Жук в коробке

      Арсений дефилирует с подносом: шампанское в бокалах почти не двигается. На «тренировки» уходит с полчаса. Не зря прийти раньше. Ноет спина; ради аристократической осанки потерпеть можно. В отличие от большинства волонтеров, Арсений не меняет рубашку на синюю футболку, ограничившись значком и тапочками. Будто это их с Антоном мероприятие. Интимное.       Пусть гостей встречает рыжий парень с карими глазищами, на дополнительный пост у входной двери выставлен Сережа. Поезд добирается днем, и они с Арсением долго гуляют. «Вдовье», благодаря донату обеспеченного читателя, обновляет компьютеры. Нонфикшн литература перечитана вдоль и поперек. Нет, Арсений не против, если Сережа оставит ее себе. Не писать ничего несколько месяцев. Бывают потуги с ноутбуком, но в этом городе текстовый блок на журналистику мозгом не снят. Арсений и без того занят. Выставкой. Антоном. Никогда не поздно, но в груди жмет горьким «забросил».       В поле зрения мелькают дреды с металлическими нашлепками. Сережа, мягко обнимая, прижимается щекой к плечу.       — Твой на улице.       Арсений ставит поднос на подоконник. Бегом на цыпочках, забывая, как непросто челка укладывается упорядоченным множеством прядей. Антон топчется от здания в отдалении. Будто сомневается, что все происходит всерьез. Арсений, краснея — потому что, как мальчишка, выглядывает из-за угла, над головой Сережи, — признается: он тоже не верит. Они справляются. И с авторскими правами на картины Андрея Шастуна, и с арендой помещения, и с подбором волонтеров, перевозкой и прочим, что обсуждается ночами. Иногда по телефону, а иногда Арсений приезжает к Антону домой. Они пьют пиво и путешествуют по Сети поисками оптимального варианта. Это не «кругосветка», но отец бы одобрил.       Лоскут асфальта покрывается стежками первых автомобилей — люди с работы возвращаются домой, а не на выставку. Синяя футболка хлопает карими глазищами, чтобы махнуть рукой и торжественно пропищать:       — Добро пожаловать!       У Арсения времени нет, чтобы шикнуть на предателя. Он несется обратно в зал, подхватывает поднос. Сереже и рассказывать не надо, что происходит; улыбнувшись, тот пропускает обладателя неуверенной походки. Арсению нужно имитировать выполнение несуществующего важного задания, но за спиной каменеет все тело. Некуда спешить с полным подносом: гостей нет. Локтя Арсения касаются.       — Привет.       — Добро пожаловать, — Арсений не роняет достойной подачи, поднимает поднос. — Не желаете выпить?       Антон смеется. Обидно немного; рубашка и брюки не просто так два часа гладятся. Потому что Антон смотрит в глаза. Как и Арсению, для него кроме блестящего под лампами цвета радужки ничего не существует.       — Я тебя видел, — шепчет Антон.       Хлопает дверь туалета. Синяя футболка, уткнувшись в телефон, шагает через зал. Арсений оборачивается: он действительно не успевает отдышаться после бега, но старательно это скрывает. Поставить чертов поднос на подоконник и перестать притворяться. Антон приветствует незнакомого волонтера кивком, тянется к рукаву рубашки.       — Пошли.       Всю подсобку занимает длинный стол. Бумажные красные скатерти уставлены подносами с бокалами и тарелками под пищевой пленкой. Безумно красивая девушка занимается нарезкой и разливает напитки, а на фоне, если зайти, играет Linkin Park. Арсений ведет к шкафчикам, крошечным крючкам вешалок.       — Думал, ты не придешь, — удерживает пальцы, когда Антон принимает из его рук синюю футболку.       — Я тоже. Я почему-то пиздец переживаю, — слабое пожатие, от которого Арсений теряет всю сконцентрированную на каждом квадратном миллиметре кожи идеальность.       Длинный стол еще не раз станет опорой. Арсению от одной мысли плохо. Антон протаскивает футболку через рукав, высунув рукава и горловину на другую сторону. Повернуться спиной.       Арсений никому не расскажет о ночи перед выставкой. Он заявляется с документами сюда, в подсобку. Аренда с утра. Ночью Арсений осматривает картины, одну за одной, протирает рамы бумажными салфетками.       Если поднять руки, футболка покажет полоску голого живота. Антон — по стойке «смирно», пока Арсений не подает поднос.       — Ты у меня звезда.       Фаланга нежно подталкивает подбородок вверх, запястье под угрозой вывиха вертится на несколько градусов. Антон при таком количестве указаний ждет еще.       Сначала разносят шампанское и крошечные сэндвичи. Быстрее, иначе треугольники поджаренного хлеба перестанут хрустеть. Синие футболки смешиваются. Арсений проверяет экран блокировки между пустым и полным подносом: Сережа в восторге, берет интервью, «такой лонгрид будет», «Рашид мне про один прием рассказал, сейчас вот пробую».       — Я узнал «Егорушку», — Саша ловит за рукав.       Если бы не прикосновение, Арсений бы не различил угасающий голос. Призрак, с перевязанными запястьями и бескровными губами. Внутри черных синяков тлеет поражение. Нельзя сдаваться сейчас. На Арсения поглядывают со всех сторон, прикидывая, что с подноса ухватить самым непринужденным движением.       Саша берет полный бокал. Оглядывается. Картины помогают ему дышать. По ту сторону не будет миров, где можно спрятаться от неизбежного течения мыслей и времени. Арсений не может сосредоточиться на словах, которые говорит, иначе упадет поднос.       — Ты жив. Это самое главное.       — Да. И никто не сделает за меня выбор, — Саша пьет; как только бокал пустеет, он опускает голову и будто бы удивлен, что Арсений еще здесь. — Я хочу писать музыку. Или книги, пока не решил.       — Мой номер у тебя есть, — чудо баланса: Арсений, накренившись, аккуратно целует Сашу в скулу. — Надеюсь, не зазнаешься и примешь без очереди на автограф-сессии?       — Если ты когда-нибудь… — голос оборван, и Саша несколько секунд безвольно шевелит губами и давится воздухом, — … я буду ждать. Всегда.       Арсений идет прочь, расточая улыбки. Лучше, чем ничего.       К концу первого часа тянет поплакаться Антону в футболку. Арсений ловит сияющий взгляд однажды, у одной из картин. Тот мальчик в треуголке. Они разные. Антон лучше.       — Куда? Не успеваю! — Максим, схватив с подноса бисквит, вступает в мысленную схватку с шампанским. Ирония без прошлого яда, публичная маска: — Или это только для элиты? За нас! — откусывает бисквит, зажмурившись. Бокал не берет.       — Справились, — Арсений добавляет тихо: — И ты справишься…       — Если бы мать за нашего папку взялась, — взявшись за воротник Арсения грязными пальцами, сообщает Максим, другой рукой обводит зал, — этого бы не было, ставлю косарь!       Угощений много — людей мало. Но каждый из зрителей заявляется сюда по собственному желанию, преследуя тайную цель. Отдельная компания уплетает бисквиты, оттопырив мизинцы. Субтильные парни одеты неброско, дешево. Судя по высоте голосов, презирающие любое гендерное деление социума.       — Загруженный вечерок, да? — татуированный парень в рубашке и модном пиджаке улыбается искренне, придерживая за блестящее ребро поднос. Бокал шампанского опасно кренится, прежде чем замереть в его пальцах.       — Вы правы, — подтверждает Арсений. Сунув опустевший поднос под мышку, как папку с докладом, позволяет себе эмоционально расслабиться.       — Уважаю, — ткнув в эмблему организации на значке, татуированный парень внезапно хватает за руку, как для рукопожатия.       — Счастлив быть частью этого движения на один вечер, — Арсений пожимает, ощущая кожей ладони слои ухаживающих средств.       — Эд, приятно познакомиться.       — Арсений.       Боком проходит довольная синяя футболка, просматривая снимки на экранчике фотоаппарата.       — Отчетность, смекаешь? — Эд усмехается. — Вчера мы были на поэтическом вечере. Он собирает средства для сохранения каких-то птиц из Красной книги, а завтра должны быть на концерте по детям с онкологией.       — «Мы»?       Эд машет бокалом в сторону живота, обтянутого рубашкой.       — Я вот с тем, лысым. Жюль, — придвинувшись, смешливо откровенничает на ухо. — Иногда я называю его Жюльен.       Арсений способен на натянутую улыбку.       — Благотворительность в моде, смекаешь?       — Ты как? — касаются локтя с другой стороны. — Скоро освободишься?       Уцепиться за единственный шанс свернуть беседу. Арсений кивает; дорогой ему голос спасает, кровь колотит в висках. Просто смотрит на Антона. В зеленых глазах — безусловная поддержка, без которой, как кажется недавно, существовать невозможно. В горле ком. Эти люди тоже помогают, спокойно. И все же картины — отец Антона. В специфической форме, то есть, разума.       — Уже не мешаю, — Эд делает глоток, салютует бокалом. — Ваше здоровье.       Красные скатерти в подсобке почти свободны. Пустые подносы громоздятся друг на друге, бокалы переживают давку на другом краю стола. Арсений подает бокал шампанского, откусывает кусочек бисквита.       — Наша очередь.       После пятого сэндвича и восьмого бисквита плохо. Недомогание физическое: недоверчиво урчит живот. Антон подшофе и с набитым ртом улыбается. Точнее, пытается, как и членораздельно говорить.       — Ефь, не стесфяйся. Тля фсех.       Арсению нужно проснуться. Прежде всего потому, что он дышит в порозовевшую щеку Антона, а тот и не думает прекращать затянувшееся безобразие. Разбудив экран блокировки, Арсений решительно отшатывается к вешалкам.       — Ты куфа?       — У Сережи поезд скоро. Пойду провожу.       Антон прожевать спешит так, что прерывается на кашель. Не на шутку пугая Арсения.       — А сам он не дойдет?       — Ты хочешь, чтобы я остался?       Антон слизывает крошки с подбородка. Ему и пары шагов достаточно, чтобы до Арсения добраться. Обнимает. Гладит по спине, по макушке. У Арсения щиплет в глазах. Антон так бережно его держит. Антон.       Поднимая голову, необходимо быть готовым к тому, что произойдет. Арсений закроет глаза. Губ касаются быстро, неясное попадание в уголок рта. Будто Антон подбирает бисквитную крошку.       — А еще можно?       Арсению тесно в рубашке, особенно груди. Вдохнуть через нос. Аккуратно обхватить руки Антона чуть выше локтевых сгибов. Тот сглатывает, вопросом распахнув глаза.       — Можно.       Бесполезно. Двое то одновременно сдаются друг другу, то напирают, недоумевая инициативе противника. Арсений отстраняется, глядя за плечо Антона, прикладывает теплые ладони к вздыбившимся волоскам на предплечьях.       — Ты сейчас переоденешься, и пойдем.       — Мы никак не будем, — Антон, засопев, улыбается, — комментировать?       — Для тебя это важно? — Арсений удивляется собственной серьезности.       Что-то промычав, Антон бредет к шкафчикам. Арсений оглядывает подсобку: сегодня снять картины со стен, завтра — забрать. Блуждающий взгляд, очевидно, распознает костлявую спину как лучший экземпляр выставки. Спереди у Антона — уютный живот, подкрепленный недавним перекусом. С вечерами под пивом и Арсений скоро такой вырастит; генетика спасает из последних сил.       Дверь подсобки распахивается. Синие футболки, поприветствовав двоих, накидываются на остатки закусок.

***

«Солист Choked for a Reason объявил о распаде группы Эстонский музыкант и вокалист группы Артур Лив объявил о том, что коллектив распадается. Об этом он написал в Backbook. «Choked for a Reason — мы прекращаем жить». На официальном сайте группы указано, что все участники прекращают музыкальную деятельность и больше не будут выпускать альбомы. Напомним, неделей ранее фанаты запустили хэштег #hypocrisyisnotareason, который высмеивает двуличие фронтмена. Лив, известный своими гомофобными высказываниями, тайно состоял в отношениях с мужчинами. Доказательства нездоровых сексуальных связей представил фанат, который пожелал остаться анонимным. На момент публикации новости хэштег #hypocrisyisnotareason использовали в Backbook более 7 тысяч раз».

***

      На улице ждет не только Сережа. Саша и Максим. Арсений с Антоном, отстав, берутся за руки. Косятся друг на друга. Прогулка по незнакомому маршруту. Наконец, Сережа, обернувшись, спрашивает, в какой стороне вокзал. Палец Антона вслед за губами очерчивает в ночном воздухе путь. Саша, сложив руки на груди, что-то резко выговаривает Максиму.       Сережа берет такси. Он напишет сразу после публикации статьи. Не подведет, честное слово. Работа во «Вдовьем», настоящая — благодаря Арсению.       Саша вызывается помочь с картинами. Антон вовремя распознает невербальные сигналы Арсения и отказывается. Все равно они провозятся всю ночь. И на протяжении всех этих часов Арсений не будет причинять Саше боль. Бывшего друга стоит защитить от себя, если у него самого не хватает силы воли. Максим жмет руки; его лицо — как затянувшаяся рана, короста отслоится без следов, если не ковыряться лишний раз. Антона следует встряхнуть: его брат, но взгляд представляет собой эмоцию, более близкую к реакции на починку древнего компьютера, безнадежного абсолютно.       Дорога разделяется. Арсений смотрит на Антона. Тот тоже поворачивает голову за безмолвным советом, куда идти. Им предстоит привыкнуть друг к другу.       Нельзя мечтам заслонять реальность. Деньги с «кругосветки» кончаются. У Арсения разумный выход — один. Вернуться к маме с ее мужем и сводному брату. Учиться или работать. Антон гладит указательным пальцем ладонь Арсения, безвольно опущенную. Сердце откликается, колотясь в восторге. Череда необдуманных поступков. Детская прихоть, приводящая к взрослым последствиям.       Вокзал. Сережин поезд отходит с полчаса назад. С рельсов задувает. Из открытых ворот смотрит сонный дежурный. Когда-то Арсений и Сережа тащутся по этой дороге, перемолотые сутками на полках. Сейчас под боком раскручивает по и против часовой стрелки кисти рук Антон. На знаки внимания реагирует смущенным смехом, будто раздумывает, поломаться еще или нет.       — Я подумал сейчас, — делится он, — нам ведь просто повезло? Ты даже не ко мне ехал.       — На кладбище ждал тебя, — напоминает Арсений, оглядываясь. Им небезопасно гулять, невесомо касаясь друг друга, среди ночных теней.       У Антона удивительное отношение к отцу. Вместо траурной паузы и поджатых губ, подобно родственникам покойника, его лицо светлеет. Фонари выхватывают яркие кадры: этот фильм идет внутри головы Антона, так думают о живом человеке, а не о гниющем в земле трупе. Андрей Шастун ошибается, обходя творческим вниманием этого сына.       Когда они убирают картины в коробки, Антон включает отцовский плейлист. У него проигрыватель виниловый и пластинки. После похорон продают, но Антон помнит вплоть до того, какой альбом за каким следует. У мастерской художника маленький сопливый мальчик слушает, разрисовывая тетрадки, а пустая квартира укрепляет чувство ненужности.       Арсений поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать Антона в нос. Темнота поглощает зал. Последняя коробка перенесена на пыльный пол подсобки. Антон забирает смартфон с собой, но музыку не выключает. Они сидят на столе, не разговаривая, оттягивая дорогу. Арсений пойдет с Антоном. В гостинице, согласно убывающим накоплениям, жить дорого.       Антон раскрывает рот. Очень широко. За данный феномен отвечает круговая мышца рта. У Андрея Шастуна есть картина с рабочим, который, стоя на груде металла, потрясает кулаком и кричит. Так вот, это orbicularis oris.       Пьют напротив окна. Мозг не принимает: происходит что-то важное. Арсений поднимает руку, чтобы погладить Антона по щеке. Рука дрожит. Сердце пропускает удар, двое в темной комнате разглядывают собственные тела. Души, обнаженные, давно сплетаются.       Арсений закрывает глаза. Пальцы Антона скользят по телу. Кожа мечется от одного температурного максимума к другому. На предложение голосовые связки выделяют хриплый шепот, не более:       — Могу тебе… Ты понимаешь, — Арсений все-таки решается предупредить, да и пиво поощряет честность: — Только навыков, если это можно так назвать, у меня нет.       Антон улыбается. Переплетает их пальцы, утягивая на диван, сгибает указательный, средний, безымянный, мизинец Арсения к собственным костяшкам, формируя замок.       — Мы не на собеседовании. Спокойно.       Арсений садится боком, предвкушая затекшую ногу. Кладет ладонь на бедро Антона и принимается выцеловывать минуты под напряженной челюстью.       — Если не понравится, ты не будешь этого делать.       — Мне уже, если честно… — чтобы добраться до пуговицы ширинки, приходится задрать толстовку. Уютный живот. Арсений сам предлагает, поэтому пойдет до конца.       Антон, поглаживающий по спине, замедляет движение. Обнимает за плечи.       — Арс.       Внутри что-то екает. Арсений готов бороться за производные имени, но Антону пожизненно объявлен в этом вопросе мир.       — Давай еще по одному пиву и спать. И без этой херни.       — В прямом смысле, — вяло отшучивается Арсений.       Несмотря на поствыставочное обжорство, сковорода жареных сосисок опустошена меньше чем за рекламную паузу. Показывают документальный фильм про глубоководных рыб.       Антон сползает по спинке дивана, чтобы положить голову Арсению на плечо. Когда очередная унылая физиономия — рыбы, не водолаза, — скрывается за водорослями, спрашивает:       — Когда с твоим папой познакомишь?       Ждать. Память не спешит праздновать победу, так долго подавляемая. Воспоминания не кромсают настоящее. Арсений с ответом медлит.       — Через год отношений, — к таким срокам, обыкновенно, не придираются. Пережить вместе зиму, весну, лето и осень. Арсений запинается, не готовый терять Антона из-за недоговоренностей. — Любых отношений.       Антон ведет по предплечью до запястья. Наткнувшись на косточку, оглаживает, небольно щелкает по ней и тут же подносит к горячим губам.       — Хорошо. К моему поедем, когда зацветет черешня.