Mud / Грязь

В лучах закатного солнца тень Сатин вытянулась на полу через весь зал. Выйдя из света, она оказалась худей, чем я её запомнил; под глазами круги от усталости, а бледная кожа декольте обтягивает выпирающие ключицы. Глядя на этот новый, хрупкий и тонкий образ, мне хочется сказать ей, что всё будет хорошо, или накормить слоёным пирогом и хотским шоколадом. — Герцогиня, — пробормотал я и поклонился. Сатин позволяет поцеловать свою руку, а затем отходит от меня на шаг, держа за плечи, словно прикидывая, насколько подрос ребёнок. Увиденное ей не нравится, но когда я предлагаю взять её под руку, уголки её губ слегка приподнимаются. Пока мы обсуждаем политику, потягивая зелёное шампанское из длинных узких бокалов, всё идёт относительно хорошо — это уже что-то, учитывая обсуждаемые острые темы нейтралитета Мадалора и радикализации Сената и личную заинтересованность большинства собеседников. Когда мы садимся и переходим к более нейтральным темам, я понимаю, что включился в разговор. — Burc'ya vaal burk'yc, bur'ya veman — друзья познаются в беде, — начинает Сатин, сидящая во главе стола. — Не в первый раз Орден сражался бок о бок с мандалорцами, и не впервые джедай спас мою жизнь. Я лично и от лица моего народа благодарю вас за вашу преданность. Джедаи, присутствующие за столом, поклонились и пробормотали что-то вежливое. Мы все хотим отвлечься от произошедшего и радуемся, когда Органа нарушает неловкое молчание. — Если я не ошибаюсь, герцогиня сказала, что джедаи уже спасали ей жизнь... — Ближе к концу Мандалорской Гражданской Войны, — объясняет Сатин. — Стражи Смерти вознамерились убить меня и не смогли только потому, что мне на помощь пришли Мастер Джинн и его падаван. Мы провели год в бегах, и они спасали меня бесчисленное количество раз... — То есть вы познакомились с Оби-Ваном раньше, чем со всеми нами, — заключил Органа. — Так и есть. Мы были как Энакин и Падме...в смысле примерно того же возраста, — она слегка краснеет, но похоже, что это заметил только я. — Мастер Джинн...был необыкновенным человеком. Знакомство с ним во многом определило мои взгляды на политику и на жизнь. На нас с ней нахлынули воспоминания, и мы улыбнулись друг другу. "Уединитесь уже", — громко думает Энакин и получает удар под рёбра. Он уворачивается и спрашивает: — А как же двадцатидвухлетний падаван Кеноби? Энакин сидит между мной и Падме и выглядит крайне довольным. — Да простит меня Оби-Ван, но он был ужасным придурком и несносным mir'sheb. Все смеются и смотрят на меня. — Герцогиня назвала меня всезнайкой, — перевожу я. Сатин одаривает меня несвойственной ей детской улыбкой. — Рада видеть, что ты ещё помнишь мандалорский. — Просто запомнил полезные вещи, ori'dush dala, — ответил я и обратился к окружающим. — Сатин выставила всё так, будто она была девицей в беде, которая отчаянно жаждала, чтобы её спасли — признаюсь, я сам ожидал именно этого. Однако, когда мы с Мастером прибыли, оказалось, что сложнее всего было убедить девицу позволить нам защищать её...и пытаться не уступить ей в мужестве и решимости. Мы месяцами жили впроголодь, без какой-либо уверенности в завтрашнем дне. Если я и был таким, как описала Сатин, то изменился после всего. Тот год многому меня научил, и прежде всего тому, что нельзя недооценивать мандалорских девиц. Сатин подняла бокал. — За девиц и джедаев, а также за всех, кто отдал свои жизни за Мандалор. — За Шаали Хейлром, — добавила Падме. — Скорейшего ей выздоровления. Энакин заговорил, обращаясь ко мне: — Завтра я первым делом отвезу тебя навестить её, Мастер. Это поспособствует чудесному исцелению. — Нельзя отрицать, что на Мастера Кеноби приятно смотреть, — говорит Падме, — но...чудесное? — Шаали — фанатка Оби-Вана, — поясняет Энакин, и все удивлённо смотрят на меня. — Пожалуйста, не слушайте его, — вмешиваюсь я. — Он сам не понимает, что несёт. Вчера Шаали проявила невиданную храбрость и не заслужила... — Так она твоя поклонница или нет? — прерывает меня Энакин. Неожиданно мне на помощь приходит Асока: — Да ладно вам, Мастер, вы несправедливы. Все знают, что Оби-Ван — член Совета и герой войны. Многие юнлинги и падаваны мечтают быть похожими на него. — А Мастер Вос говорит, что она скорее мечтает побывать на нём. Взрослые хихикают, Асока закатывает глаза. — Моя дорогая ученица, — продолжает он, — тебе пора узнать правду: болезнь Шаали гораздо более распространённая, чем ты, возможно, думаешь. Только представь себе: я точно знаю, что все сидящие за этим столом, кроме тебя и сенатора Органа — хотя и за вас я не могу поручиться, — рано иди поздно заразятся ей. — Хватит, Энакин, — приказываю я, закрывая лицо рукой. Сквозь пальцы я вижу, что обе женщины покраснели. — Я заявляю, что ещё не болен...будем надеяться, это не заразно, — говорит Органа с горящими от любопытства глазами. — А теперь Мастер Кеноби должен открыть секрет, как он этого добился. — Бейл, пожалуйста, хоть ты... Энакин поглаживает моё бедро под столом, словно успокаивая нервного питомца. — Ответ прост: Оби-Ван флиртует со всем, что движется, зачастую сам того не осознавая — он просто не может по-другому. И кто его осудит? Он умудряется находить время для пристальных взглядов и плавных движений. Сатин не знает, смущаться или смеяться. — Я считаю себя обязанной подтвердить последнюю часть высказывания, но давайте обратим внимание на другое. Мастер Скайуокер, вы пытаетесь смутить несчастных жертв данной болезни, но ваши слова скорее выдают вас, а не остальных. Оби-Ван красив и добр — не секрет, что женщины ценят эти качества. Удивляет именно то, что вы сказали это о себе...разве он не должен быть вам как отец? Если вы спрашиваете, хотел ли я когда-либо назвать его папочкой, то да. Я давлюсь от смеха, уловив мысль Энакина. Он хлопает меня по спине, явно довольный. — Ваша Светлость, уверяю вас, что отношения между Мастером и учеником, на которые вы намекаете, редкость. С другой стороны, тайное влечение падавана к мастеру встречается в храме на каждом шагу. Асока тут же заявляет торжественным тоном, прежде чем я начну отчитывать Энакина, как ребёнка: — У меня такого никогда не было, хотя я никогда и не воспринимала вас как отца. Может, скорее как старшего брата? — Спасибо за то, что подтвердила мою теорию, Шпилька, и за то, что назвала меня единственным невдувабельным Мастером в Ордене... Постараюсь не обижаться. Я хочу заявить — герцогиня, прошу простить мою неучтивость, — что в моём признании нет ничего неожиданного, тем более, что вы сами так удачно перечислили добродетели моего мастера. — Это заявление, Энакин? Трогательно. — Ну, Мастер, не льстите себе: я не утверждал, что мы все до сих пор больны вами — лишь то, что когда-то были. — Так или иначе, мы пренебрегаем фундаментальным фактором в данном вопросе — это сенатор Амидала... — подчёркивает Органа. Она отвечает ему сквозь усмешки, явно забавляясь больше всех остальных: — О, я полностью согласна с Сатин и ничему не удивляюсь. — То есть я единственный, кого это заявление застало врасплох? — заключаю я. — Так или иначе, боюсь, что до сих пор не извлекал из этого должной выгоды. — Энакин, зачем ты ему рассказал? — шутит Падме. — Ты создал чудовище!