Жук в коробке

      Когда родители разводятся, маленькому Арсению нравится лежать на полу и представлять, как он умирает от горя. Мама и отец стоят у гроба, виня себя в смерти сына. Но уже поздно: Арсения не вернуть. Любое страдание эгоистично. Арсений кричит на маму, он просто хочет желать отцу «Спокойной ночи» не по телефону.       Улица перед нужным домом пустует. Тоске лишь бы сжать уютным мерцанием окон этажей выше. Девушка в коротком пальто заходит за угол. Они встречаются с Арсением взглядами, когда она оборачивается; лицо искажено страхом. На концерте нельзя выделяться. Через пару поисковых запросов Арсений, сняв куртку, повязывает на пояс, засучивает рукава до локтей, придает прическе небрежности. Мешки под глазами включены в стартовый набор перевоплощений.       Пихнув Арсения, обгоняет парень в огромном худи. Трое таких, как он, могут в данном предмете одежды поместиться. Из-под капюшона выпущена, звеня и болтаясь при каждом тяжелом шаге, цепочка с бритвенным лезвием. Татуировка за ухом — «listen closely ©CFAR». В Интернете ничего не говорится об отношениях поклонников друг с другом. Нет ничего глупее, чем показаться чужим еще до самого мероприятия. Решено избрать путь компромиссов.       — Привет. Что-то запутался, — Арсений воздерживается от вежливой улыбки. — Ты не знаешь, где вход на концерт? Ты ведь туда?       Взгляд из-под челки обжигает. С перекрашенными волосами и затвердевшей линией губ Саша практически не различим. Арсений чудом распознает бывшего друга, безоговорочно поддерживающего все его инициативы. Все сдаются по-разному, и горько пересекаться именно в этой точке жизненного пути.       — Да, — Саша сглатывает. Проследив за опущенным взглядом, Арсений вздрагивает: ногтевые пластины на больших пальцах заживают тремя отдельными частями. Саша прикладывает к бесцветным губам руку. — В чате писали, пускают через служебный вход. Можем поискать вместе.       Если бы не амплуа слушателя «Choked for a Reason», Арсений бы устроил этому дураку нагоняй. Никто не должен тяготиться виной из-за того разговора. Шаги — метроном. Саше не составляет труда хранить молчание. Внешне друг остается невозмутимым. Будто внутри сгущается нечто глубокое и темное.       — Как ты? — все же не выдерживает Арсений. Роль катализатора кошмарного процесса выдана ему против воли. Между лопатками бегут мурашки.       — Нормально, — Саша пожимает плечами, ускоряя шаг.       Электрический свет на этой улице кому угодно придаст болезненности. Будто Арсений оставляет в палате ракового больного и возвращается спустя время, когда в метафорических часах падают с высоты последние песчинки. Профессионализм борется со страхом. Пусть бывшего, друга нельзя оставлять одного. При всех «но» Саша Арсению небезразличен.       Они заходят за угол. На тротуаре — сколы и трещины. Отстав от спутника, Арсений открывает «Заметки» и «Диктофон»: режим разделенного экрана для удобства. Подбирает слова, которые Саша услышит через пелену своего заблуждения.       «Я не сдаюсь. И ты не сдашься, верно?»       «Твои руки способны на большее».       Саша исчезает в дверном проеме. Помедлить — Арсений теряет его снова. Внутри давит на барабанные перепонки бас-партия. Звукоизоляция здания превосходная. Благодаря дыханию толпы веет жаром, запахом свернувшейся крови. Концерт не начинается.       Под локоток; Арсения просят назвать пароль. Невнятной дикцией удается достичь цели.       Группа располагается на возвышении, огражденном ржавой решеткой. Вокруг — плотная, скулящая от восторга людская масса. Вокалист, сжимающий между пальцами сигарету, поднимает голову от смартфона. Арсений отворачивается, признавая поражение в дуэли взглядов.       Неправильное поведение. Это его кумир, все-таки. По-прежнему не глядя в сторону группы, Арсений протискивается к решетке. Играет смущение. Идиот. Затянувшись, вокалист смотрит, теперь — с некоторым интересом. Арсений подстраивается под колебания толпы. Не выделяться.       Самого бы этого, с искусственным шрамом на половину лица, призвать к ответу за творчество. Искусство свободно — никто не спорит. Но цена слишком высока. Саша и та девочка, по билету которой Арсений сюда попадает.       Барабанщик качает головой: дергается обезображенная маска Арлекина. По рукам расходятся татуировки в стиле мехенди. Басист, явно под седативными, не с первого раза начинает играть нужную партию, а не набор звуков. Арсений оборачивается: в воздух взмывают руки, отмеченные рубцами разных форм и размеров. Синий свет из противоположного конца помещения отражается об эти бессмысленные знаки.       Солист падает на решетку. Судя по синякам на торсе, он проворачивает этот номер в каждом городе тура. Жилистая рука хватается за ржавый прут. Тонкие губы разбиты микрофоном. На припеве, кажется, когда соло-гитарист принимается подвывать вторым голосом, вокалист смеется, демонстрируя кровь на деснах. У Арсения кружится голова. Упасть, зажатым толпой, не получится.       Вокалист, присев на корточки, поет для него. Или это иллюзия в восторженном писке поклонниц.       Пробираться к выходу. Такое исследование чревато ночными кошмарами. В спину брошена реплика на английском. Вокалист говорит что-то вроде «смотрите, этот парень решился». Внимание зрителей держится на Арсении мучительное мгновение. Наблюдать лучше на непочтительном отдалении.       Толпа двигается равномерно. За исключением левой стороны, где приросший к полу парень стоит и смотрит на решетку во все глаза. Дрожащие пальцы набирают символ за символом в «Заметки». Информации более чем достаточно.       — Я тебя сразу заметил! — смартфон едва не летит на пол.       — Андрей?       Объятия оказываются слишком крепкими. Арсений сходит с ума. Фантасмагорический оттенок реальности. Рыжеватые волосы щекочут ухо.       — Все верно!       — Ты слушаешь, — Арсений многозначительно кивает на беснующегося у решетки солиста, — эту группу?       — Как и ты, — Андрей подмигивает, мол, не переводи стрелки, моралист. — Нам всем необходимо право на смерть.       Арсений копается в собственных скудных знаниях катехизиса. Быстрый взгляд на неподвижную фигуру в толпе.       — А твоя религия… не против подобной идеологии?       — Поработал в монастыре, — Андрей смеется, — и религия сразу «моя»!       — Извиняюсь, — холодно реагирует Арсений.       Там, у решетки, мелькает челка Саши. Искаженное лицо поделено ржавыми ячейками на части. Вокалист впивается в подбородок бывшего друга пальцами, с отвращением толкая прильнувших к ограждению поклонников. С началом новой песни барабанщик стряхивает маску; предупреждающими огнями распахиваются глаза в лопнувших сосудах.       — С выходом альбома не успел. Придется ждать следующего, — Андрей говорит через рваное дыхание, спустя череду прыжков.       — Ты не успел… что? — раньше, чем ответ угадывается самостоятельно, Арсений поднимает на уровень лица ладонь, отгораживаясь от правды.       История Андрея тоже пригодится. Концерт претендует на хороший лонгрид. Обдумывая структуру работы, Арсений возвращается вниманием к неподвижной фигуре. Худи, и не разобрать, кто под капюшоном. Этот человек неизвестного пола, кажется, ничего в жизни прекраснее не видел. Случайные толчки для незнакомца или незнакомки — как неосторожность посетителей независимой выставки для статуи.       Андрей спешит к «своим», обескураженный. Арсению не верится, что он сам припев назад обматерил малознакомого человека. Вопрос в пренебрежительном отношении к жизни и чувствам других людей. Репутация испорчена — и плевать. В материале уже топиться можно, на случай, если Арсения вышвырнут сейчас. Вокалист стонет про электричество, бегущее по венам. Отпихивает от решетки Сашу. Тот безвольно отваливается в толпу. Случайный проблеск света выхватывает царапины на красивом лице. Арсений все крепче сжимает смартфон, пока вокалист демонстративно обтирается ширинкой о решетку. В непосредственной близости от лиц фанаток. Все, на что могут рассчитывать парни, — средний палец и царапины.       Та неподвижная фигура. Может быть, у человека шок в плохом смысле. И они с Арсением — единственные, не тронутые кошмаром. Выставив локти, лезть в толпу. Вокалист кричит на английском: «Ты боишься, педик, поэтому не заслуживаешь жизни».       Арсений сначала стучит по спине, затем кладет на сгорбленное плечо ладонь, чтобы их не разбросало людским течением по сторонам. Капюшон худи медленно поворачивается к нарушителю.       Ну уж нет. Последняя капля; щелкает порванной струной басиста, вздрагивают все, кроме самого исполнителя.       Брат подслеповато хлопает редкими ресницами. Побледневшая до нездорового оттенка кожа. Арсений не так часто видит его лицо. Это взаимодействие рискует запомниться надолго.       Бесполезно задавать вопросы, выясняя причины. Возможно, Арсений поступает грубо. Непрофессионально. Сопротивление брата бесполезно, когда Арсений тащит его за рукав, стиснув на ткани пальцы, ищет взглядом Сашу. Вокалист надрывается на английском: «Мы надеемся, что вы умрете сегодня ночью». Оказывается, это не только пожелание уходящим, но и начало новой песни.       Разборки, по традиции, проводятся на кухне. Арсений срывается на маминого мужа. Не кричит, нет — его рвет словами, судорожными вздохами. Мама достает из настенного шкафчика пузырек пустырника, наливает в чистую кружку воду.       — Читай! — Арсений сует дачнику под нос статью «Вдовьего». — Про эту группу не только мы писали!       — Да я ж… — лепечет мамин муж. — Он деньги на билет попросил. Я думал, музыку слушает, хорошо…       — Ты платишь за смерть собственного ребенка! — Арсений пересекает черту «а вот это слишком». Эмоциям необходимо дать выход, но не здесь. Вместо улаживания конфликта сделан еще один выпад в сторону виновного. — Никому не будет дела, о чем ты думал, когда твой сын повесится в соседней комнате!       Брат разглядывает стол. Ладони спрятаны в коленках. Матово подмигивает за лепестками потной кожи электронная сигарета. Выпадает из кармана по пути, и брат чудом отвоевывает право подобрать «ашку» с асфальта. На концерт он подводит черным глаза и царапает неизвестным тупым предметом левую ладонь. Арсений едва не выворачивает пострадавшую конечность, пока тащит брата домой.       — Он за компьютером постоянно, — дыхание маминому мужу дается с трудом. Лицо идет красными пятнами, словно вокалист вжимает в решетку на расстоянии. — Я так обрадовался, что он захотел пойти куда-то…       Мама вкладывает в руку Арсения стакан: капли и вода. Неожиданно прижимается губами ко лбу. Так бывает еще до развода, когда маленький Арсений кашляет и хнычет без повода. Отец, пусть завтра на работу, читает сказки, смачивает тряпку со лба холодной водой, покидая комнату сына далеко за полночь. Простое действие — слезы сражаются с волей Арсения не на жизнь, а на смерть.       Нет торжества. Нет злорадной дрожи — противник прижат к стенке. Правда, на стуле сутулится не предмет ненависти, а обыкновенный уставший мужчина. Отец брата.       — Проверяй информацию, — цедит Арсений, залпом выпив содержимое стакана. — Если твой сын сам это сделать не в состоянии.       Хлопок двери. Арсений зажимает ладонью рот, наворачивая круги по комнате, затем, остановившись, массирует виски. В зеркало взглянуть страшно. И некогда: нужно писать статью.

***

      Качество ночной работы не то что хромает — оно извивается на залитом солнцем и водой асфальте без намека на функционирующие конечности. Арсений успокаивается ближе к утру, не позволив слезам пролиться. Стучат мама, ее муж, в конце родители, отчаявшись, отправляют к двери брата. Они все говорят, Арсений прав. Проглатывая эго, убеждают, что он молодец. Клянутся, это очевидно: Арсений — не поклонник «Choked for a Reason». У него есть причины жить.       Староста щурится: лужи приумножают свет. Воздух холодный и мокрый, но безумно вкусный. Они с Арсением стоят на вершине лестницы. Дверью занимаются профессионалы; дядю Жаворонка в качестве благодарности за смену замков обещают упомянуть как спонсора «Вдовьего», рекламой его небольшого бизнеса.       Старосте тяжело скрывать правду. Отягчающим фактором служит кофе, который Арсений приносит вместе с тем, что только журналист-извращенец назовет лонгридом.       — Лучше будет, если ты скажешь.       — Это угроза? — усмехнувшись, уточняет староста.       Арсений вздыхает. Он не хочет переживать подобную ночь снова.       — Ты уволен.       — Я… — рот безвольно раскрыт. Отмотать бы время назад. Все эти столкновения лицом к лицу с правдой — Арсений проигрывает.       — К нам перевелся новенький. Очень талантливый, — староста, когда говорит, иногда забывает вдохнуть. — Платить всем у меня нет возможности. Плюсом, — пытается поймать взгляд, будто заискивая, — ты же теперь не учишься с нами.       — Статья — дерьмо? — спрашивает Арсений. В ушах звенит, как после удара. Весь свет вдруг кажется лишним.       — Действительно, конечный продукт жизнедеятельности, — улыбается староста.       — Понял, — Арсений кивает вниз, где возятся с замком. — Ноутбук заберу, и все.       — Заходи в гости, не стесняйся, — отдав долг вежливости, староста хватается за смартфон, сразу прикладывает к уху. Необходимо оповестить сотрудников, что план публикации остается прежним, без эксцесса в формате концерта «Choked for a Reason».       Все испортить. Арсений рад бы оказаться не собой. Всех подвести. Он заглядывает под все столы. Сумки с ноутбуком нет. Сережа не может просто оставить ее на улице. День не способен становиться хуже в геометрической прогрессии.

***

      — Можно? — в щель приоткрытой двери протискивается голова брата.       Арсений с сопением переворачивается сначала на спину, затем на бок. Поспит он не в этой жизни.       — Да. Ты не насчет вчера?       — Предки успокоились, — брат неопределенно мотает головой. — Все, забыли.       — Тогда слушаю тебя, — Арсений садится. Легкое головокружение. Удивительно несколько суток жить на запасные ресурсы организма.       — У меня в наушниках… то есть, я в наушниках когда… ну, у меня там не так громко.       Арсений заявляется и сегодня. Рассказывает про увольнение из «Вдовьего», пропавший ноутбук. Что он скучает по прежнему Саше. Что вчерашнее его поведение достойно порицания. Под щелчки мыши и устрашающий шум системного блока.       Футболка брата, «Choked for a Reason». Арсений считает, что для себя уместным будет добавить в конце «s». Голова не реагирует временным искажением реальности — наверное, вырабатывается привычка. Тело охлаждается до температуры непробиваемого отрицания.       — Я слышал все, когда ты приходил, — говорит брат.       — И ты здесь, чтобы шантажировать меня?       Смех у брата не лучше, чем у Арсения: нервный, с переливами страха. Шум из открытой форточки будто затихает.       — Нет. Я просто… меня не предок попросил сказать. Никто не попросил. Вот так, просто… ты классный. И мне, типа, никто так не доверяет.       Арсений, в ожидании «приговора» опустивший голову, вскидывается. Брат улыбается, переступая с ноги на ногу, тянет ладонь для рукопожатия. Встать, подойти — неуверенное закрепление мира. Одного лучика во взгляде близкого человека хватает, чтобы вернулась твердая установка на жизнь. Главное, ждать света, даже если ничего его появление не предвещает. Будет, обязательно, рано или поздно.       — Я к тому… Заходи. Я правда сделаю погромче, если ты не хочешь, чтобы слышно было.       — Хорошо, — почти шепчет Арсений.       — И книги твои я не прочитал. Прости, — разом поникнув, добавляет брат.

***

      Отец пытается выскользнуть из дома до того, как Арсений проснется. Бесшумно прикрывает двери, завтраком пренебрегает; кухня — самое шумное помещение в доме. К тому же мама закрывает дверь в комнату Арсения и форточку, чтобы сквозняк не выдавал беглеца. Сон — чуткости больше, чем в новогоднюю ночь. Босые пятки настигают отца за мгновение до закрытия двери. Мама, обыкновенно, выдыхает, поджимая губы. Отец смеется, прерываясь на радостные восклицания, будто Арсений выигрывает в каком-то секретном состязании.       Сейчас, красться через спящую квартиру. Арсений не собирается прощаться ни с кем, кроме одного человека. Для этого пережит вечерний разговор с бабушкой: она точно знает место. На экране блокировки светится входящий вызов. Перезванивает Сережа.       — Здравствуйте, — слегка заикаясь, звенит в динамике. Стук — видимо, обо что-то ударяется металлическая нашлепка. — Сначала хочу сказать, что ваш ноутбук у меня.       Арсений налегает на дверь, двигая ключом в скважине. Глаза закрываются; на миг он прижимается лбом к холодному материалу, то ли поверженный облегчением, то ли давая себе передышку.       — Теперь к делу, — Сережа оживляется. — Я нашел информацию о художнике. Его зовут Шастун Андрей. Известен благодаря своей жене, знаменитой продюсеру, Марине Шастун.       Арсений спускается по лестнице. Деньги лежат за пазухой. Рядом, под кожей, в груди, зудит и подпрыгивает нетерпением.       — Рисунок с фантика не выставлялся на аукционах, насколько я знаю. В интервью Шастун его тоже не упоминал.       Арсений вылетает на улицу. Все не так плохо.       — Все, что у нас есть — могила Шастуна и контакты агента, который устраивал несколько последних выставок-аукционов художника.       — Великолепно, — выдыхает Арсений в темноту. — Сколько архивов ты перерыл?       — В Интернете все есть.       Они договариваются о встрече у «Вдовьего». Сережа не зря говорит «нас». Завтра уборщику придет зарплата и можно купить билеты. Исследование продолжится через сутки в поезде. Арсений заверяет: он за все заплатит. А пока берет такси, чтобы добраться до кладбища.

***

      Выходить из комнаты, чтобы встретить, и видеть, как отец меняет треники на брюки, а затем — майку на рубашку. Он всегда выходит в рубашке, даже если день намечается жаркий.       Усталая и счастливая улыбка. Привычная.       Не для могильного камня. Арсений с «Фонариком», наверное, нервирует местных сотрудников. Фантастические кривые, пока не устают ноги. Зачем-то глупое молчание над свежей землей и жухлыми гвоздиками нужно. Без этого Арсений не уедет.       Они стоят в прихожей, и отец что-то говорит. Арсений все понимает. Понимает, но не слушает. Сказать что-нибудь важное — не для ребенка, как выразилась бы мама.       На кладбище — как в кинозале. Можно не смотреть. И не верить тому, что написано. Этим датам и именам. Какая-то ошибка. Не может быть, чтобы смерть была такой.       Обнаружив на кухне конфеты «Егорушка», Арсений отправляется гулять. Идет по улице, размахивая какой-нибудь палкой и оглядываясь на редких прохожих. Он улыбается им, а они улыбаются в ответ, как будто это и в самом деле забавно: идти с палкой, размахивать ею, будто это флаг или транспарант, а не просто кусок дерева.       На могилу падает прямоугольная тень. Пристальное свечение луны, внезапно вышедшей из-за рваных облаков. Запахи вокруг усиливаются. Мужчина в заляпанном грязью комбинезоне подставляет луне обветренное лицо, шагая через пару тропинок от Арсения. Веет прохладой, но ветра нет. Арсений поднимает ком земли, позволяет ему рассыпаться под пальцами, бросает в сторону. На наивных цветочных лепестках стынет роса.       Крохотный шажок, чтобы отпустить. Все, что Арсению нужно, — обнять, крепко-крепко.       — Арсенька, ты не скучай, — просит отец. — Мы с тобой еще увидимся. В этой жизни, в следующей. Обязательно. Я тебя очень люблю.