Не кормите своих духов Аватаром

Дело ведь не в том, Аватар Тяньчжэнь или нет. Дело в том, что Тяньчжэнь — Тяньчжэнь, сущий мальчишка, ветер в голове, босые пятки. Наивный, что уткочерепаха, ну кто ж в чужом доме беззаботно останется да магичить будет, словно так и должно? Уж Панцзы знает, как это опасно. Дырка в брюхе забыть не позволит. Если б не тот парниша из огоньков, да охранят его Ла и Туи… Нет, Панцзы знает. А потому хватает дурное глазастое за шкирку и с дерева руками стягивает, разъясняя во всех выражениях, что нельзя. Тяньчжэнь из кочевников. Тяньчжэнь привык реять в небе гордой чайкой, не сидеть на месте, соваться в каждую дырку и айкать, прищемив любопытный нос. Тяньчжэнь, кажись, «правило» слышит исключительно как «нарушать». Тяньчжэнь У Се, что тут скажешь. Ладно хоть, по повадкам не монах. Святого быть человеком Панцзы бы не выучил. Тяньчжэнь не лыс, как голяшка, мяса с рыбой не чурается, а что на овощи налегает больше — так кушанья должны разнообразными быть, Панцзы одобряет. Сомья морда, которой У Се выучился метать паровые булки точно в пасть, тоже. Тяньчжэнь говорит — спасибо дяде. Смурнеет, как море в шторм, куксится, голос подрагивает, а говорит. И как того за смутьянство изгнали, и как он следом бросился, как прознал, и что всё-всё известное — оно от Саньшу, а не будь его… Трёт свои татуировки дурацкие, приметные, выдающие, жмётся, будто ему зябко. Панцзы в тот вечер думает. Много. Сидит на скамейке с бадейкой мутного белого теста, месит вдумчиво, упорядочивая мысли. И вправду работает лучше, чем с супом, не соврал знакомец… О — так может, к нему и отвести? Человек толковый, не то, что местные богатеи, и руками работать не боится, и в голове трезвость водится, и с деньгами умел. Жизнь знает. Оставить ему весточку — заглянет, как время выкроит, глядишь, и не один, а с попутчиком, а тот уж столько по свету нашатался, что вдвоём дельное надумают точно. Потому что Тяньчжэнь, может, и не Аватар, но кочевник. А значит — аватарство заочно припишут, за глаза, за спиной, черканут приговором по шее, мишенью на грудь. Аватар для мира спаситель, Аватар для мира угроза, Аватар — всего лишь повод, чтобы вновь распалить войну. Аватар будет нужен всем. Тяньчжэнь — никому. Панцзы не заботится о судьбе мира. Знает отлично, собственной шкурой: те, кто не желает шевелиться, не сделают ничего, с Аватаром или без. Взвалят свои хотелки на удобные плечи и разорвут в клочья, если откажется отвечать. Аватар — всего лишь человек. Один. Хрупкий. Аватар не для людей, для людей и духов — эта война не его. Он бесполезен. Только Тяньчжэню этого не объяснишь. Узнает, что происходит — рванёт, как в задницу укушенный, помогать. Уж лучше б его мятежный дядя научил о себе заботиться, чем про статусы и основания глаголил, тьфу! Ух, попадись ему могилка У Саньсина, Пан-е туда лично канал прокопает, без всякой магии, и рыбьего духа напустит, чтобы призраку дядюшки в посмертии икалось! Тесто громко чавкает под ладонью. Панцзы фыркает, сдувая первого летнего комара с носа, бормочет ругательство, сбивая со щеки второго. Вот ж пакость. И чего рыбина их не гоняет? Самое то было бы для вредности характера. …а ведь замолкла. Чтобы такая злоехидная тварь и притворялась, что нет её? Что он, снова жрёт кого или помер? — Сомья морда? — окликает Панцзы погромче, на полдвора. И ведь тихо как в мире: даже сверчки вездесущие заткнулись, не орут перебуженные куры, у которых посменная вахта, чхать хотевшие на рассветы, не храпит в загоне парочка поросят… Что-то здесь не так. Хозяйство не спит. Забились по углам перепуганные цыплята, елозят по полу пузом свиньи, сбившись в большой серый комок, вздыбила нервно шерсть прибившаяся на той неделе карликовая пума. Только Тяньчжэнь дрыхнет, как сурок, умаявшись за день: Панцзы приставил его к лопате, яму копать для пруда. В доме всё тихо. До поля он добегает, как есть, в одних сандалях, без стойких сапогов, только и успев фонарь поярче раздуть. Тихо, темно — возвышается призрачной громадой силуэт высунувшегося духа, а рядом с ним… а ведь сейчас Король драконов не нападает, нет, замер, что кролик, смирный, позволил тёмной человеческой фигурке опереться на скользкий чешуйчатый бок. Туи и Ла, это ж кого к ним занесло? — Эй, Сомья морда? Эй, парень, ты бы от рыбьей туши отошёл, цапнет, как есть! А ведь кровью воняет. Не человеческой, не духовой — что же за странное создание рискнул утащить глупый си ту. Пустят ведь его на рыбий шашлык и не поморщатся. У найдёныша волосы тёмные, свалявшиеся, слипшиеся от багрянца, а губы сухие, треснутые, будто только из пустыни выполз, и вместо одежд — рванина, похлеще народного костюмчика У Се с его цветом маринованной редьки. А глаза открыты — как колодцы, чернющие, усталые, старые, знакомые такие… — Огонёк?! В дом Панцзы влетает так, словно за ним все окрестные мертвецы гонятся. Поднимает Тяньчжэня криком, опрокидывая нежданную ношу на стол, шурхается в тайнике с травами лихорадочно. Чтобы Пан-е и дал умереть своему давнишнему спасителю? Не бывать такого! Значит, всё же удрал Огонёк, нашёл, что искал, вот и молодчина, ты теперь только выживи, парень… Ты же крепкий, ты же сильный, в одиночку против целого отряда выстоять мог — выживай, Огонёк, Панцзы обещал свой лучший суп приготовить, с лапшой тонкой и свиными вонтонами, с наваристым острым бульоном, тебе понравится, только живи давай, Огонёк, живи, ты же сюда добрался! Вон и Тяньчжэнь мельтешит, старается, бормочет себе под нос плачем — Сяогэ, Сяогэ, и тебе ещё рассказывать, откуда знакомы, и ему рассказывать, живи, парень, ты справишься! Глухая тишина уходит к утру, как зловещий призрак. Панцзы оседает на пол, осоловело глядя на нервно задремавшего на чужой руке Тяньчжэня, и думает: надо сладить ещё кровать. Втроём на его они точно не влезут.