Каждому дьяволу положен свой ангел

Бескрайние просторы провинции освещало рассветное солнце. Оно медленно поднималось к зениту, даруя местным жителям тёплый мягкий свет. Солнце Манисы казалось отдалённым образом, иллюзией, символизирующей новый этап жизни. Это было совсе не то солнце, что привыкла видеть Лана. Совсем не те дома и комнаты, в которых ей приходилось бывать: сначала в Диярбакыре, затем в Эдирне, а потом и в Стамбуле. Прекрасный дворец и уютные покои, спокойной уклад жизни. Что ещё нужно для полного счастья? Раскидистые деревья, мерцающие пруды и фонтаны, извилистые реки, журчание которых будили по утрам, пение птиц. Лана любила прогулки в саду, любила уединяться и размышлять об уже случившемся, освежать в памяти знания канона. С наступлением тысяча пятьсот сорок четвёртого года, в империи началась настоящая суматоха, менялась тихая размеренная обстановка. Близилось лето, близился день никяха, а значит и близилась подготовка к свадьбе. Всё это время Лана служила Махидевран, несмотря на официальный статус невесты старшего престолонаследника. Она давала мудрые советы будущей свекрови как уберечь Мустафу от губительных ошибок. Верный воин, поэт и по совместительству лучший друг Мустафы – Яхья Ташлыджалы по особенной просьбе Ланы затыкал рты янычарам и поданным, ибо именно их языки тянули Мустафу ко дну. Благодаря её помощи и поддержке шехзаде отыскал Хюррем Султан, нашёл зачинщиков преступления и поставил их на колени перед падишахом, получив от него похвалу за смелость и отвагу. После страшных и изнурительных пыток разбойники наконец сознались в содеянном и поведали государю, кто на самом деле отдал им приказ. Услышанное повергло Сулеймана в шок, он незамедлительно выслал Хатидже из столицы, отправив в одну из своих лечебниц. Она опасна для общества. Госпоже предстояла долгая терапия по лечению душевных травм и зависимости по покойному мужу. Шах Султан уехала обратно, получив развод и добившись разжалования Лютфи-паши. Султан снял его с поста великого визиря и передал полномочия Рустему, новому зятю династии. Шах пообещала приехать на свадьбу к племяннику вместе с дочерью Эсмахан и разделить эту радость с семьёй. Так как Хюррем нашлась раньше событий конца третьего сезона сериала, шехзаде Мехмед не пал от рук Махидевран Султан. То есть своим вмешательством в канон, Лана предостерегла не только Мустафу, но и Махидевран, сумев сохранить жизнь молодому Мехмеду. Шехзаде Мустафу не выпроводили из Манисы в Амасью. Санджак-беем Амасьи падишах назначил шехзаде Мехмеда. И больше Махидевран в отпрыске Хюррем угрозы не видела. Длинные рыжие волосы, аккуратно завитые и убранные шпильками, небрежно покоились на хрупких утонченных плечах девушки. Сегодня был тот самый день, день бракосочетания шехзаде Мустафы и Таифы-хатун, и единственное, о чём переживала Таифа, так это о том, что ждёт её после этого. Махидевран Султан, конечно, изначально не хотела женитьбы сына на малознакомой девице, но после всего, что сделала для них Таифа, женщина решила не противиться судьбе и приняла Лану невесткой. — Таифа-хатун, вы готовы? В саду собрались гости. И имам, который прочтёт над вами с шехзаде обряд никяха, прибыл. Вашим свидетелем выступит Султан Сулейман собственной персоны, — Санавбер-хатун, низенькая девушка со звонким писклявым голосом уже в тысячный раз поправляла фату на голове новоиспечённой супруги наследника, весело щебеча, подобно воркующей голубке. Ярко-красное платье выгодно подчёркивало фигуру Таифы, изящная корона и изумрудные серьги были прекрасным дополнением к наряду будущей Хасеки. Она выглядела словно принцесса из книжных сказок. — Вы такая красивая, не сглазить бы. — Спасибо, Санавбер. Ты не представляешь, насколько сильно я нервничаю! Сердце из груди выпрыгнет, клянусь, — Таифа вздохнула, заламывая пальцы за спиной, и выпрямившись, на негнущихся ногах направилась было к двери, как прислужница остановила её. — Таифа-хатун, не поймите меня неправильно, я хочу кое-что вам сказать. Это важно. Вы позволите? — девушка склонила с уважением голову, поникнув от правды, которой она хотела проинформировать Лану, и получив от неё одобрительный кивок, немного оторопела. — Простите, что лезу не в своё дело, но я должна предупредить вас. Ради вашего же блага. Понимаете, в гареме о вас поползли нехорошие слухи и они очень огорчают меня. Поговаривают, что у шехзаде Мустафы к вам чувств нет. Что он не видит вас своей избранницей. Наложницы в гареме нагло улыбаются вам в лицо, а за спиной поливают грязью. Говорят, что этот брак не принесёт вам ни счастья, ни покоя. Таифа прикусила губу. Неприятно. Хотя другого ожидать и не стоило. Санавбер, в сущности, была права в своих словах. Покоя и счастья ей действительно не видать после свадьбы, и это все знают, но почему-то не хотят как-то помочь ей с этим справится. Лана снова кивнула. Даже если Санавбер не лжёт, обвиняя гаремных девушек в двуличии, другого выхода у неё не было. Пойти и объявить о своём нежелании государю она не могла, не позволено. Любил ли её Мустафа, любит, или полюбит со временем – тайна, покрытая мраком. Его внимание полностью концентрировалось на государственных делах и жалобах народа, пересекались они редко. Когда бы успели вспыхнуть чувства? Плюс ко всему Таифа была осведомлена обо всех женщинах, ходивших к нему на хальвет в течении этих нескольких лет. Он не звал девушку хотя бы из вежливости или приличия. И как здесь не задуматься? — Для меня слухи неважны, Санавбер. Мне неинтересны их разговоры. Если бы они имели смелость и говорили правду, то пришли бы и высказались лично. Пустой звон, не иначе. Забудь. Таифа прятала эмоции за семью замками. Куда легче не замечать пустую болтовню. В любом случае все привилегии и козыри в её руках. Хасеки будут звать лишь её, кланяться будут лишь ей, шить наряды и мастерить украшения будут исключительно для неё. Султаншей будут величать лишь её, обхаживать будут лишь её, подчиняться будут лишь ей. Она на вершине власти, не имея ни сына, ни любви шехзаде. Просто так пожелал повелитель, его желание – неоспоримый закон. А они от зависти своей и злобы подаваться желчью, захлебнуться ядом. Да, возможно, именно это и приносило ей какое-то умиротворение – билет в светлое будущее. Суждено ей Аллахом и она родит благословенное дитя, не суждено – совсем не страшно.

Маниса. 1544 год.

Дворцовый сад.

Лана всегда опасалась встретить свою родственную душу. Осознание, что где-то на Земле живёт и бродит её родной человек, связанный с ней телом и душой, будоражил и лишал разум здравого рассудка. Она относилась несерьёзно к тому, что когда-нибудь, в самый неожиданный для неё момент, кто-то там, на небесах, вспомнит вдруг о ней, и благосклонно сведёт её с тем самым, и ей придётся создавать с ним общий комфорт, отношения и всю дальнейшую совместную жизнь. Она искренне не понимала, и не понимает до сих пор, как можно мечтать и грезить о родственной душе, когда главное и единственное условие её нахождения – это адская мучительная боль от предательства, порезы в попытке совершить самоубийство и отталкивающие шрамы, которые ещё долго будут красоваться на коже уродливыми полосами ужаса. На её смелое и возражающее заявление ни при каких обстоятельствах не связываться с мужчинами ради галочки создать собственную ячейку общества и не стать причиной сплетен и обсуждений, мать рассмеялась и лаконично ответила, что всё не так уж и плохо, как думается, и она поймёт, когда встретит свою истинную любовь. И что в итоге? Встретила? Вроде бы и встретила. Беду на свою голову. Или убийцу? Охотника за деньгами. По крайней мере тогда ей казалось, что Максим тот самый, неповторимый. Она не придавала значения его амбициям, жадности и тщеславию, закрывала глаза на промахи и косяки. Глупая. Однако, легче ей от этого не стало. С того самого момента, когда он, забив на муки совести, утопил в море законную жену, Лана категорически запретила себе думать о своей родственной душе и её поисках. Слишком сильно пугала её эта неизвестность, влекущая за собой нравственную и физическую боль. Слишком сильно она боялась снова быть уязвимой и зависимой от кого-либо, даже от родного человека. Одна мысль, что её тело может покрыться порезами от измен или внезапного ухода обожаемого мужчины, приводила её в стрессовое состояние, а затем и в испепеляющий гнев. Она не хотела больше встречать на своём пути родственную душу, не хотела чувствовать общую связь и постоянно жить в напряжении, ожидая оскорбления в свой адрес. Может поэтому, на протяжении всей жизни, которая оказалась ничтожно короткой, она старательно избегала все конфликты и споры с Максимом, способные повлечь за собой необратимые последствия. Не потому что глупая. Только чтобы не слышать в свою сторону ругательства и не смотреть на своё тело в немом ужасе в отражении зеркала и не гадать, чем она заслужила столь сокрушительную кару. Какой бы железной не была Лана, каким бы терпением и хладнокровием она не обладала, слова Максима могли ранить её глубоко в сердце. А плакать из-за него ей вовсе не хотелось. В день бракосочетания, когда на улицах города объявили о начале торжества, шехзаде Мустафа ждал у задней стороны дворца свою невесту, внутри павильона, с арками и мраморными столбами. В завешенной ажурными занавесями шатре, с атласными подушками пастельных тонов сидели имам, два представителя и два свидетеля с разных сторон. Со стороны невесты представителем выступил Султан Сулейман, как и говорилось выше. Со стороны жениха – Ташлыджалы Яхья. Свидетелями с каждой стороны стали Сюмбюль-ага и Ильяс-ага. Таифа, лицо которой обрамляла прозрачная фата с кружевами, заняла подушку справа от имама, а Мустафа слева. — По воле всемогущего Аллаха, с дозволения пророка, по решению нашего государя, и в присутствии свидетелей, мы начинаем священный обряд бракосочетания между дочерью покойного Искандер-бея и сыном великого шаха Султана Сулеймана Хана. Как представитель Таифы-хатун, принимаете ли вы в мужья шехзаде Мустафу, покорного раба Всевышнего? — Принимаю, — ответил Сулейман с улыбкой. — Принимаете? — Принимаю. — Принимаете? — Принимаю. — Как представитель шехзаде Мустафы, принимаешь ли ты в жёны Таифу-хатун, покорную рабыню Всевышнего, которую вы просили? — Принимаю, — произнёс Яхья, ощущая как неуверенно заёрзал под боком Мустафа. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — А вы в качестве свидетелей подтверждаете? — Подтверждаем, — ответили хором евнухи гарема. — Подтверждаете? — Подтверждаем. — Подтверждаете? — Подтверждаем. — Я в присутствии всех свидетелей объявляю этот брак совершённым, — имам поднял руки, прочитал молитву и провёл ими по лицу, остальные повторили за ним. В миг этой молитвы Сулейман крепко сжал сына в объятиях, хлопая того по плечу. Между ними было множество недосказанностей, и он надеялся, что с появлением Таифы Мустафа образумиться, остепенится, прислушается к ней и не повторит ошибок прошлого. — Повелитель. Шехзаде, — Яхья поднялся с места и опустился перед ними в почтительном поклоне. — Поздравляю вас. Взгляд падишаха озарился искренней радостью. — Хвала Аллаху, и эти дни нам довелось застать! Прикажите немедленно палить в пушки и пускать салют! Пусть выдадут денежное жалование народу и молятся за нас. Да будет союз благословенным! Прежде чем появилась Таифа в саду, переодетая в кремовое платье из арабской парчи, где находилась женская половина двора, Сюмбюль-ага по приказу султана, известил собравшихся султанш за длинным столом, наполненным пряностями и яствами о произошедшем накануне мероприятии. — Слушайте, и не говорите потом, что не слышали! Наш достопочтенный шехзаде Мустафа Хазретлери и его невеста Таифа-хатун поженились! Имам провёл над ними обряд никяха. В связи с этим ей был дарован титул госпожи и титул Хасеки. Никто отныне не в праве ущемлять её и принижать, оскорблять и наносить увечья. Она выше всех наложниц и фавориток гарема, выше матерей наследников Шехзаде, не зависимо от количества рожаемых ими сыновей, за исключением если кому-то из них не даруют свободу и не возьмут в жёны. Слушайте и не говорите потом, что не слышали! Проявление непочтения к госпоже будет считаться непочтением и неповиновением к членам династии османов. Сурово они поплатятся за содеянное! Хасеки Таифе в качестве калыма наш падишах дарует поместья в Бурсе, Эдирне, в Кайсери, Трабзоне и триста двадцать тысяч акче. Махидевран горделиво вскинула подбородок на тираду Сюмбюля. Есть на свете справедливость! У Гюльбахар появилась идеальная невестка, влиятельная, которой никто впредь не посмеет перечить. Наблюдая за меняющимся мрачным выражением физиономии Хюррем и Михримах, черкешенка внутренне ликовала, из последних сил погасив дьявольскую ухмылку.

***

— Сегодняшняя ночь особенная, Таифа, — пока слуги меняли причёску молодой Хасеки, наносили на её шею и зону декольте душистые масла, Махидевран объясняла правила. — Сегодня ваша первая брачная ночь. Это ночь самая запоминающаяся, самая волшебная. Она оставит отпечаток в твоей памяти на всю жизнь. Ваша встреча должна пройти как подобает, оплошностей не потерплю. Войдя в покои, не поднимай головы. Дождись его разрешения. Затем со смирением подойди к нему и опустись вниз, поцелуй подол его кафтана. Он коснётся пальцами твоего подбородка и тогда ты поднимешься с колен. В глаза смотреть шехзаде нельзя. Громко смеяться или разговаривать в его присутствии нельзя, перебивать его нельзя. Пусть ты супруга шехзаде, но это не отменяет того факта, что ты обязана следовать нашим обычаям. — Я поняла, султанша, — робко отозвалась Таифа, чувствуя давление в области груди от туго зашнурованного корсета. Казалось в лёгких иссякнет кислород. — Когда он закончит, ты обязана будешь предоставить доказательство своей невинности. Утром возле дверей Фидан появится, передашь ей простынь Небольшая формальность. Лана помнила, что будучи в теле Таифы-хатун, она не совокуплялась с мужчинами. В Турции действовали строжайшие законы шариата и её непременно забили бы камнями за прелюбодейство, бросив с позором на главной площади, посреди презирающего грешника, народа. Она кристально чиста. И бояться ей нечего. Она готова на утро предоставить свекрови доказательства лишения девственности. Однако, сама мысль о традиции с выставлением личной жизни напоказ, приводила её в дикую панику. И если для шестнадцатого века это считалось в пределах нормы, то в некоторых странах ближнего востока до сих пор практиковалось нечто подобное. Сколько судеб юных девушек она загубила? Не счесть. — Как скажете. Путь ведущий от гарема до покоев султана или шехзаде назывался Золотым. Этот коридор был предназначен только для женщин, которых приглашали на хальвет к падишаху или наследнику. Любая наложница в гареме мечтала хоть раз пройтись по этому пути. Ради него девушки готовы были плести интриги и даже убивать. Рабыня, которой повезло идти по этому пути, имела все шансы стать госпожой и зачать во чреве ребёнка. И вот наложница получала долгожданное приглашение. Обычно Султан или шехзаде передавали понравившейся девушке шёлковый сиреневый платок. А знакомились с ними на празднике, который устраивала Валиде Султан или устраивалось празднование с её дозволения. Специально она и другие султанши, матери шехзаде, выбирали хорошеньких рабынь, которые умели танцевать и играть на музыкальных инструментах. Некоторые наложницы просто подносили падишаху или его сыновьям еду и напитки. Именно на таких праздниках у девушек был шанс понравиться властелину, привлечь его внимание. Целый день приглашённая рабыня тщательно готовилась к первой ночи, надевала только лучшее платье и украшения. Главной целью хальвета было не только стать фавориткой, но и запомниться мужчине, чтобы он позвал её к себе вновь. После всех приготовлений наложница, в сопровождении служанок и евнухов, шла по «Золотому пути» навстречу своей мечте. А все другие девушки завидовали ей, представляя, как однажды пройдутся по заветному коридору. Концом этого пути были врата в рай, то есть двери в опочивальню хозяина дворца. Завидев приближающийся миниатюрный силуэт госпожи, Яхья поклонился. Таифа поприветствовала его мягкой обворожительной улыбкой. Он немного отошёл, открывая её взору стоявшего спиной Мустафу в пижамной рубахе. Лана дотронулась до сердца, пустившегося вскачь и прикрыла веки. — Не волнуйтесь, госпожа. Стеснение присуще всем. Отбросьте назад сомнения и входите с поднятой головой. — Благодарю за совет, Яхья Ташлыджалы, — девушка едва пересеклась взглядом с воином, отчего тот смущенно потупил карие глаза. Когда дверь захлопнулась за вошедшей Ланой, она вдруг осознала, как предательски задрожали её конечности и покрылись холодным инеем. — Шехзаде, — она посмотрела на обернувшегося Мустафу, в выражении лица которого ничего не изменилось. Полное безразличие. — Зачем ты пришла? — от его сквозившего морозом бесстрастного тона Лана на мгновение опешила. Наследник равнодушно обводя взглядом девичью фигуру, сел за рабочий стол. — Тебе мало унижений за сегодня? Ты решила окончательно залечь на дно? Хотя нет, о чём это я, какое дно? Ты ведь получила все привилегии, которые даровал тебе мой отец, верно? Поздравляю. Бровь Хасеки вопросительно выгнулась дугой. — Я вас не понимаю, Шехзаде. — Что ты не понимаешь, Таифа?! — Мустафа резко вскочил, ударяя ладонями вымощенную доску. Его глаза горели огненным пламенем, в тёмных зрачках отображались волнистые локоны супруги. Лана вздрогнула от его агрессии, и уткнувшись задом в голую стену, впилась ногтями в кожицу. — Я не собирался на тебе жениться! Я просил отца, писал ему письма, но он от своего не отступился. Заковал меня кандалами брака. И ради чего? Ради моего благополучия? Или в дань уважения твоему погибшему отцу? Объяснишь ли ты мне его мотивы? Девушка застыла изваянием, не в силах оторваться от пола, точно приклеенная намертво к нему. Грудь под обвешенным узорами и птичьими перьями лифом вздымалась от быстрых рваных вдохов, а руки била мелкая дрожь. Таифа, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок, раздосадовано пошарила стены в поисках дверной ручки. Она искренне не понимала, что вдруг на Мустафу нашло, какая муха его укусила. Он никогда не позволял себе повышать на неё голос. В висках стучала кровь, в ушах звенели колокола. — Если ты пришла сюда с намерением исполнить супружеский долг – зря. Лучше уходи, — сухо проронил шехзаде, опустившись в кресло. Его слова стали последней каплей. Таифа с радостью сбежала бы отсюда, выдался бы ей такой шанс. Только что ей передать завтрашней Фидан? Не порочить же своё честное имя. Деваться некуда. Спектакль начался и сцена ещё не отыграна. Отбросив сомнения, как ей и велел Ташлыджалы, девушка нащупала отверстие с шкатулками, мешочками из золота и декоративными ножами. — Я не знаю в чём провинилась перед вами, Шехзаде, и не смею принуждать вас против воли. Но позвольте мне прежде очистить свою репутацию. Нарушать давнюю традицию нельзя, поэтому я вынуждена пойти на крайние меры. Раз вы отказываетесь дотронуться до меня. Не дождавшись ответа от Мустафы, Лана собрала с постели покрывало и кинула на пол. Кончик серебряного изделия оледенил оголившую лодыжку. Шехзаде со скользнувшим секундным удивлением проследил за чудаковатыми действиями своей Хасеки. Она чуть надавила ножом и с щиколоток брызнула кровь. Кровь Ланы измазала и нож, и её пальцы, и простыни. Она взглянула на окровавленные пятнами простыни и разум пронзила резкая боль, которую, как ей казалось, она никогда не испытывала. Вид на развернувшуюся картину заволокло тьмой, и девушка почувствовала, что падает в беспросветную бездну. Чёртово чужое тело! Перед её внутренним взором возникали образы. Такие знакомые. Добрая женщина Туткун, нежно проводящая гребнем по блестящим детским волосам. Лана знала, что расчёсывая волосы, женщина пела. Слов было не разобрать, но из каждого звука, каждой срывающейся ноты лилась любовь, нежность, скорбь. Это было прощание. Она не желала её ухода, просила задержаться ненадолго. Безмолвные мольбы не могли ничего изменить, и женщина исчезла, растворилась в воздухе, а вместе с ней пропало и чувство защищенности. Замельтешило сознание, менялось окружение, будто делающая запись киноплёнка. Вода потекла следом напором, напоминая о печальной участи Ланы. Она забивалась в рот, терзала горло, мешала дышать и видеть. Лана билась в истерике и теряла координацию. Спасение от вездесущей пытки не приходило, и когда глубина закрыло солнце, осталась лишь удушливая мгла. Быть может, мгла и была истинным спасением? В ней не было ни боли, ни страха. Ни любви, ни защищенности. Ни жизни. Но в этой мгле так отчаянно хотелось жить и любить. Пусть со страхом и скорбью, но главное, жить и любить. Я хочу жить! — мелькнуло между тем. Словно повинуясь мысленному крику, мгла рассеялась, являя прежние апартаменты. Лана распахнула глаза, в которых всё ещё плескалась резь воды. Она обнаружила себя лежащей на кровати, и заботливо укрытой одеялом. Пространство вокруг казалось неестественно ярким. Даже в свете утреннего солнца окна, отражающие лучи, делали обстановку белее и уютнее. Комната была заполнена резной мебелью из камня и дерева. Тут и там красовались исписанные вазы, книги и бумаги. На столике неподалёку от кровати примостился медный графин. Таифа вдохнула пряный сладкий запах фиников, исходящий от него. Выспалась. Осколок воспоминания уже готовый вонзиться вглубь мозга, был разбит звучанием обеспокоенного голоса Фидан. — Госпожа, — настойчиво тарабанила она в дверь. Девушка развернулась лицом на другую половину. Подушка не помялась, значит Мустафа не ложился рядом. Интересно, куда он ушёл в такую рань? Таифа неохотно побрела к выходу, накидывая халат. Нельзя, чтобы она видела на ней платье, в котором она уснула. Девушка поправила хаотично разбросанные волосы и высунула голову. — Вы в порядке? — любопытствовала Фидан, султанша машинально кивнула, и осмотревшись по сторонам, передала калфе запачканные простыни. Фидан даже не стала его раскрывать и на всех парах помчалась к своей хозяйке. Когда след хатун простыл, Таифа на цыпочках выскользнула в коридор. Девушка подошла к покоям Ташлыджалы. И пока Лана предавалась размышлениям постучаться или нет, дверь отворилась и на пороге предстал хранитель покоев Мустафы. Его немного обескуражило появление Хасеки, но виду подать он не посмел. — Госпожа, доброе утро. У вас что-то случилось? Вы бледны. — Где Мустафа, Ташлыджалы? — Он с шехзаде Мехмедом в саду гуляет. Шехзаде вас разве не предупредил? Я передам ему, что вы его искали. — Не стоит. Получив необходимую информацию, Таифа молча удалилась прочь, оставив Яхью в замешательстве.

***

— Ты уверена, Михримах? — задавалась вопросом Хюррем, получая очередное подтверждение от луноликой и сияла победной улыбкой. — Уверена, Валиде. Она вышла из покоев без настроения. Спрашивала у Ташлыджалы, где Мустафа. Явно между ними пробежала чёрная кошка. Одному Аллаху ведомо, что они не поделили прошлой ночью. — В таком случае, мы должны пригласить Таифу на ужин. Выведаем у неё всё, до мельчайших подробностей, — Михримах протянула руки, взяла ладони матери и ласково сжала их в своих. — Она юна, отнекиваться не станет. Добьёмся её расположения и докопаемся до правды. Учитывая силу и влияние Хюррем, выведать истину им особого труда не составит. Но мало просто провести совместную трапезу, когда можно воспользоваться ситуацией и подружиться с девушкой. Через неё узнавать о планах Мустафы и Махидевран гораздо удобнее.