двойной красный

Захарова сглатывает, неуверенно глядя на неё — индиго слегка хмурится, поджимает пальцы; ей тяжело видеть Кристину, к которой нельзя прикоснуться. — Прогоняешь меня... — в хриплом голосе сквозит улыбка, такая грустная, что Лиза готова прямо сейчас наплевать на всë и обнять её, но она героически держится; на руку играет и то, что любое движение ей приносит сильную физическую боль, но об этом умолчим. — Завтра придут анализы крови и меня должны выписать, — шепчет, кладя голову назад и прикрывает веки; промывание от инфекций не особо приятная процедура. Кристина смотрит на неё долгих полминуты, а затем встаёт. Индиго не хочет её видеть. Осознание приходит мучительно, так, что внутри всë сжимается. Ведь ей причинили боль какие-то уроды, Захаровой не было рядом, а Лиза снова делает вид, что всë нормально. Что Кристина тут ни при чем. Но факт того, что она искренне так считает, ощущается, как множество глухих ударов в грудь. «Клянусь, я найду их, — Захарова крепко сжимает кулаки до побеления костяшек, подходя к двери.» Вдруг перед выходом она останавливается. — Ты сказала им, что любишь Чехова? — решает напоследок пошутить, глянув на Андрющенко из-за плеча. Пауза. И Лиза безудержно улыбается на выдохе, стараясь поджать губы и скрыться — снова Захарова за своё; но индиго за этим так соскучилась, что успешно проваливает весь свой личный экзамен на выдержку. Вот почему она так влияет на неё? А для Кристины её реакция имеет сокрушительное воздействие, в очередной раз разбивая её новопостроенные стены вдребезги. Какого хрена только эта улыбка заставляет сердце содрогаться? — Иди уже. И Захарова уходит, прокусывая сухие губы до крови.

***

Лизе скучно в больнице. Виктор, на удивление, даже не знает, что случилось с племянницей, хотя до него всегда доходят сводки — но она этому только рада. Индиго не собирается повествовать дядюшке о том, как она сюда попала и подставлять Кристину; последняя это каким-то вербальным образом понимает, хотя они даже не говорят об этом. Невозмутимость Лизы по поводу всего, что творит Захарова, вводит её в оцепенение. Гложет вина и злость на саму себя. Медсестры меняют капельницы, дают безвкусную больничную еду, по консистенции напоминающую вязкую слизь. Лиза просто существует на койке все эти сутки, отвечая на сообщения от подруг словом «заболела» и читая в телефоне электронную лекцию. Она не спит — всë здесь вызывает у неё старые флешбеки и даже кошмары больше не нужны, чтобы в очередной раз вспомнить всë; она просто трясется на месте, пялясь в потолок. Каково же её изумление, когда на следующее утро к ней вновь ведается Захарова; даже в больницу она приходит в своём рабочем прикиде: в своей привычной кепке, во всëм привычном черном и перчатках без пальцев. — Доброе утро, — проходит к ней сдержанно, держа в руках небольшой пакет. — Доброе... — внимательно наблюдая за Кристиной, Андрющенко приподнимается на локтях. Для чего она здесь? Захарова молча ставит пакет на белую тумбочку и достаёт из него... Апельсины? Лиза смаргивает, с недоверием косится на ту; Кристина продолжает раскладывать их аккуратно по тарелке, кладя сверху яблоки, а затем достаёт пару пачек растворимого кофе. — У вас тут кипяток дают? — бросает взгляд на индиго, которая пребывает в неподдельном шоке. — А... Да, — медленно поджимает колени с целью присесть, но зажмуривается от боли. — Тихо, тихо, — Захарова тут же протягивает руку к её спине, обхватывая её и помогая принять сидячее положение; Лиза вздрагивает всем телом от прикосновения тёплых рук; она чувствует себя почти что инвалидом. Ужасно. — Всë хорошо, — бубнит, кладя свои ладони на её и убирает их, как бы сильно ни хотелось продлить этот момент. — Меня тут кормят, если что... — Вижу я, — косится на полную тарелку нетронутой овсянки, стоящую на тумбе. Лиза молчит, отводя взгляд; ей приятно до безумия, тепло стихийно разливается по телу, но что будет, когда её выпишут? Всë возвратится на круги своя. Однако она хватается за этот тёплый момент всеми руками и ногами. Кристина достаёт из пакета шоколад и мельком смотрит на индиго, протягивая ей. — Спасибо... — теряется окончательно; и она не может принять подарок. — Но я не возьму. — Почему это? — Захарова супится, а Лизе неловко до жути. — Я всë равно оставлю всë здесь, ведь это тебе. Андрющенко закусывает губу, смотрит, как Кристина собирается уходить, действительно оставляя всë здесь, и вдруг берёт её за тонкую кисть; та оборачивается, выгнув бровь. — Стой... — всë ещё хрипит от принятых лекарств. — Давай выпьем кофе вместе? Захарова засматривается на каре-зеленые глаза, в которых явно скрывается смущение со ставшей такой родной непосредственностью; и она не может отказать, коротко кивая. — Я спрошу чашки у медперсонала, — Кристина поднимает уголки губ, а Лиза наконец убирает руку с её кисти, отводя взгляд. Спустя несколько минут Захарова возвращается с двумя чашками кипятка, в который они вскоре всыпают по пакетику гранитового порошка — индиго так понравился этот простой процесс, пусть она вовсе не привыкла к такому, ведь дома у них всегда имеется кофе в зернах. — Такой вкусный! — попробовав напиток, Андрющенко с удивлением положительно оценивает его, а Кристина тихо смеётся; та радуется такой мелочи. — Согласна. Индиго хлопает по месту рядом, берёт шоколад в руки и раскрывает его, а затем потихоньку начинает разламывать на кубики; и Захарова аккуратно садится, наблюдая за движениями её пальцев. — Бери, — протягивает сладость на фольге, кладя одну в рот. Пить кофе с шоколадом гораздо вкуснее, нежели водянистый чай с ложкой сахара. Лиза благодарно смотрит на Кристину, выражение лица которой выглядит непреклонным, как скала — и только черт знает, что у неё на уме; но сейчас индиго так уютно сидеть рядом с ней, прямо как раньше, что она хочет самостоятельно забыть ту пропасть, возникшую между ними по её вине. — Поешь только нормально, — Захарова смотрит в сторону, слабо улыбается, но от неё прямо-таки исходит некое напряжение; Лиза замечает это и понимающе опускает глаза, делая свои выводы. «Она наверняка не хочет быть сейчас здесь, — но Захаровой даже просто прийти сюда является преступлением своей участи.» Она убеждена, что не должна быть здесь. — Спасибо тебе, — Лиза аккуратно касается её плеча и приподнимает уголки губ. Она не может держать обиду на Захарову; не может долго злиться, особенно сейчас, когда та уделяет время, чтобы прийти к ней в больницу в восемь утра; не может ненавидеть её из-за того, что та любит не её. Больно, больно, больно. И Кристина дёргается от её прикосновения, как от огня. — Время посещения окончено, — заходит резко медсестра, раскрыв дверь. Захарова поправляет кепку на затылке и встаёт, поставив чашку на тумбу; индиго смотрит на её спину, отпивая ароматный кофе. — Я заеду вечером, — бросает взгляд на ту, уже уходя. Лиза кивает, не спорит, смотрит большими глазами на Кристину, пока та не уйдёт; и та внутренне выдыхает, еле отводя взгляд. Как же тягостно.

***

Эти перепутанные чувства не дают ей покоя — они настолько разнятся, врезаются друг в друга, что Захарова не даёт себе отчёт в моменте, о чем именно она должна думать и что делать. Только суть в том, что искренние эмоции не поддаются контролю; и Кристина впервые ощущает это на себе. Она приезжает в конце дня, как и обещала — весь день Захарова посвятила стрельбе, но и весь день из её мыслей не уходила индиго; каждый патрон, выпущенный в цель, эхом отдавался в висках. К семи вечера Андрющенко выглядит поживее — она поела немного того, что так предусмотрительно принесла Кристина, но по ней прямо видно, что ей неприятно здесь находиться; как будто каждый здесь — её враг. «Такой волчонок, — думается Захаровой, когда та встревоженно смотрит на вошедшую медсестру, — или скорее лис.» Женщина заходит с анализами крови, которые показывают хорошие результаты. Кристина с интересом заглядывает в бумажку, любезно протянутую медсестрой Лизе, в которой много мелкого текста и разных символов. — Можете остаться ещё на три дня для полного восстановления, — предлагает медсестра, но Андрющенко отрицательно машет головой — она очень хочет уехать отсюда как можно скорее. — Поедем домой? — мягко спрашивает Кристина, скрещивая пальцы в замок между коленок; женщина довольно странно глядит на них, а Лиза коротко кивает, опуская глаза. — Попрошу выйти посторонних для проведения последних процедур, — и Захарова выходит за дверь, ожидая.

***

Андрющенко ежится — машина не успевает прогреться на холоде; Захарова сразу же включает печку. — Сильно болит? — искоса смотрит на индиго, которая поднимает брови, глянув в ответ. Кристина боится представить, какие увечья ей нанесли группа мудаков, что ту положили в больницу. Благо обошлось без переломов. — Нет, всë в порядке, — прикрывает глаза, постепенно погружаясь в дремоту; всë-таки она не спала всю ночь. «Нихуя не в порядке, — Захарова кусает щеку изнутри, сосредоточиваясь на дороге и изредка поглядывая на Лизу.» Дома Кристина настаивает на том, чтобы помочь Андрющенко лечь спать, а та даже не противится — нет сил. И пусть каждый контакт с Кристиной ощущается ударом тока, её мягкая хватка худощавых рук, тепло её прикосновений вовсе не располагают ко сну, Лиза не подает виду, что что-то не так. Она просто наслаждается этим, пока может, пока Кристина помогает ей снять толстовку, сидя на кровати. — Закрой глаза, — командует индиго, складывая руки на груди. — Ладно-ладно, — тихо усмехается Захарова, всë же закрывая веки и ухватываясь за крайний шов одежды. Лиза молчит и выдыхает. Та стягивает с неё худи через голову и... Нарушает команду, всë же приглядываясь сквозь ресницы, пусть в темноте и видно плохо — индиго сидит в черно-коралловом топе, протягивая домашнюю футболку в руки Кристины и забирая худак сменой движений, ведь та сказала так сделать ещё в начале. Это настоящее испытание. Захарова почти вслепую надевает на Андрющенко футболку, стараясь размеренно дышать; Лизу её сбитое дыхание пленит, она ощущает его на своих щеках, когда та приподнимается, чтобы прошла голова. Андрющенко вправду благодарна ей, ведь в одиночку она бы справлялась с этим весьма долго. — Спасибо, Крис, — сонно потирает глаза, якобы не получила только что сильного всплеска кортизола. Захарова шумно выдыхает и жалеет, что приоткрыла глаза. В каждой её мысли теперь мелькает Лиза, и она готова поклясться, что красивее никого не встречала; это осознание заседает в ней так глубоко и укрепляется с каждым днём, что она не в силах отрицать, как либо противостоять — это было бы самообманом, а ложь Кристина ненавидит. Как сатирично выходит, что половина её жизни построена на лжи. Она берёт её за спину и слишком осторожно кладёт на подушку, стараясь не задеть случайно синяки; Лиза хочет уснуть и никогда не просыпаться, окрестив этот момент последним в своей жизни. — Сладких снов, — шепчет хрипло над ухом, уходит к себе.

***

Для Андрющенко это всë похоже на игру «горячо-холодно». Дальнейшие два дня проходят точно так же, как и те, которых Лиза почти не помнит — когда она ежедневно проживает один и тот же сценарий: дом-универ-дом. Хотя ей и становится лучше физически — она увереннее передвигается, но всë ещё не может посещать университет. Кристины же нет дома, она пропадает на целые дни, снова не опрокидывая ни единого слова на выходе. Морально Лизе становится ещё хуже. Это не так работает, как она думала. Невозможно жить одними лишь моментами — это вправду настоящая пытка. Она думала, что выплакала все слезы, но ничего подобного — ей хочется разреветься, разбить о стену всë, что бьется, ведь в этой квартире она снова одна. Кристине не занимает много времени вычислить эту банду — небольшая шайка под крупняком, завалить которых раз плюнуть. В ночь второго дня с выписки Андрющенко Захарова едет на адрес их маленького штаба. Обычные пародисты бандитов из американских фильмов, они сильны лишь когда нападают на одного и безоружного. Каждое убийство даётся ей тяжестью на душе, но со временем она закаляет её, так что происходит всë исключительно на холодный рассудок. Бары не помогают. Она не может видеть после Лизы никого — все вокруг в этом помещении выглядят грязными, мерзкими. Поверхностными. Только алкоголь сбивает разум с толку, убивает в нем все мыслительные процессы, заставляя окунуться в темноту, приправляя после отвратительным чувством безысходности и тупика. На третий день это становится невыносимым. Скрип двери поздно ночью. Лиза откладывает книгу, которую соседка так часто оставляет на краю стола, что той стало интересно почитать; она идёт ко входу, где на пороге видит Захарову. Каждый раз видеть пьяной Кристину — убийственно, как в первый. Только глаза у неё красные. Кристина медлительно снимает обувь, не поднимая головы; по правде говоря, она выпила не так уж и много. — Крис?.. — Лиза сразу берёт ту за плечи, встряхивая, заставляя смотреть в глаза. — Почему ты не звонишь, когда выпьешь? Я бы отправила за тобой водителя. Была бы сейчас очередная ссора или целый скандал — для неё гораздо важнее донести, чтобы та хотя бы предупреждала по телефону. Андрющенко злится и волнуется одновременно — это второй раз, когда при ней Захарова приезжает нетрезвой и уже как минимум дважды она могла попасть в серьёзную аварию. — Индиго, пожалуйста... — хрипит, метая взгляд мутных радужек хоть куда, только бы не в этот глубокий лес. — Что? — поджимает губы, сглатывая; она была готова на поток матов, на послания куда подальше, но не на такую оторопь в голубых глазах. — Отпусти, — ведёт плечами; она выглядит сейчас такой отрешённой, такой печальной, что у Лизы сердце болит. — Что-то случилось?.. — Андрющенко сама развязывает шнурки на её ботинках, снимает её куртку, вешает, берёт под руку. Захарова наблюдает за этим всем из-под опущенных ресниц стеклянными глазами, шмыгая носом. Мотает головой. Ещё чуть чуть и она сломается. Осталось совсем немного. Кристина слабо вырывает руку, но Лиза и не держит её крепко; она самостоятельно идёт к балкону, а та следует за ней, страхуя, чтобы та вдруг не упала, как в прошлые разы. «За что же ты себя так мучаешь... — проносится в голове Андрющенко.» Она понятия не имеет, что происходит у Захаровой, ведь та настолько закрыта, что, бывало, и слова из неё вытянуть невозможно. Знала бы Лиза, какие смерчи борятся внутри «Серпуховой». Кристина закуривает дрожащими руками; Лиза хочет было уйти, но тут её останавливает полностью охрипший тихий голос, насквозь пропитанный муками. — Я тебя ненавижу... — Андрющенко замирает, слабо хмыкнув; но тут голос продолжает. — Ненавижу таких, как ты. Богатые, лицемерные мажоры. Думаете, что вы лучше других. Типа выиграли эту жизнь. — Знаю, — тихо отвечает, не оборачиваясь. — Ты мне это уже говорила. — Но ведь ты не такая, — тяжка; индиго бросает на неё взгляд озадаченный, выгибая тонкую бровь. — Я не понимаю, нахуя ты строишь из себя суку? Чтобы соответствовать? Я не понимаю... — она говорит на одном дыхании, будто вопросы не нуждаются в ответах, а то, что у неё внутри, потихоньку выливается наружу. Лиза проходит к подоконнику, кладёт щеку на ладонь, с интересом глянув на Кристину, которая курит и говорит. — Да, я стригу всех под одну гребёнку, но, черт возьми, на моей практике всякая дрянь была именно такой. Они лживые, алчные, жадные ублюдки, думающие лишь о деньгах. Но ты... Я же знаю, какая ты, — затягивается и выдыхает дым, а индиго завороженно не сводит с неё глаз, затаив дыхание. — Ты, блять... Ты же на самом деле прекрасна. И любое твоё действие, любой твой поступок обдуман до мелочей. То, как ты общаешься с другими, как ты справедлива везде и с каждым, как ведешь себя на сделках и подаёшь себя перед всеми, мне это так нравится... — Крис... — тихо зовёт Лиза, голос дрожит, но её перебивают. — Заткнись, — тихо, без злобы; хмурится, дрожаще вздыхая и продолжает. — Твоя смекалка работает просто как часы, ты так много знаешь и говоришь на трёх языках. Трёх! — показывает три пальца свободной от сигареты рукой. — Твои картины шикарны, а на гитаре ты как играешь... Думаешь, я не слышала через две стены? И татуировки твои, я же пиздец как ненавижу эту поебень, но почему-то тебе они неприлично сильно идут, как никому другому... Я... Я так жалею о том, что сказала тогда в машине, — последнее вырывается отчаянно, она выкидывает окурок, проводя ладонью по волосам. — И обо всëм, что было дальше. Это так неправильно... То, что я делаю и чувствую... Как будто черти прогрызают всë, что есть внутри, что я стараюсь скрыть. Тебя избили из-за меня, ты попала в больницу, тебе сделали больно, а меня не было рядом. Я бы не позволила. Мне так плохо, индиго... Каждый, — хриплый голос ломается с проступком слез и она берёт вторую сигарету, дрожащими губами делая затяжку, — каждый раз я надеюсь, что это пройдёт, стоит мне провести ночь с кем-то. Но каждый раз я промахиваюсь и просто пробиваю очередное дно. А ты всë равно мне помогаешь, даже после всего этого дерьма, ты... Самый чистый человек, которого я знаю, и только благодаря тебе я верю в человечность этого ебанного мира. — Кристин. — Ну что ещё? — делает тяжку, как тут её поворачивают за плечо. Глаза Захаровой распахиваются, а дым выходит маленьким темным облаком, когда тёплые губы индиго накрывают её ледяные. Сердце на миг будто останавливается, а Кристина перестает дышать. Лиза целует на пробу; мягко, едва касаясь. Она быстро отстраняется, замечая реакцию Захаровой; в её холодных глазах она видит Луну. — Прости... — начинает было тихо, но её прерывают на месте. — Да помолчи ты. Облизывает пересохшие губы, выбрасывает недокуренный бычок; а затем берёт Андрющенко за ворот футболки, нагибая на себя и целует сама. Табак и тонкий вкус спирта. Индиго в этот момент чувствует, как растворяется в воздухе; сразу отвечает, кладёт ладони ей на шею, на волосы; гладит их, так нежно касаясь шершавых губ, мигом увлажняя их кончиком языка; прикусывает нижнюю губу и оттягивает её, лаская. Кристина прикрывает глаза. Как же она скучала за её сладкими губами, за этими нежными прикосновениями — их никто не заменит. В моменте от этого осознания так больно, но ей не хочется отстраняться, отталкивать ставшую такой родной индиго; Захарова просто разбивается о свои же чувства, которые растут в геометрической прогрессии наряду с количеством ударов сердца в минуту. Лиза улыбается сквозь поцелуй — это ощущается, словно любимая песня, название которой ты забыл, но спустя много времени она заиграла у тебя на радио; это ощущается, как ледяной мохито в летнюю жару, как горячий латте с книгой холодной осенью, как глоток свежего воздуха ночью. Который был бы сейчас очень кстати. Но она не хочет прерываться ни на секунду, вкушая её губы так долго, насколько это возможно; и Кристина не уходит. Она стоит, держась за цветастую футболку индиго двумя кулаками и целует её так, как не целовала никого; и Лиза всем нутром чувствует, как раны заживают.