Хрупкость жизни

Данил вернулся. Он известил меня об этом хлопком входной двери. В 05:37. Что ж, мне и правда скоро вставать. Он снова всю ночь просидел в кальянке с дружками… Вопреки мольбам его матери, восстанавливаться в универе он не собирался, да и работу он нашел спокойную- администратор апартаментов. Проще говоря, консьерж. Дал ключи, отметил в журнале и сиди дальше, смотри летсплеи. Но возвращался домой он с таким видом, как будто в одиночку тянул поезд от Владивостока до Москвы. – Привет, киса. Ты еще спала? – Да. – На ужин ничего не приготовила? – Вчера все что я сумела- дойти до дома и лечь спать. – А так есть хочется… – Прости. Я сейчас очень устаю. Третью неделю сутки через сутки. – Я тоже устал! Руководить апартаментами тоже тяжело, ты в курсе? Все эти постояльцы, которые возмущаются, что телевизор не того цвета, что на фото …, но я это делаю ради тебя. Может, и ты ради меня что-то сделаешь, а? Я ушла в душ. Я размышляла, что Данил, наверное, верно рассуждает. Он тоже работает. Стоило поставить будильник на пораньше, но я сейчас так устаю. И потом, я действительно должна отдыхать, если хочу, чтобы получилось то, чего я так хочу. Выйдя из ванной, я увидела его за компьютером, а на кухню никто даже не заглядывал. Он целыми днями сидит за компьютером у себя на работе, а придя домой, первым делом снова к нему кидается, как же Дота без него... Уму непостижимо! 7:10, пора идти. По пути закидываю в рюкзак йогурт и финики, очень их люблю. Из прихожей кричу «Пока!» спине с наушниками за монитором- самый частый ракурс Данила для меня. В ответ уже за дверью слышу «Пока!». Я знаю, что потом он несколько часов будет играть в стрелялки. Даже не уверена, что он вообще приготовит себе поесть. Может, закажет какую-нибудь гадость в перерыве между играми и на том успокоится. А мне придется довольствоваться безвкусной больничной едой, которой с радостью поделится буфетчица, Евгения Михайловна: желтоватая жидкость с фрагментами натертой моркови и ошметками картофеля под названием «Овощной суп», слипшиеся дешёвые макароны и два ломтика холодной свинины, похожей на мои Кроксы. Негусто. Что ж, надеюсь смена будет скучной (пожелание «спокойной смены» в больнице равносильно проклятию или сглазу, будет аврал на работе). Да и дежурю я сегодня с Ильей, медбратом из моего отделения. Так что, думаю обойдется без неприятных сюрпризов. Быстро переодевшись, забегаю в родное отделение и попадаю в аккурат к пересменке. Первый вопрос, который я задаю коллегам на передаче смены, – тут ли еще Тамара Матвеевна, не ушла ли «к Вите»? Не ушла.И лежит не на вязках. Значит, если выдастся время, спрошу кто это. Другие медсестры не понимают моего добровольного желания выслушивать пациентов, «работы что-ли мало?». Но как можно лечить тело человека не погружаясь в душу? В чем тогда смысл? Мы же не машины чиним… Выслушав доклад о состоянии пациентов и переведя дыхание, захожу в сестринскую слышу тихую мелодию из динамика телефона Ильи: …Нагнетая негатива ты для мира паразит. Не сотвори кумира, но люби себя таким, Каким небо наградило тебя. Love is everyday! Run-a run away, run-a run-a run away! ... - Илья, снова твоя рэпчина,-усмехаюсь я. - Между прочим, эта песня со смыслом! - парирует Илья. -Вот именно, что «сос смыслом» - говорю с улыбкой. -Ой, да ну тебя! -Да ладно, Илюш, не дуйся! Красивая мелодия… Есть какие-то новости? -Да, после полуночи привезли какого-то пациента по «Скорой», молодой парень с ожогами и сильным повреждением руки. Сейчас в оперблоке над ним колдуют. -Ого! Игорь Тимофеевич, наверно? -спрашиваю я. Игорь Тимофеевич- мастер своего дела. Операционные сестры говорят, что на операциях с ним нельзя размываться, так как он в самый неожиданный момент может попросить пинцет, расширитель или костодержатель, и в тот же момент надо вложить ему в руку нужный инструмент. Он мог оперировать часами, и брал такие случаи, к которым другие не знали, как подступиться. -Да, скорее всего, он оперирует- говорит Илья. -Тогда пойду, посмотрю, подготовили ли санитарки ПИТ… -сказала я, задумчиво выходя из сестринской. В палате все готово к приему новенького. Количество пациентов не изменилось за сутки, состояние у всех прежнее. Проходя мимо койки Тамары Матвеевны я замечаю, что она не спит, а задумчиво смотрит на отражение восходящего солнца. -Тамара Матвеевна, как вы себя чувствуете? –спрашиваю её. -Я? Хм, наверно, хорошо… -А Витя больше не звал? - не унимаюсь я. -Витя? ... Он же помер. Вот и поговорили… Я выхожу из палаты, говоря себе, что загадку Вити я видимо не разгадаю. В реанимации к такому привыкаешь. От наркотических анальгетиков они спят, большей частью. А много ли тех, то помнит, что им снилось? И все равно, прошлой ночью у нее текли слезы. Что ж, пусть будет так: все равно Витя останется с ней. Зайдя в сестринскую вижу, как Илья положил трубку больничного телефона. -Звонили с операционной, они шьются. -Замечательно, палата как раз готова,-отвечаю я. -Эх, Илонка, жаль ты решила уйти на пост в травму,-грустно молвит Илья. -Илюш, ты сам знаешь почему я так решила,-я отвела глаза. -Эй, не расстраивайся, у тебя все получится в твоем деле,-взяв меня за руку, сказал Илья, и секунду спустя добавляет: -Ну что, как там твоя возрастная собеседница? - «Витя помер», так мне сказали,-я развела руками. -Вот что бывает, когда снижаешь пациенту дозу Промедола,- с улыбкой бормочет Илья. Слышится колокольчик лифта. Мы с Ильей вышли встретить анестезиолога с пациентом. Пациент в паршивом состоянии, но обе руки при нем. Игорь Тимофеевич в очередной раз умудрился сделать чудо. Ну вот, помяни черта… Хирург приближается к нам; маска болтается на одном ухе, операционная шапочка все еще на голове. Он нервно размахивает руками, указывая на пациента, и наконец наставляет на него палец. – За этим будете следить, как за кашей на включенной плитке, не для того я столько времени корпел над его рукой, чтобы через три недели ампутировать ее из-за какой-нибудь инфекции. – Тяжелый случай? – спрашивает Илья. – Думаю, это мой самый удачный случай для такой травмы. Если рука уцелеет, я отгрохаю такую статью по травматологии на конференцию, – отвечает с мечтательной улыбкой Игорь Тимофеевич, и тут же добавляет: - За ним точно надо следить особенно: в приемнике сказали, что он какой-то музыкант… Затем доктор пишет дневник по обезболивающим, заполняет операционный журнал и торопливо покидает реанимацию. Пациент несмотря на повреждения довольно симпатичный: короткие черные волосы, прямоугольный лоб, чуть не сросшиеся на переносице брови, орлиный нос, пухлые губы в обрамлении усов и бороды, черных как нефть (хоть и местами слегка опаленных) … Подключая датчики ЭКГ, заметила, что у него тату дерева в кружочке напоминающая японский стиль. Хоть и все тело в синяках, ссадинах, а местами в небольших ожогах, видно, что он довольно мускулистый. Понятно, что он в реанимации надолго. Усаживаюсь рядом и пытаюсь вчитаться в историю болезни. Кудзаев Азамат. Хм, неужели земляки? 32 года. Выглядит очень хорошо… Доверенное лицо: друг Сослан Бурнацев. Наверно, это тот самый, что приехал на «Скорой» вместе с ним, как сказали в приемнике. Странно, что не кто-нибудь из родственников. Никто другой в истории болезни не написан. Естественно, при таком срочном приеме указывается только самое необходимое. В списке диагнозов- медицинский словарь по травматологии. Что ж, будем лечиться, музыкант.