Хруст

***

      За окном паутинкой разметались по небу следы солнечных лучей, Бомгю следил за ними ревностно, словно они и правда могли изменить в его жизни хоть что-то... Словно свет их был смыслом таинственным, неразгаданных но чарующим и манящим.       — Он не придëт — и это не было вопросом. Мать кинула на Бомгю тоскливый взгляд, но не ответила. Не требовалось. Мальчик всë понял сам. Он стоял, и сквозняк с готовностью облизывал его босые ноги. Мерзко и липко. Домик их стоял на краешке деревни, словно уродец, остерегающийся насмешки. Стоял окутанный тревогой и безысходностью.        Тихонько шумела прялка. Звук этот неуловимо убаюкивал как самого Бомгю, так и свербящую боль у него внутри. Но мальчик всë равно хмурился, наблюдая за тем, как мечутся туда сюда лучи. Как скрываются они время от времени где-то за линией горизонта. В такт к своей прялке, мать вдруг запела неторопливо и словно бы осторожно. Когда она делала так, Бомгю всегда казалось, что он ступает по тонкому-тонкому льду. И провалиться становилось как-то особенно страшно.        Она всегда пела без слов. Слова были пустым звуком, так она считала. Считала, что самый надëжный способ понять друг друга — сделать это на уровне чувств.        Чтобы резонировали души...        Бомгю в еë голосе растворяется. Он чувствует, как плывëт его сознание по волнам безмятежности. Как сливаются звуки в одну сплошную нежность и вокруг его сердца сплетаются узлами, то ли чтобы защитить, то ли задушить.

***

       — Ты очнулся? — Бомгю распахнул глаза, и в них сразу ударил свет. Так ярко, что парню захотелось спрятаться. Сознание всë ещё немного плыло и Бомгю не сразу понял, где и с кем находится. А потому лишь сел с ощутимым трудом и растерянно уставился на свои ладони, утопающие в серебрящемся на свету снегу.        Ему не было холодно. Растерянно оторвав от земли ладони, от рассматривал их, словно увидел впервые. Так странно. Из одежды на плечах Бомгю всë ещё болталась бессмысленной тряпкой лëгкая церемониальная рубаха. Его тонкие ноги тонули в снегу. Но дискомфорта не было. Было спокойно.        Залитый солнцем лес кишил перезвонами птичьего пения и осторожных шагов. Бомгю чувствовал, как всë вокруг дышало. Он словно впервые в своей жизни по настоящему открыл глаза, а потому был до глубины души очарован окружающей его красотой. Каждый куст, каждый шорох казался правильным и родным.        Воспоминания в его голове напоминали разрозненные картинки никак в одно целое не собирающиеся. И Бомгю хмурился растерянно, почти испуганно. Осознание тянуло к нему руки но всë никак не дотягивалось, оно маячило на горизонте и нагнетали тревогу... Что-то было не так. Он смотрел на свои руки и...        Вдруг вспомнил. Сознание его пробило словно стрелой вереницей пугающих образов, и Бомгю в ужасе схватился руками за шею, в панике пытаясь ощутить цепь подушечками пальцев. Её не было. Кожа была холодной но гладкой. Никаких следов, никаких напоминаний, но всë же Бомгю сам себя не понимая, никак не мог успокоится. Он чувствовал, как липкая паника накатывала на него волнами.        Всë сильнее, сильнее с каждым разом. Она питалась слабостью его души и пережитой болью. Она туманила разум и разъедала сердце словно кислота. Бомгю задыхался. Его словно парализовало ужасом, и он мог лишь сидеть на снегу, невидящим взглядом уставившись на свои голые коленки и едва ощутимо сжимать собственную шею.        Его грудь не двигалась. И несмотря на то, что солнце всë ещё щедро осыпалось лучами лес, в глазах у Бомгю темнели чëрный круги. Бомгю говорил себе, что всë в порядке, что ему стоит дышать. Повторял себе мысленно снова и снова. Но градус напряжения внутри не неумолимо полз вверх.        Как из под толщи воды, до Бомгю донёсся голос глубокий, успокаивающий, вводящий в транс. И хотя Бомгю и не смог разобрать ни единого слова, голос этот успокоил. Беспокойство внутри словно в миг лишилось сил, и Бомгю лишился вместе с ним. Его тело вдруг стало слабым и ватным, и он, опасно накренившись в сторону, начал падать.        Но чужие руки удержали его. Касание обожгло какой-то странной смесью тепла и холода, но Бомгю не мог думать об этом. Он лежал у незнакомца прямо на груди. Перед глазами серебрились хитросплетения изысканных узоров, вышитых словно самой зимой. Мысли в голове всë ещё ворочались вяло, разум никак не хотел начинать работать. Всë было неправильно, не на своих местах. И Бомгю хотелось заскулить тихонько от безысходности, но он лишь плотно сомкнул губы.        — Что со мной? — собственный голос прозвучал тихо и слишком хрипло. Бомгю нахмурился но здраво рассудил, что сейчас это не худшая его проблема. Дух усмехнулся и обманчиво ласково приобнял за плечи.       — Держишься даже лучше, чем я предполагал — от открытого самодовольства в его голосе Бомгю стало не по себе, и он поëжился. Дух однако же на это никак не отреагировал, казалось, даже не заметил. Ничуть не унимая воодушевления он продолжил — Восхитительный человек — после этих слов, незманомец легко отодвинул от себя Бомгю, словно бы тот был пушинкой и, убедившись, что человек сможет удержать равновесие, отпустил, чтобы тут же коснуться пальцами щеки. Бомгю вздрогнул. Дух проигнорировал снова.        Не обращая внимание на чужое недовольство дух уверенно сжал подбородок, чтобы рассмотреть поближе. Покрутить в разные стороны, словно игрушку. Бомгю чувствовал себя ужасно, но не находил внутри сил для сопротивления. Словно что-то глубокое и тёмное в нëм, что-то запрятанное в самом сердце шептало ему подчиниться.        Бомгю не слушает. Он с лёгким раздражением бьёт по чужой руке, и дух с недовольством фыркает но отстраняется.        — Как тебя зовут? — незнакомец усмехается лукаво из-за чего сердце у Бомгю пропускает пару неловких ударов.        — Разве не с этого стоило начинать, человек? — он вскидывает подбородок чуть вверх и смотрит высокомерно, но Бомгю не поддаëтся, смотрит прямо. Вопреки его ожиданиям, собеседнику это явно нравится. Он склоняет голову чуть в бок, и в глазах его словно солнечные зайчики скачут смешинки.        — Я один из духов ветра, и у меня нет имени — Бомгю чуть поджимает губы но кивает, побуждая продолжать. Незнакомец понимает, но не спешит — Однако, если имена для вас, людей, являются чем-то обязательным, то мне всегда нравилось, как звучит "Субин" — и на этих словах дух щурится так, что хитринки в его глазах начинают опасливо привлекать внимание. — Можешь называть меня так.        Бомгю не отвечает, только отводит взгляд. Он всё ещё чувствует себя потерянным.        — Я не мëрзну        — Потому что ты не жив — и прежде чем Бомгю успевает испуганно вскинуть глаза вверх, чтобы посмотреть на Субина вновь, тот успевает заговорить первым. — Твоя душа, твоя жизнь, всë, что есть у тебя сейчас находится в моих руках, малыш. Каждый твой вздох, каждый жест, всë подвластно лишь моей воле, но не волнуйся — и он наклоняется к Бомгю так близко, что парень чувствует на губах его обжигающее дыхание — Я спасу тебя как только ты поможешь мне. В конце концов, у нас же контракт.        Бомгю ему не верит...

***

      Субин словно не шëл — парил над землёй. Каждый его шаг был наполнен какой-то неизведанной грацией, он завораживал. На ветру развивались его темно синие волосы, и Бомгю терял себя во всëм этом. Он плëлся за ним чуть поодаль.        Снег хрустел дружелюбно у них под ногами, они петляли меж величественных вековых деревьев, и Бомгю даже время от времени казалось, что до него долетают обрывки их фраз. Что он правда может слышать их, понимать. Было... Странно. Но приятно. Сердце окутывало всё сильнее покоем, и мысли о былом слабели.        — Куда мы идëм? — прежде, чем обернуться к Бомгю, Субин усмехнулся привычно лукаво. Словно по другому не знал, не умел.        — Мы ищем ведьму        — Ведьму?        — Однажды она украла у меня кое-что очень важное, Бомгю — Субин останавливаеться и смотрит через плечо прямо в глаза. Так пронзительно, что у Бомгю сердце ëкает.        — Откуда ты...        — Твоë имя? — и во взгляде его появляется что-то холодное, жестокое, словно вьюга в миг наложила на них свою тень. — Не смеши, малыш, я знаю о тебе всë и даже больше — И с каждым словом больше враждебности, больше скрытой угрозы. Бомгю упрямо поджимает губы, хотя и чувствует, как от страха мелко трясутся руки.        — Я же уже говорил, пока печать договора горит на наших губах, ты мой. Твоë тело, твой разум, твоя душа. — Он оборачивается полностью, а Бомгю бежать, бежать хочется. Этот страх сводил его с ума, он одновременно будоражил и душил. Он трубил об опасности но манил собою словно пламя мотылька.        Дух делает шаг. Шаг ближе. Бомгю хочет бежать. Каждая клеточка его тела трубит об опасности. Ему нужно. Он должен. Он... Стоит, упрямо хмуря брови. А Субин скалится угрожающе, но вопреки этому щеки касается нарочито ласково. Бомгю не верит, но в этот раз вырваться не стремится.        Касание выходит коротким. Но оно пронзает тело электрическими разрядами.        — Откуда я знаю твоë имя... — он усмехается жёстко и совсем не весело. У Бомгю от напряжения подкашиваются ноги. — Я знаю о тебе всë. Твоя мать родила от старейшины вне брака, а он не признал тебя своим. Позволил жителям презирать и ненавидеть вас но исправно приходил раз в месяц принести свои жалкие подачки. А вы бросались на них как дикие собаки на обглоданные кости.        Бомгю кажется, что он не может дышать. Каждое слово бьёт его сильнее, чем ужас почти пережитой смерти. Чем вчерашний холод. Чем усталость и отчаяние. Но Субин безжалостен. Он чувствует, что делает больно. Он упивается этим.        — Я знаю, что вы жили в нищите и грязи как крысы. Что ты падальщик, который шарился то и дело по священному лесу в поисках лечебных трав. Что она сдохла пару лет назад от воспаления лёгких... Ну чего же ты плачешь, малышь? — и в голосе у него столько яда, что Бомгю невольно давится. Он не понимает, чем вызвал такую агрессию. Он не понимает, как справиться с этой болью.        Ветер крепчает и на землю, кружась, начинают падать первые снежинки. Бомгю посчитал бы их предвестниками бури, если бы только мог сейчас думать об этом...        А Субин тем временем вытирает ему слезы с щëк почти заботливо. Вот только нет в этом ни грамма заботы, потому что дух не останавливается. Лишь наклоняется ближе, чтобы прошептать в самое ухо.        — Тебя выбрали, сделали жертвой, потому что ты не нужен. Ты мешал, понимаешь?        Бомгю падает в снег, не выдержав этой пытки. Его сотрясает рыданиями, а Субин лишь стоит рядом, холодный и недосягаемый. Сияющий, словно самая прекрасная на свете ледяная скульптура. Он смотрит с высока, с невысказанным презрением. Он на Бомгю давит.        — Но несмотря на всë это, я дам тебе шанс, Бомгю, поэтому не задавай глупых вопросов, маленький, ведь кроме меня, ты никому больше не нужен.