Mud / Грязь

Хотя моя кожа горячая, я дрожу, судорожно глотая воздух. Энакин пытается отстраниться, но я не даю: его тяжесть меня успокаивает. Мне понравилось ощущение угасания и те чувства, которые я вызвал у него. Мы оба абсолютно вымотались. Я больше не знаю, кто мы такие. Бездна в его подписи и мои видения преследуют меня. Я люблю его Тьму — для меня она не менее желанна, чем его Свет. Энакин сползает с меня и ложится сбоку, затем обхватывает руками мою голову, и мы соприкасаемся лбами — как тогда в палатке, сто лет назад, в другой вселенной. Он водит пальцами по круглому красному пятну на моём плече. — Я опять причинил тебе боль. Потому что я тебе позволил — потому что мне понравилось. Но говорить не могу. Мы до сих пор охвачены чувствами друг друга, и слова кажутся неуместными. Мне хочется заговорить, разрушить заклятие и убедиться, что мы всё ещё люди. Хочется снова увидеть мир вокруг, а не только его одного. — У тебя своеобразная манера заботиться о больных и раненых, — говорю я, потирая горло. — Разве тебе не лучше? — он усмехается и притягивает меня к себе. — Мне вот полегчало. Я фыркаю, закрывая лицо ладонью: он не меняется. Целую его макушку и начинаю неспешно водить кончиками пальцев по его коже. Нашим подписям удобно рядом друг с другом. Он кладёт голову мне на грудь, я обнимаю его, и мы начинаем засыпать. Конец света из моих видений не сможет стать явью, если утро никогда не наступит, и мы не выйдем из этой комнаты. — Я как будто сплю на грелке, — ворчит Энакин. — Ты же с Татуина, — напоминаю я. — Это другое тепло — приятное, — скорее чувствую, нежели слышу его слова. Говорить не о чем, и я позволяю себе задремать. Через несколько минут или часов я открываю глаза. — Надо посмотреть, чьи вызовы ты пропустил, — говорю ему. Я что, беспокоюсь за Падме? Или хочу напомнить себе и ему о расплате за наши действия? Скорее всего, у меня просто талант всё портить. — Это не твоё дело, — сонно ругается Энакин. Значит, чувствует вину перед ней: он всегда становится агрессивным, когда знает, что не прав. — Так как ты трахаешь нас обоих, то моё. Интересно, её ты тоже душишь? Она тебе позволяет? — Ну а что мне делать? — хнычет он, как ребёнок. — Я хочу вас обоих. — И мы твои. Ты блестяще убедил меня в том, что ты определённо жертва в этой ситуации. А теперь звони ей. Энакин судорожно хватает свой комм и подчиняется, сидя голый на моей кровати. Его вызывающий взгляд прекрасно сочетается с бесстыдной ложью. Голос Падме звучит сначала облегченно, затем гневно и наконец холодно. Их разговор очень быстро заканчивается. — Не смотри на меня так, будто я отказался фотографироваться с больным ребёнком, — шипит он. — Ты сам попросил меня остаться. Как обычно, мне больно слышать правду. Энакин замечает, как я вздрогнул, и явно сожалеет о своих словах. — Невзирая на всю твою показную уверенность, — парирую я, — ты справляешься с ситуацией не лучше меня. Эта связь сожжет нас и испепелит всех вокруг. — Так разорви её. Чего ты ждёшь? Мы смотрим друг другу в глаза, но я первым опускаю взгляд. Он прав: мы зашли слишком далеко, чтобы можно было что-то исправить. Я теперь даже не уверен, что это в принципе можно исправить. — Давай предположим, что Падме и Кодекс — не проблема, — стараюсь говорить сухо, но мой голос звучит лишь жалко. — Кто мы друг другу: боевые товарищи, братья и друзья? Или любовники? Невозможно быть и теми, и другими, и боюсь, что мы больше не сможем быть ни друзьями, ни любовниками. Придётся научиться быть кем-то другим. — Мы такие, какие есть. До этого между нами была ложь или, по крайней мере, полуправда. Теперь карты раскрыты, и мы не сможем вернуть те отношения. — Однако мы можем пойти дальше, стать чем-то новым, — вздыхаю я. — Если тебе действительно не плевать на меня, как ты говоришь, отпусти меня. Ты же видишь, что сам я не могу уйти. — Какой ты глупый, — стонет он. — Я бы попросил тебя перестать меня отвергать, "если тебе не плевать". Ты можешь? — он уязвлён, и его глаза затуманиваются от борьбы с обычным в таких случаях гневом. — Мне нужен как ты, так и Падме, и я сделаю всё, чтобы вы оба были со мной. Точка. В подтверждение своих слов Энакин целует меня. Его глаза открыты, а взгляд холоден. Язык властно проникает в мой рот, словно пытаясь восстановить право собственности. Я проклинаю своё тело: как только его губы касаются моих, во мне пробуждается желание. — Ты мой, и перестань притворяться, что это не так, — он сжимает мой сосок, и я вздрагиваю. — Я хочу, чтобы ты прямо сейчас приласкал меня своим обжигающим ртом. Энакин берёт мою руку и показывает, где его приласкать, и как сильно он этого хочет. Он меня убедил. Мы оба знаем, что я выполню его просьбу. Я глажу его, и он говорит напряженным, охрипшим голосом: — Ни за что тебя не отпущу...Именно тебя я представляю под собой каждый раз, занимаясь сексом; твоё имя я скулил в подушку, лёжа в своей кровати в нескольких шагах от твоей — в страхе, что ты услышишь меня, но в то же время желая этого. Его слова вызывают образы, от которых моё тело напрягается, и я опускаю свободную руку вниз в тщетной попытке его успокоить. — Я знал, что ты тоже меня хочешь... — он останавливается, чтобы перевести дыхание. — Но это малое расстояние казалось бесконечным. Долгие годы я настолько стыдился самого себя, что едва мог взглянуть на него. Я неистово медитировал, чтобы вычеркнуть его из своего сознания, но каждую ночь видел его во сне. — Ты был моим падаваном, и тебе было слишком мало лет, — шепчу ему на ухо. — Я не мог даже признаться себе в этом. Я касаюсь большим пальцем головки его члена, и Энакин задыхается. Он легонько давит мне на плечи, мягко напоминая о своей просьбе. Я сажусь и разглядываю его напряженное, возбуждённое тело. Он умоляюще смотрит на меня, затаив дыхание. Энакин так же отчаянно жаждет этого, как и я. Я поражён этим простым откровением. У меня есть власть над ним. Он приказывает, потому что нуждается в подтверждении. Это желание ослабляет нас обоих. — Я не твой, — шепчу я, склоняясь над ним. Энакин касается моей шеи, но не смеет давить и двигается мне навстречу, когда я наклоняюсь ниже. От моего поцелуя он вздрагивает, его страстный стон отдаётся у меня в паху. Он слегка толкается тазом, пока я медленно исследую его языком: его запах, его вкус. Я хочу, чтобы он захлебнулся от желания, но не уверен в собственных действиях. Именно поэтому мне необходимы его приказы, его руководство. Нужно прекращать думать, а то не смогу продолжать. Моя рука следует за губами, не оставляя на нём пустого места. Нажимаю пальцами на мягкую кожу между его ногами. Будь я смелей, ввёл бы их ниже и глубже, потрогал бы источник его похоти, как он делал это со мной. Энакин повторяет моё имя как стихи, как молитву, ритмично поглаживая меня по волосам лёгкими касаниями. Он начинает мягко толкаться, и я закрываю глаза, концентрируясь на том, чтобы не задохнуться и не подавиться. Я использую круговое дыхание, как в медитации — иронично, не правда ли? Когда Энакин наконец прижимает мою голову к своему телу, его голос звучит удивлённо: — Ох. Мастер. Он спускает мне в глотку — настолько глубоко, что я не могу распробовать его вкус.