Хруст

***

       — Ты спасëшь его? Ты же можешь? — Ведьма улыбается загадочно, скрывая за длинными ресницами свой горящий адским пламенем взгляд.        — Я могу всë, милый — голос её пронзает сознание, а вот губы остаются неподвижными. Бомгю стонет на выдохе, закрывая руками уши. Её голос режет его на куски. Её голос травит своим ядом. И пока Ëнджун мечется запертым зверем в клетке своих мыслей, Бомгю медленно опускается на пол. В этот раз, он усыпан, словно пыльцой, снежной крошкой.        — И какого же ответа ты жаждешь, если уже ступил в мои владения, мальчик? — Ëнджун сглатывает испуганно, отступая на пол шага назад, из-за чего по бесконечности зала разноситься...        Хруст.        Бомгю тошно. Воспоминания наслаиваются на него тяжким грузом. Каждое из них — новый камень на шею.        Шëпот вековых деревьев обжегал слух, и как бы Бомгю пытался успокоиться, ничего не выходило. Он вслушивался изо всех сил, но в сознании отпечатывался лишь оглушающе громкий хруст снега из под ног да бой барабанов, всë ещё доносящийся урывками прямиком из деревни.        Несуразная в своëм уродстве поляна простиралась вокруг него, окруженная низкими, иссушенными временем деревьями. Она встретила их идеальной тишиной, и Бомгю даже показалось, что он оглох. В ушах лишь этот мерзкий хруст снега под обмороженными ногами, который врезается в сознание, пронзая изнутри и застревая в сердце.        Аристократично длинные бледные пальцы нежно массировали кожу головы круговыми движениями, словно бы пытаясь успокоить, но Бомгю казалось, словно пальцы его проникают внутрь. Он отчëтливо ощущал как медленно но неумолимо пальцы погружаются в голову. Как с убивающим хрустом, они проходят сквозь череп, грубо разбивая кости. Безжалостно, словно речной лëд.        Шаги... Шаги.. Шаг...               Хруст.               — Бомгю! — и сердце пронзило двойной атакой от воспоминаний.        Бомгю слышит, как отчаянно срывается с ветки птица, и выныривает. Он жадно вдыхает колотый лëд вместо воздуха, пытаясь очнуться, сбросить оковы очередной иллюзии.        — Я... На всë готов, пожалуйста, Субин, он... Он должен был быть счастлив. Он должен был...        — Где он сейчас? — Ведьма улыбается Ëнджуну ласково, а голос её, звучащий у Бомгю в голове, шепчет с лживой интонацией.        — Нет, не нужно оправданий, я знаю, ты ведь бросил его там в лесу...        Бомгю тошно. Он помнит, как сейчас помнит, как долго Ëнджун кричал в темноте, и сколько слëз, сколько невысказанной боли, сколько всепоглощающей скорби было в его голосе. Помнит, как Ëнджун прижимал Субина к себе, словно самое дорогое в своей жизни сокровище. Самое важное в своей жизни. Самое ценное... Вот только уже потерянное.       — Я...        — Ты? — Ëнджуна охватывает дрожь, но он смотрит с твëрдостью. Словно отступить не может. И ведьма пожирает его своими горящими адским пламенем глазами. Пожирает как самый желанный трофей. Липко и гадко. Ëнджун усилием воли расслабляет плечи на выдохе, а после натягивает на лицо привычную ухмылку.        — А я здесь, в компании очаровательной дамы, позвольте представиться, Ëнджун, сын мерцающих звëзд! — ведьма ощутимо теряется, а Ëнджун хмыкает, чтобы закрепить эффект. Вот только души их теперь накрепко связаны, и Бомгю не обмануть. Душу жжет контрастом внешнего и внутреннего. Он рвëтря на части. А вслед за ним рвëтся его сердце. Рвутся вены, сухожилия....        — Тебе нравится? — Бомгю не смотрит. Перед ним Ëнджун теряет себя оглушительно больно, и это единственное, что занимает мысли.        — Не слишком ли высокомерно, для раба?        — Предпочитаю мерить людей по свободе духа.        — Чего ты хочешь, мальчик?        — Он так любит его, правда же? Своего принца — Бомгю не смотрит. Бомгю не слушает. Но всё равно ощущает, как по глотке вниз струится её яд. Бомгю чувствует себя в самом сердце змеиного логова, и на миг ему даже кажется, что пол под ними шевелится сплошным живым клубком.        — Сейчас начнëтся моя любимая часть!        — Я хочу, чтобы Субин выжил, разве не очевидно?        — Ты же понимаешь, что...        — Цена не важна.        — Вот как? — ведьма смеётся коротко, а после приближается к Ëнджуну неторопливыми короткими шагами. Бесконечные подолы её роскошного платья тихонько шуршат от движения. Они действуют на Ëнджуна как обратный отсчёт. Но несмотря на это, парень не пытается сбежать. Он свою судьбу принимает.        А ведьма меж тем подходит вплотную. Ладонь её уверенно ложится на левую сторону его груди, и Бомгю пронзает насквозь импульсами чужого сердцебиения, пульсирующего в висках. Ëнджун замирает, кажется, даже пытаясь задержать дыхание. Лицо его выглядит бледным и неестественно равнодушным.        Он боится.        Так сильно, что у самого Бомгю подкашиваются ноги.        — Даже если я убью тебя? Если вырву сердце из твоей груди? — Ëнджун упрямо молчит, и лишь брови его всё сильнее хмурятся. — Если растопчу тебя? Заставлю умолять о смерти?        — Приступай.        — Такой смелый, правда? В этот раз он сломался быстрее. Знаешь, воспоминаниями довольно просто разломить пополам. Взять хотя бы тебя, ты уже на грани, а ведь это даже не твоя жизнь. Смешно же? Вас людей хлебом не корми, только дай повод пожалеть себя любимых — и в каждом слове презрение. В каждом наточенные до предела стрелы. И как бы не было сложно признавать, но на душе у Бомгю уже почти не осталось места.        — Готов пожертвовать ради любви жизнью?        — Всегда...        И в эту же секунду, пальцы её, покоящиеся у Ëнджуна на груди вонзились орлиными когтями в плоть, разрывая её играючи, с громкими мокрыми чавканиями и треском старой ткани. Ëнджун вдохнул растерянно, а выдохнуть забыл, лишь наблюдал широко раскрытыми глазами за тем, как всё глубже в его тело проникают изящные женские пальцы.        Боль затмевала разум, а кровь струилась бесконечными потоками вниз, капала на пол.        Как сквозь толщу воды, Бомгю ощутил, как пальцы почти нежно обхватывают чужое сердце, а после тянут на себя, не обращая внимание на рвущиеся сосуды и слабосопротивляющиеся рëбра.        Рука ведьмы легко выскользнула из раны. Сердце Ëнджуна ещё билось. Оно пульсировало в её руке, напоминая собою слабую, замëрзшую на морозе птицу, всё никак не желающую сдаваться. Ведьма усмехнулся так, словно только что произошло что-то смешное, а после убрала свой трофей в переливающуюся на свету шкатулку из горного хрусталя.        — Я исполню твою волю, мальчик, но помни, что обратной дороги уже никогда не будет

***

       Ëнджун несся по лесу не разбирая дороги. Ветер подталкивал его в спину, корни прятались под ногами, но Ëнджун не замечал ничего. Он был счастлив, он хотел увидеть Субина снова. Он хотел сказать ему своë заветное: "прости", а потом признаться в любви, и ещё, и ещё, и ещё, и...        И всю бесконечность кричать о том, как влюблëн. Всю бесконечность превозносить его доброту, его робкую улыбку и аристократично тихий смех. Ëнджун не задумывался о том, что ещё совсем недавно не помнил дороги, ему казалось, что сам лес поддерживает его, что ведëт по своим лабиринтам словно неосторожного ребёнка за руку.        Но это не было важно. Это не несло в себе абсолютно никакой ценности. Лишь мысль о том, чтобы увидеть Субина снова переворачивала всё внутри и...        Он выбежал на ту самую поляну и остановился. Нерешительность вдруг накрыла его с головой.        Субин сидел к нему спиной, но по тому, как напряжены были мышцы его плеч, Ëнджун понял, что он напуган. Ëнджун не понимал, что происходит, и Бомгю не понимал тоже. Сладостный восторг вдруг сменился сомнениями, а после и ответным страхом. Ветер крепчал, словно предупреждая об опасности.        И тут Субин со вскриком сжался, в попытках стать настолько маленьким и незаметным, насколько это было возможно. Он стонал, извивался на земле, и всё шептал, шептал своë        — Ëнджун...        А Ëнджун всё не мог сдвинуться с места, несмотря на всю мольбу в любимом голосе. Ему казалось, что Субин медленно и мучительно, но уменьшается на глазах. И когда Субин стал уже совсем не по человечески крошечным, его крики усилились.        Неприметные серые перья прорезались сквозь его кожу. Они всё росли и росли, стремясь заполонить собою каждый кусочек кожи. Руки Субина постепенно деформировались, становились длиннее и тоньше, покрывались ещё более длинными и тëмными перьями.        Ëнджун слышал, как ломались и перестраивались его кости. Он видел, как несмотря на это, в охватившей его панике, Субин метался из стороны в сторону. Вырывал свои перья клочьями. Бил по земле тем, что осталось от рук. И причал, кричал, пока крик его окончательно не превратился в птичью трель.        Всего несколько минут мучений, и Субин обратился птицей. Той самой, из легенды.        Ëнджун позвал его несмело, но Субин не ответил, лишь склонил голову чуть вправо, посмотрел с секунду и взлетел так легко и естественно...        Ëнджун отчего-то больше не кричал и не плакал. Он долго, болезненно долго всматривался в кроны деревьев и молчал. Волосы его развивались на ветру, а клочья испорченной одежды висели бесполезными тряпками. Сквозь огромную дыру было видно грудь. Идеально чистую. Белую словно снег.        Никаких намëков на раны. Никаких напоминаний о собственном бессердечии.        — Забери меня...        Бомгю вздрогнул, бесцеремонно выдернутый из своих мыслей. Он осмотрелся, не сразу понимая, что Ëнджун обращается к лесу.        — Заставь меня забыть...        — Заставь меня...

***

       А после десятилетия одиноких скитаний. Без цели. Без смысла. Без желания жить или возможности умереть. После бесконечные жертвоприношения, которые Ëнджун принимал из жажды мести и всепоглощающего одиночества.        После столетия без движения. Только путанные воздушные потоки да шум ветра.        После был ад, и этот ад Бомгю запомнит навсегда.

***

      Но даже это не притупило боль Ëнджуна. Не притупило всепоглощающей ярости Бомгю. Ложь преодолела последний рубеж его терпения. И сколько бы горечь не опускалась на сердце прошлогодней листвой, рана на памяти оставалась свежа.        Шли годы. Ëнджун слонялся неприкаянным призраком меж могучих стволов, не решаясь подходить к развалинам города. Не решаясь заходить на территорию оживающей деревни. Не решаясь более раскрывать заржавевшую дверь в свой разрушенный мир. И несмотря на то, что теперь Бомгю знал причины, он не мог смириться с холодом в чужом взгляде. Он не мог смириться с болью, которая текла у Ëнджуна по венам вместо крови.        — Ты его обманула        — Его мальчик выжил, разве нет? — Бомгю усмехается. Ведьма поселилась у него в голове, перестроила под себя сознание, свела с ума, вывернула душу наизнанку. И уже не важно чем всё это кончится, потому что его тоже обманули.        После такого уже никогда не станешь прежним. Бомгю знает, но у него больше нет путей отступления. Уже давно нет, с тех пор, как он бросил Ëнджуну безразличное: "Мне жаль" там на берегу. С тех пор как озеро приветливо приняло его в свои глубины.        Но Бомгю не жалеет. Несмотря ни на что не жалеет.        — Ты знал, когда вы пришли ко мне тогда, я сказала, что заберу тебя себе — и голос еë рассыпается по пространству смехом. А Бомгю вновь ощущает, как плещется у него внутри озеро её яда. И это даже почти не страшно, больше горько. Как пересушенная полынь.        — Ëнджун тогда сказал мне, что не позволит этому произойти, что не проиграет более... Но мы же знаем, что он просто боялся, правда?        Правда. Чистая.        Бомгю как сейчас помнит.        Как Ëнджун кричал так отчаянно, что почти оглушающе        Как он дышал тяжело, загнанно, и ветер подстраивался под его дыхание своими рваными и холодными потоками        Бомгю помнит его руки, те самые руки, что впивались в песок, в попытках зацепиться хоть за что-то в разлетающейся в прах реальности. Те самые руки, побелевшие от напряжения и холода. Те самые...        — А ведь я победила, мальчик, и знаешь что самое интересное? — спросила она прижимаясь грудью к спине Бомгю так плотно, что он мог чувствовать жар, исходящий от её тела. Её руки легли на плечи, а потом полуласково проскользили вниз к груди. И не было ещё в жизни Бомгю столь устрашающих объятий, ведь даже объятия смерти казались ему мягче и теплее.        — Что мне не пришлось ничего делать ради этого, ведь ты пришëл ко мне сам...        Бомгю разбился. Ему показалось, что на несколько мгновений, он перестал существовать, но, к сожалению, это закончилось так быстро, что он не успел ни собраться с силами, ни найти выхода. Он сломался. Стоял, ощущая, как ломается в миг каждая косточка в его теле. Мучительно медленно.        Там, вдалеке за линию горизонта уходило солнце. Наблюдающий за ним Ëнджун тонул в его огненных лучах, и все те расписные снежинки на его ханбоке, что из раза в раз захватывали взор Бомгю, сияли на свету. Что-то до боли чарующее происходило в этот момент единения с природой. Бомгю не понимал, что именно. Он уже давно забыл, что значат слова ветра, о чëм шепчут лучи солнца.        Он давно позабыл, что значит жизнь, и как звучит голос матери. Все те якоря, что так долго держали его в целости затерялись в мутных водах.        Перед глазами замелькали вместо цветных точек рыбы плывущие по кругу. И что-то внутри, сжавшись, призналось, наконец, самому себе, что не справляется. Бомгю нужна была помощь. Ему нужно было... Что-то. Хоть что-то за что можно уцепиться во всём этом сплошном потоке образов и проблем.        — Ты останешься здесь навсегда, Бомгю, потому что я всегда держу своë слово, запомни это хорошенько... — Её голос вывел из ступора, Бомгю моргнул растерянно, возвращаясь в реальность, и вдруг заметил, как с ветки спорхнула птица. Её невзрачное оперение укротило страхи.        И наступил штиль. Вдруг исчезла и ведьма, и лес, и Ëнджун, и...        Лишь пение птиц продолжало фантомной болью звенеть в висках.        Проснуться.        Эта мысль билась в висках запертой птицей.        "Ничему не верь..." — Пульсировало в сознании. Бомгю осмотрелся. Он не понимал, где находится на этот раз, мрачная и тесная комната была пустой и грязной. Лишь паутина безжалостно брошенная была растянута по углам. Это был калейдоскоп. Вся жизнь Бомгю была раздроблена на мелкие осколки и перемешана так, что уже не собрать воедино.        Но несмотря ни на что Бомгю пытался. Он шёл против ветра, путался в своих мыслях, и чтобы не делал, становилось хуже. Было ли это справедливо? Нет. Но спустя столько времени, Бомгю вспомнил наконец. Всё, что происходит с ним, происходит в его голове.        Также он чувствовал себя, когда Ëнджун играл с его сознанием. Также чувствовал, когда впервые ступил во владения ведьмы. Просто каждый раз, каждый чëртов раз, понять, что происходит было слишком сложно.        Нужно было проснуться. Раскрыть глаза, выбраться. Нужно было... А хотелось лишь птицей обратиться да с такой же лëгкостью вспорхнуть с ветки. Вот только это было невозможно, а потому Бомгю начал распутывать этот гордиев узел с конца. Путался в нитях, сковывал себя, душил неосторожными движениями, задыхался падал. А потом продолжал, не зная зачем и для чего делает это и в какую сторону движется.

***

       Раскрывая глаза, Бомгю видит снег. Бесконечное снежное море бушевало, словно бы пытаясь утянуть Бомгю на своë дно. От воспоминаний по позвоночнику вниз пробегает холодок, но парень старается мыслить здраво.        Снег усиливается, кусая кожу кусачим холодом. А ведь Бомгю почти позабыл, каково это замерзать насмерть. Он пытается идти, но ноги слишком сильно вязнут в снегу, не давая полноценно двигаться. Пытается ползти, но тело отказывается слушаться, руки и ноги горят огнëм, коченеют пальцы. И это даже хуже чем тогда, в самом начале пути. Во всяком случае, тогда он не был один, и у него были силы смотреть с гордостью.        Нет больше этих сил. Есть только снег. На многие, многие километры вокруг. И куда ни глянь, везде лишь белое полотно. Смертельно прекрасное.        Бомгю выдыхается. Ему больно дышать. Холод проникает в горло, сжимает грудную клетку, парализует лëгкие. Но ведь он не может просто бросить Ëнджуна одного... Он же обещал, он... Дышит через силу, бесполезно барахтаясь в снегу. Бомгю чувствует себя мотыльком, пойманным в паутину. Он чувствует себя запертым в королевской темнице. Он видит, как готовится к сожжению его личный костëр...        Вот только замедляются мысли и слабеет воля. Бомгю падает в снег, он не хочет сдаваться, но не может идти дальше. Вокруг нет ни единой дороги. Вокруг нет ни единого шанса на спасение. И сколько бы Бомгю не убеждал себя, что всё это происходит лишь у него в голове, ничего не меняется.        И Бомгю кажется, словно он заперт в своëм сознании точно также, как и в этой снежной ловушке. У тела не хватает сил на дрожь. У Бомгю не хватает сил на страх. Только на надежду. Надежду на то, что Ëнджун справится. Что сможет раскрыть душу миру, найти себя и...        ...Отпустить...        Бомгю видит небо. Ветер крепчает, и в воздух с каждым порывом поднимается всё больше снежной пыли. Бомгю смотрит в небо. И ему кажется, что сегодня оно синее-синее словно его волосы...        И вдруг неосторожная мысль так некстати проникает в сознание. Он вскакивает, садясь на колени из последних сил. Он думает о том, что никогда ещё не чувствовал себя более решительным. И, возможно, немного счастливым.        Бомгю не чувствует пальцев, когда пытается расстегнуть рубашку. Не чувствует, когда вместо этого рвëт её неосторожным движением. Не чувствует и когда кладëт оледеневшую руку на уставшую грудь. Когда давит на неё с немой уверенностью. Некоторое время ничего не происходит, а потом грудная клетка неохотно но поддаëтся. Пальцы проникают внутрь, сильнее, глубже, пока не сжимаются еле-еле на собственном сердце.        Если Бомгю не может вернуть Ëнджуну то, что принадлежит ему, то почему бы не подарить своë собственное?        На удивление, сердце поддаëтся довольно легко, и, теряя сознание, Бомгю видит, как кружит в небе вольная словно сам ветер птица...

***

       Раскрывая глаза, Бомгю видит снег, что застыл у Ëнджуна в глазах. Сначала ему кажется, что это очередной сон, но Ëнджун помогает ему подняться с таким неподдельным трепетом, что Бомгю начинает сомневаться. Он чувствует себя потерянным в каком-то тумане. Его мысли путанные и медленные.        Но Ëнджун смотрит в его глаза и обнимает за плечи, не давая упасть. Это приятно. Даже если Ëнджун пока не любит его, даже если Бомгю для него лишь замена, человек, в котором он видит своего принца, это приятно. Бомгю верит в то, что у них есть шанс на счастье.        Он правда хочет верить в это.        — Я сплю? — Ëнджун усмехается, скрывая волнение за презрением.        — После такого то безрассудства? Как же — Бомгю ему улыбается, утыкаясь лбом Ëнджуну в плечо.        — Дурак ты а не дух...        Сердце в груди у Ëнджуна бьëтся так успокаивающе мерно, что Бомгю невольно прикрывает глаза от удовольствия.        — Признаться, ты очень удивил меня, мальчик, когда отдал Ëнджуну всё, что у тебя было. Но я всегда держу своë слово... Если сегодня судьба на твоей стороне, то пусть так.        И Бомгю вяло улыбается своим мыслям, ведь даже если они с Ëнджуном случайно поменялись на дороге жизни, если у груди у Бомгю бьëтся сердце Ëнджуна, а у Ëнджуна сердце Бомгю, это не важно. Важно что...        — Оно бьëтся... — Ëнджун вздрагивает всем телом от этих слов и улыбается. Бомгю не столько видит, сколько чувствует его улыбку.        — Ты ведь...       — Я никогда тебя не брошу