. Она вошла. Пусто. Никого нет. Возможно она рано. Пол часа… Час… Никого… Очень странно. Резкий хлопок. Звук апарации. Шум. Крик. Гермиона выбегает в коридор, и со всех ног мчит на звук. Забегает в зал и видит множество людей. Море крови. Стоны. Плач. Дети. Много детей. -Гарри! Рон! — кричит девушка, бегая в разные стороны, пытаясь найти своих друзей. Как много раненых. Она видит Джинни. -Джинни, что произошло? Что случилось? Где… где вы были? — растерянно расспрашивает Гермиона, параллельно оглядывая подругу на наличие ран. Вроде все нормально. Несколько царапин. Подруга кидает на Гермиону растерянный взгляд, глубоко вдыхает, пытаясь взять себя и в руки. — Это ужасно… и их б-было так много! Кровь. Это ловушка. Обман. — Заикаясь пытается что-то обяснить. Глаза полны страха, и еще. Было что-то еще… — Джинни! Где Рон и Гарри? — Гренджер, кажется, начала догадываться. Страх волной накрывает ее. — Рон он…он в плену. Его…- предложение обрывается плачем. Голову будто вмиг ошпарило кипятком. Все как в тумане. Она пытается отыскать взглядом Гарри. Зрение как назло подводит, в столь нужный момент. Вокруг шум. Тяжело что-то понять или увидеть. Девушка срывается с места и бежит со всех ног. Она видит. Видит своего друга. Подбегает. Он весь в крови. Раненый. — Гарри! — с долей облегчение, что он жив, выдыхает девушка. Он тяжело поднимает веки и смотрит на подругу. Глаза в глаза. Все понятно, слов не нужно. Они понимают друг друга. Они чувствуют печаль и злость, гнев и разочарование друг друга, так отчетливо и красочно, что даже говорить не нужно. Одинокая слеза поспешно срывается, и катится по щеке друга, смешиваясь с кровью. Грейнджер не отводит взгляда с лица друга, в провожая одинокую слезу, упавшую куда-то вниз. — Мы вытащим его от туда! — с уверенностью сказала Гермиона. Гарри молча посмотрел на подругу, его губа немного дрогнула. Он пытался набраться того же оптимизма, что и его подруга. Но Грейнджер будто прочла его мысли, и сразу добавила. — Это не розовый оптимизм Гарри, это вера. Она намного сильнее чем ты думаешь. Когда кажется выхода нет, только вера является для человека тем самым спасательным кругом. Помни о вере Гарри. Всегда. — Гарри лишь кивнул и опустил глаза в пол, ожидая, что подруга начнёт лечить его раны, как делала всегда. И видимо он слишком хорошо знал эту девушка, потому что через десять минут он был как новенький. Проснулась Гермиона с первыми лучами солнца. Боль которую она испытывала физически ничто по сравнению с моральной. Голова трещала, грозясь вот вот взорваться. Ноги совершенно не хотели держать исхудавшее тело. А сердце колотилось так, будто хочет выскочить и спрятаться от всего ужаса, который предстоит пережить сегодня. Девушка наспех приняла душ, точнее постояла под струями кипятка, пытаясь взять себя в руки и унять дрожь в теле, что так ей несвойственна. Скажи кому о ее внутреннем состоянии не поверили бы. Грейнджер все знают как бесстрашную, самоотверженную, готовую на все ради победы девушку. Но сейчас стоя в ванне, и смотря на себя в зеркало, она осознавала, что ломается. Она вчера вдруг поняла одну истину, которую не понимала до. Ты можешь быть самым сильным, самым смелым, самым отважным перед лицом врага, но когда дело касается тех кого ты любишь, действительно любишь, людей без которых не представляешь своего существования, ты вдруг встаешь слабейшим среди слабых. Когда ты чувствуешь, что жизни этих людей в опасности ты перестаешь мыслить трезво, тобой руководит чувство. Животное чувство страха, которое просто сжирает тебя. Оно испепеляет всю твою смелость и храбрость. Вчера узнав о том, что Рон в плену она поняла и ощутила это чувство. Оно буквально накрыло ее волной, топя. Она захлебнулась этим чувством. Ее друзья с начала войны всегда находятся в опасности, но ты привыкаешь к этим ежедневным боям. Ты находишься там, рядом с ними, ты можешь их защитить, тебе от этого спокойней. Но когда это забирают у тебя, когда ты понимаешь, что не можешь ничего сделать, что не знаешь как они и что с ними делают, это парализует тебя. И в тот момент когда страх сталкивается с неизвестностью, создавая убийственный дуэт, ты осознаешь что ситуация в миг перестает быть рутинной обыденностью. Грейнджер обозначила для себя, что неизвестность, пожалуй, и есть тем самым сердцем страха. И с этим осознанием это же сердце ехидно улыбнулось, смотря на ее, практически, безжизненные глаза сквозь мутное зеркало. Девушка вышла из комнаты, попутно натягивая большой серый свитер с внутренним карманом, в который Грейнджер кидала все необходимое, по ее мнению. Гарри уже ждал ее под лестницей, напротив главного выхода. — Давай же, Гермиона, скорее, — шепотом, что бы никто больше не услышал, проговорил Гарри. Выглядел он не лучше самой Гермионы. Лицо бледное, тело худое и истощенное. Глаза безжизненные и пустые. И только, если хорошо присмотреться, маленький огонёк надежды ещё не погас. — Бежим Гарри, нужно успеть, пока никто не увидел нас. — Схватив друга за руку и побежав к выходу сказала Гермиона. Они пробежали сквозь купол, который защищал их укрытие от врага, и остановились, тяжело дыша. — Доставай карту, нужно поторопиться — запинаясь говорила девушка, пытаясь унять дрожь в теле. Она буквально чувствовала как страх сковывает ее. — Мы можем опоздать. Гарри достал карту из сумки, которую всегда носил с собой. Эту сумку, вроде, ему дала Джинни, чтобы друг ложил туда необходимые зелья и брал с собой на любые вылазки. Раскрыв карту, которую они украли у Аластора, они посмотрели приблизительные места нахождения тюрем, в которых их враг держал пленных. На карте было выделено три места красным цветом, и все эти места находились очень близко между собой. Гермиона не знала достоверная ли эта карта, но иного выхода у них не было. Это лучше чем бездействовать. — Твои руки дрожат Гермиона, а взгляд рассеяно бегает по карте. Нужно собраться, иначе все может провалится — проговорил Гарри, сделав ударение на последнем предложение. — Мне страшно, Гарри. Как никогда. — Друг поднял немного удивленный взгляд на подругу. Будто он никогда не слышал о страхе. После его брови нахмурились, а взгляд опустился вниз. Гарри всегда так делал, когда что то пытался вспомнить. — Страх — это наш самый лучший друг или наш самый худший враг… — Это зависит от того, как мы управляем им. — перебивая, договорила девушка. — Так управляй же правильно своим страхом, Гермиона.