нож.

Тьма сгущалась, поглощая лес, но ночной воздух был наполнен особенным ароматом, который не встречался ни на Земле, ни в любом другом уголке Вселенной. Запах Ло’ака. Для Нетайама он всегда был отличительным, непохожим на другие. Сладкий, тягучий, порою настолько пестрый, что темноволосый не мог находиться долго рядом с братом. Этот запах.. Очаровывает — проникает глубоко в легкие, заставляет дышать быстрее. Острые уголки ушей будущего лидера напряжены, словно тот на охоте.  «Твой запах.. — узкие ноздри ловят каждую ноту родного тела. Нетайам не в силах объяснить самому себе, на что он похож. Иной. — До безумия странный».  Озеро перед Нетейамом лежит как зеркало, его поверхность гладкая, словно стекло, отражающее еще не до конца окрепшее тело Ло’ака.  Младший касается подушечками пальцев своих плеч, пытаясь унять бегущие мурашки. Дрожь пробегает по его коже, словно крылья бабочек, спускается по гладкой пояснице, унося узкие струйки воды вниз. Длинная шея поддается мягким ласкам, плавно отклоняясь назад, и тонкий свет луны скользит по выпуклому кадыку, заставляя капли рассыпаться, разбиваясь о поверхность.  Воздух кажется горячим, обжигающим даже прохладную ночь. Ветер шепчет в ушах, задевая чувствительные кончики, призывая его сдаться. Кожа Ло’ака горит, кровь стучит в висках в такт сбившемуся дыханию. Тело ноет от нарастающего напряжения, пульс бьет в каждой клетке.  Его губы приоткрываются в беззвучном выдохе, легкие тщетно хватают воздух, и в этот миг он чувствует себя слишком слишком уязвимым, слишком оголенным. Ло’ак растворяется, разум теряется в вихре ощущений, и стон вырывается — низкий, обволакивающий, наполненный дрожью и запретным влечением.  В этом звуке — все. Его желание, его связь с Нетайамом, его падение.  Этот стон стал фатальным. Ошибка. Ошибка. Ошибка. Сбой системы. Нетайам застывает, но внутри него разрывается ураган. Мутная пелена рассекается по белкам глаз, захватывает зрачки. Окружающий мир — безынтересен. Ладонь неконтролируемо сжимается в кулак, ногти впиваются, рискуя прорезать кожу, но старший не ощущает никакой боли. В висках — оглушающий гул, кровь бьет молотом, разгоняя ярость, отвращение, возбуждение. Синяя кожа натянута на кости, вздутые вены на длинных руках готовы лопнуть от того напряжения, что он не в силах контролировать. Ноги едва держат его, а дыхание срывается. Локоны на остром лице качаются, щекочат впалые скулы, но старший не замечает этого. Он чувствует только брата.  Сердце грохочет так, будто хочет вырваться наружу. Трещина, которая постоянно была в стальной грудной клетке, расходится.  Непоправимо.  Это был миг, где сломалось все. Он бросается вперед, как хищник, чей инстинкт взял верх. Его тело молнией преодолевает расстояние, мышцы взрываются силой, что копилась в нем слишком долго. Зверь внутри вырывается наружу, и Ло’ак — его жертва. Громкий всплеск воды — и младший даже не успевает вскрикнуть. Хватка — железная, беспощадная, словно клыки, вонзающиеся в добычу. Нетайам вдавливает Ло’ака в прохладную гладь озера, заставляя брата погрузиться по торс, их дыхания смешиваются, кожа горит от контраста температур, и испуг замирает на каждом сантиметре лица младшего.  Ло’ак ловит воздух, расширенные зрачки мечутся, пытаясь осознать, что только что произошло. Его сердце грохочет, ребра сжимает паника, но он не может пошевелиться — старший нависает над ним: огромный, тяжело дышащий, с хищным прищуром глаз. Вода цепляется за Ло’ака, капли стекают по его лицу, и он слышит, как Нетайам выдыхает — прерывисто, глухо, словно зверь, наконец-то заполучивший свою добычу. Тишина. Они смотрят друг на друга. Секунда. Две. И Ло’ак понимает — он больше не перед старшим братом. Перед ним — хищник. — Как же ты меня достал, любимый мой братик! — голос Нет’а звучит истерично, рвется воплем из самой глубины. Оттуда, куда он не пускал самого себя. — Ты сводишь меня с ума, — резкость сменяется убийственной томностью, от которой по спине Ло’ака пробегает ледяной холодок. Огненные губы касаются вспотевшего лба, и тот вздрагивает — будто от ожога. — Я хочу тебя всего, — шепот скользит по коже. Нетайам ведет носом ниже, к губам. — Полностью, Ло’ак. Темноволосый не дает малейшего шанса на отступление. Каждое соприкосновение родного — давит, подчиняет, стирает реальность. Он везде — ударяет по нервам, по душе, по инстинктам. Нет, это больше не испуг… Это животный страх.  Нетайам смеется. Глухо, низко, опасно. — Ты — мой. Этот голос — он больше не родной. Он чужой, пугающий, похожий на безумие, как и дыхание у приоткрытых губ.  «Он меня сейчас задушит…» — Ты всегда был моим.  Младший не в силах вырваться. Его тело стиснуто. Оно сдается, парализованное, потерянное. Пальцы мечутся, но находят лишь беспощадные запястья Нетайама. «Остановись…» Нетайам с резким, диким рычанием врывается в поцелуй, его губы — жаркие и жесткие — впиваются в губы Ло’ака. На’ви с силой вцепляется в его лицо, обхватив второй рукой за щеки. Разорвать, сжечь, уничтожить. Горячее дыхание обжигает, губы хищно вгрызаются в его рот, подавляя и ломая. Ло’ак дергается, но крепкие синие пальцы давят на нежную кожу, сжимают его щеки, лишают свободы даже в малейшем движении — особые ласкания для особой связи.  Ло’ак задыхается.  Нетайам прокусывает давно желанную нижнюю губу, чувствуя, как теплые капли крови наполняют ее, смешиваясь со слюной. Вкус железа — резкий, горький, почти болезненный — заставляет его зарычать, жадно впитывая этот привкус, этот запрет.  Рывок. Еще один. Губы младшего дергаются в тщетных попытках освободиться, но зубы старшего вгрызаются глубже, не оставляя шанса. Ему это нужно. Живой. Настоящий. Каждая капля, каждый трепет чужого тела под ним — все делает его эмоциональным, наполняет до краев. Он наконец-то чувствует.  Слишком поглощен вкусом, слишком слеп от желания, слишком глух к страху брата. В его руках — собственный наркотик, его ломка, его неизбежность. Пальцы младшего соскальзывают по запястьям, ведут по напряженной спине Нетайама, словно смиряясь. Еще немного… У брюнета рвет все на части от этого касания, всплескивается в груди. Он не слышит ничего, кроме стука собственного сердца. Не чувствует ничего, кроме разогретой крови под кожей от их животного поцелуя.  Ло’ак делает последний вдох. А затем — удар. Резкий толчок, и весь мир рушится.  Боль молнией пронзает поясницу, когда младший отдается этому движению — использует вес старшего против него и пинает в пресс. Их губы разъединяются, оставляя нить крови между ними.  Остается мгновение, прежде чем…  Ло’ак блуждающим взглядом ловит алый след на подбородке родного брата. Боль сверлит поясницу, но хуже – видеть лицо старшего На’ви.. Искаженное, страшное.  Их тела срываются вниз.  Холод разрывает пылающее давление, резко пробираясь под кожу. Нетайам инстинктивно дергается, его руки раскрываются, отпуская брата. Вода глушит звук удара их тел о берег дна. Ло’ак широко раскрывает глаза, сквозь темную глубину, ринувшись к поверхности. Чертовски мало воздуха. Горло сдавлено, дыхание судорожное — он не может надышаться, кашляет, втягивая ночной воздух через стиснутые зубы. Струйки текут по щекам, спутываясь с остатками крови на губах. Его ладони судорожно цепляются за мягкую, влажную траву, колени вонзаются в почву. Ло’ак не контролирует дыхание — оно вырывается срывающимися вдохами, легкие болезненно сжимаются, но главное — он свободен.  — Куда ты собрался? — голос звучит с хрипловатой усмешкой, но в нем нет ни капли веселья. Лишь тихая ярость.  Парень замирает.  Он медленно оборачивается, ощущая, как его сердце падает вниз. Нетайам уже здесь.  Серебристые капли воды стекают по мышцам, впитываясь в намокшую шкуру у пояса. Он — высечен из камня, жесткий, несгибаемый.  — Ты потеряешься, — голос старшего почти ласковый, но в нем кроется лед. — Ты не знаешь точку «Н», а я — знаю. Полезешь в неприятности? Нетайам делает шаг вперед. Он звучит как приговор. Лучше быть растерзанным зверем, нежели подохнуть в руках брата в порыве неконтролируемых инстинктов.  — Не подходи ко мне! — Ло’ак пытается закричать, но из горла исходит лишь сиплый звук. От звонкого голоса ничего не осталось. Он с дрожью хватается за шею. Взгляд Нетейама темнеет.  Тревога вспыхивает, как искра в сухой листве. В панике юноша бросается в темную пелену леса. Каждое его движение — это борьба с собственным страхом, с жжущим желанием скрыться от старшего брата, который, как тень, следует за ним. Каждая ветка, каждое дерево, будто поджидает его, их сучья царапают его руки, но младший На’ви не замечает боли. Он бежит, не оглядываясь, зная, что каждая секунда уходит на драгоценное расстояние между ним и тем, кто не даст ему уйти. Земля под ногами пружинит, но его ноги отказываются слушаться, из-за усталости каждый шаг дается с трудом. Ло’ак знает, что старший на его следу. Знает, что Нетайам будет идти за ним, несмотря на его отчаянные попытки скрыться. Он резко поворачивает, пытаясь сбить с толку, но что-то в нем уже давно предчувствовало, что этот побег обречен. Руки, в которых еще недавно пульсировала решимость, теперь становятся ватными, а взгляд теряет четкость. Колени предательски подкосились.  С глухим мычанием он рухнул на пропитанную влагой землю. Листья древних кустарников, что были недалеко юноши, плавно колыхнулись, обнажая яркие прожилки на своей поверхности.  Треск. Нетейам резко останавливается. Пальцы находят стрелу ещё до того, как он это осознаёт. Они сами нашли их в держателе, выдернули, ещё пока он мчался за Ло’аком.   Движение чистое и отточенное.  Он не видит цель. Только размытая тень впереди. Чужак. Тетива врезалась в пальцы, но он был к этому готов. Боль давно стала тенью, ставшей частью его. У него только одна цель впереди. Где-то в глубине мозга щёлкает механизм: цель мешает. Цель должна исчезнуть. Адреналин заливает полностью, но тело остаётся неподвижным. Он — охотник. Дыхание замедляется. Лёгкие сжимаются, впуская минимум воздуха. Выждать. Стрела, свистя, вонзается в землю в сантиметре от чужой тени. — Кто здесь?! — Резкий голос пронзает воздух, будто вторая стрела. Мама.  Она едва не поймала острие оружия в лицо. Нетайам не дышит. Всё вокруг теряет форму, смысл, становится страшным.  На’ви застывает, парализованный осознанием. Его рука… держала лук. Тетива дрожала, отправляя острую стрелу в полёт. А перед ним стояла она. Он целился в неё. Тошнота подкатывает к горлу, но он даже не может её почувствовать, потому что это — ничто по сравнению с ужасом, разливающимся внутри. Руки словно не его. Грязные.  Пальцы — осколки тени, запятнанные чем-то темным, чем-то неправильным. Они больше не кажутся частью его тела, принадлежат кому-то другому —монстру, существу, которого он не желает знать. Он смотрит на них и не узнаёт себя. Как можно не узнать самого себя? Как можно… направить оружие на того, чья тень укрывала тебя в детстве? Чьи руки держали тебя, когда ты ещё не умел ходить? Чей голос был первым, что ты услышал, появившись в этом мире? Он отрывает взгляд от земли, где осталась стрела.  «Это сделал я?» — вопрос звучит в голове эхом, оглушая, разрывая его сознание на части. Мысли скачут, не давая ему покоя. Он пытается ухватиться за ответ, но вместо этого его разум поглощает беспорядочная вереница картинок. Сам воздух вокруг него наполняется грохотом этого вопроса. Невыносимо громким.  Откуда пришла эта сила? Откуда эта безумная ярость? Почему он позволил себе так поступить?  В груди растекается холодная пустота, обвивая его изнутри. «Не могу быть тем, кто это сделал. Я… не должен был», — но слова теряются в пространстве. Руки сжимаются, каждый угол его сознания кричит о том, что он утратил контроль: «Это сделал я?» На’ви пятится назад, каждый его шаг — это след отступления, он убегает от собственного отражения. Продирается сквозь кусты, с яростной решимостью разрывая каждую ветку, что лезет ему в лицо. Его руки, почти не осознающие своего действия, срывают и ломают их с таким отчаянием, что хрупкие побеги трещат, как хрусталь. Нетайам рвёт их с отвращением, как если бы они были частью того ужаса, который он ощущает внутри. «Я? Это я? Не может быть… Нет…» — его мысли ломаются, как осколки зеркала, обрекая его на разрушение. Ладони впиваются в волосы, жестко, будто пытаясь вырвать их с корнями. Локоны, как живые, вырываются из хвоста, рассыпаясь по плечам, как золотые нити, разорвавшиеся под натиском ужасной силы. Парень застывает. Тело его сжалось в комок, и внезапная волна ужаса обрушилась на Нетайама, заставляя его дышать, как будто воздух был отнятым. Взгляд соскользнул в темноту, и мир вокруг стал размытым, искажённым. Каждый вдох – это как глоток воды, который наполняет легкие. Сердце ускоряется, пульс стучит в висках, но он не может схватить его, не может удержать контроль. Каждая клетка тела кричит, но звука нет — только глухое, немое содрогание внутри. Земля под ногами становится зыбкой, и он скользит по ней, пытаясь найти опору, но нет сил. Глаза метаются, не в силах найти точку фокуса, его мир рушится, сжимающий страх охватывает каждую часть сущности. Сгибаясь, он чувствует, как холод леденит пальцы, а внутри все сковывает, как цепи. Он не может остановиться. Паника сжирает его изнутри, и Нетайам уже не уверен, где он, не уверен, что ему делать. Он теряет себя, растворяется в этом кошмаре.  Старший пытается сделает шаг, но ноги подкашиваются. Он теряет баланс, но снова и снова пытается встать, поймать свою стойкость, но она ускользает от него, как песок через пальцы. Он чувствует, как земля под ним уходит, и он падает, но не знает, падал ли уже раньше или это только кажется. В его груди всё сжато, и кажется, что сожмёт его до конца, что он не выдержит этой боли. «Нет, не я… Или я… Нет!» — его собственные слова теряются в хаосе, как крики в пустой пустоши, не находящие отклика, не дающие облегчения. Его руки начинают судорожно хватать воздух, как будто пытаясь ухватиться за что-то реальное, за что-то, что может вернуть ему контроль, но все это — бесполезно. Костяшки бьют по земле, по траве, по камням, заливая брызнувшей кровью. Ему хочется вернуть хоть какое-то ощущение силы. Но ничто не помогает — он всё глубже погружается в эту бесконечную петлю, в этот адский круг.  Он пытается подняться, ладонями стараясь опереться на залитые кровью камни, но вздрагивает. Нетайам не может видеть их, тошнота охватывает его, как волна. Лишь раз в жизни он испытывал подобный ужас. Он повторился.  Внутри всё крутится и выворачивается, что-то пытается вырваться наружу. Глотка сжимается, и рвотный рефлекс заставляет его горло гореть, но ничего не выходит.   В голове мелькает единственная мысль: «Это я… я все это сделал». 

***

Сквозь сгущающиеся тени Нейтири ловит движение. Пальцы сжимаются на колчане. Каждый шаг – осторожный, выверенный. Если кто-то двинется – она стрельнет. Но ее взгляд выхватывает силуэт — неясный, зыбкий, но до боли знакомый.  Нейтири насторожилась, но, стиснув зубы, ступила вперёд. Аккуратно, как кошка, двигающаяся по следу. Каждая линия в теле выстраивается в готовность. Она ощущала родное, хотя ничего не видела, только неясный силуэт. Но в точке «Н» нужно быть всегда готовой ко всему. На’ви продолжала удерживать натянутую тетиву, и её глаза, как остриё копья, неотрывно следили за тенью. Она уже была готова выпустить стрелу, но, увидев младшего сына, всё внутри неё замерло. Она не может поверить своим глазам.  Он сидит, словно сломанная фигура, едва держась на коленях, как изломанный стебель. Глаза — бездонные, полные отчаяния.  Как лезвие ножа, страх и тревога пронизывают её сердце, и она стремглав бросается к нему. — Ло’ак! — её голос звучит остро, наполненный невыносимой болью. — Что с тобой? Он издает глухой, нечленораздельный звук — как будто пытается что-то сказать, но слова застревают в горле. Ему не хватает решимости встретиться с её взглядом: боль и стыд прожигают его, из глаз вырываются слёзы, катящиеся по меткам на щеках. Он не может остановиться, не может скрыть их. От него выходит невыразимый, мучительный звук.  — Святая Эйва… — ее слова тихие и полны отчаяния. Пальцы едва касаются его плеча, но Ло’ак хрипло вскрикивает, как от ожога. Янтарные глаза осматривают его с таким мучительным выражением, что она не может держать себя в руках. Нейтири ловит его запястья, держит их в своих руках, как хрупкие ветви. — Сын мой, пожалуйста… Пожалуйста, скажи мне… Что произошло? Где Нетайам?  — она понимает, что сейчас отчитывать младшего сына — попросту бессмысленно.  — Нетайам.. — он чувствует, как каждое слово — это тяжесть, что раздавливает его честь и уважение к себе. — На нас напали.. Я не знаю.. Он.. — капли слез разбиваются об ее кожу. — Защищал меня.. — младший не может сдерживаться, его слова тают в горле, утопая в рыданиях, что душат его изнутри. Он хочет закричать, но из горла вырывается только глухое мычание.  Каждый взгляд на Ло’ака заставляет её снова теряться, в его глазах был заперт весь её мир. Нейтири не могла найти себе места.  — Ты знаешь, что с ним? Где твой брат? Ло’ак растерян. Он не знает, что ему делать. Зачем он врет и защищает зверя, что его чуть не загрыз? Его мир раскололся, каждый вопрос матери — как нож в сердце, каждый её взгляд — как остриё, проникающее глубоко в его душу. Почему он не может сказать ей, что случилось, почему слова не идут? Даже если он признается, этот ужас только увеличится. —На нас напали. Мы с Нетайамом патрулировали территорию… — одно пересечение с глазами матери добьет его. Ло’ак скользит взглядом по чему угодно, лишь бы не наткнуться на ее лицо. — Он заметил меня слишком поздно… Сказал, что я должен сесть на его лютоконя, и он отвезет меня домой… Я упал… Нейтири сжала губы, чтобы не выдать волнения, но даже она не могла скрыть тревогу, пронзающую её взгляд. Её руки замерли, готовые схватить его, утешить в эту же секунду, но она чувствовала, что для Ло’ака любое касание — лишнее. Сколько раз она пыталась защитить его, а теперь она была перед ним, не в силах помочь. — Мы идем домой, — её слова как тёплое укрытие, охватывают младшего. Она для него — одеяло, защищающее от холода. То самое безопасное и мирное место во всей Пандоре. — Всё будет хорошо. Нетайам — сильный парень. Ты знаешь, что он всегда справляется. Он доказал это не один раз. Он справится и сейчас.