Мальчики не плачут

«Интересно, как там сейчас, на улице?» Кадзуха медленно переводит взгляд с ровной поверхности парты на окно и тихо выдыхает, цепляясь за одинокие капли, лениво ползущие по глади оконного стекла. За пределами тёплого кабинета серо. И когда только погода успела так сильно испортиться?.. Наверное, именно в тот момент, когда юноша пересёк порог школы. Или в тот, когда он, не идя в медкабинет в страхе в очередной раз увидеть жалость в чужих глазах, зашёл в класс, извиняясь перед учителем за опоздание. И тот лишь кивнул в ответ, сказав, чтобы Каэдэхара садился на место. А парень, пройдя мимо ровных рядов, кинул короткий взгляд в сторону Скарамуччи, на что получил очередной удар током, столкнувшись с аметистами. Аметистами, которые всегда ищет среди других взглядов одноклассников. Нужно душить в себе эту привязанность. Нужно просто.. Он ведь не сможет. Совершенно. Потому что эти аметисты приковывают к себе внимание. Потому что эти аметисты смотрят на него с ненавистью, заставляют в них топиться, когда тело покрывают гематомами, заставляют забываться во снах, выглядывая из-за пелены очередной грезы. И заставляют жалеть о дурацких чувствах, которых в принципе не могло появиться у нормального человека. Он ненормален, ведь так? Какое же будет разочарование для обоих матерей, когда они узнают, что их сын болен. Поток мыслей прерывает тихий шорох. А после на парту прилетает одинокая записка, слегка ударив светловолосого по локтю. Багрянец медленно переводится на скупой клочок бумаги, рассматривая его как-то отрешённо, пока руки неуверенно берут записку, сжимая. Кому он вообще понадобился? Чьё внимание приковал одноклассник, предпочитающий держаться от всех на расстоянии? Может, той девочки, сидящей сзади него? Или вон того парня с косичками? Или его соседа? Так много вопросов и ответов ни одного. Поэтому, медленно вдохнув, Каэдэхара, тяжело сглатывая, разворачивает мятый лист, осторожно его расправляя подрагивающими пальцами. Такие записки никогда не сулили ничего хорошего. Одиночка, предпочитающий глупым и пустым разговорам мысленные диалоги. Оттого и содержание данного послания было предугадать легко. «В двенадцать, на крыше.» Может, и не так легко, как ожидалось. Кратко и скупо.. Сухие губы слабо сжимаются. Юноша прикрывает глаза ненадолго, судорожно выдыхая, медленно комкает бумажку обратно, а после пихает её в карман школьных штанов, чувствуя, как та обжигает бедро сквозь ткань. Что будет, если он не придёт? Возможно, его побьют после. Или же, светловолосый просто упустит возможность хоть с кем-то выстроить нормальные взаимоотношения. Глупо. Кадзуха ведь даже не знает, от кого прилетела эта краткая отписка. Но отчего-то наивно полагает, что её написал человек, сидящий справа от него, через проход. Темноволосый парень, игнорирующий любое внимание с чьей-либо стороны. Парень, похожий на сгусток тёмной энергии, до которого, казалось, коснёшься и тут же обожжёшься, одёрнув руку обратно. Не подпускающий к себе никого подросток, кривящий часто губы в омерзении, огрызающийся на доброту, и летящий с кулаками вихрь, сносящий обидчика или обычного противника с ног. Кажется, его изучающий взгляд замечают. Переводят холодные аметисты, сталкиваясь с огненным багрянцем, хмурятся в немом вопросе, а после снова искрятся в ненависти, заставляя Каэдэхару тут же отвернуться, сжимая подрагивающими пальцами рукава испачканного свитера. Сколько можно так слепо бросаться навстречу молниям, позволяя себя ранить с каждым разом сильнее? Ответа на этот вопрос не находилось. Как и на кучу других таких же. Кабинет резко разрезает звонок. В рюкзак скидываются тетради с канцеляркой, жалобно скрипит стул. И Кадзуха просто сбегает из кабинета, стремительно летя через весь коридор в сторону туалета. Позорно. Глупо. Отчаянно. Он слаб настолько, что становится мерзко уже от самого себя. Он погряз в своих чувствах настолько, что пора бы уже давно задохнуться, получив неутешительный вердикт «асфиксия». И из этой ямы его не вытащит никто, бросив барахтаться в слепой надежде на лучший исход. Одиночка. За спиной коротко хлопает дверь кабинки. Колени ударяются о кафель, дрожащие пальцы хватаются за обод унитаза, а из горла рвётся неожиданный сдавленный хрип, смешанный с прерывистым быстрым дыханием. О, Архонты, ну почему именно он? Почему именно этот человек, так выделяющийся среди остальной серой массы похожих? Почему именно из-за того, кто оставляет на теле синяки и ожоги, кто оставляет раны на запястьях и предплечьях, так быстро бьётся сердце? Почему именно Скарамучча? Он бы хотел ненавидеть этого человека. Правда хотел. Вот только давние первые попытки увенчались позорным провалом, оттого их и бросили уже на третьей, позабыв эту идею со временем. Он бы не смог ненавидеть. Ведь за всей этой пеленой чужой злости и резкости, жестокости и безразличия, Кадзуха видит то, чего не видят другие. Странное отчаяние. Молчаливую загнанность. Покорное одиночество. Было ли всё это повышенное внимание к Каэдэхаре лишь обычным способом утвердиться? Или же Сказитель, коим он себя окрестил ещё год назад, когда перевёлся в эту школу, действительно его ненавидит? — Ты вообще видел, каким Кадзуха пришёл сегодня в школу? — доносится со стороны входа, — что с ним произошло? Частое дыхание резко прекращается. Кажется, оно исчезает вовсе, лишая лёгких кислорода. Кто это? Его одноклассники? Но голоса, вроде, незнакомы. Хотя, откуда ему знать, как звучат голоса одноклассников, если никогда на них даже скупого акцента не делал? — Так его снова избили, — доносится второй голос. А вот этот всё же кажется знакомым. Скорее всего, Венти: простодушный парень, забивающий абсолютно на всё, кроме уроков музыки и искусства, — неужели не знаешь? — и звучит это так буднично, что Кадзуху начало мутить. — Кто? — первый голос кажется предельно безразличным. Но, кажется, собеседник не прочь обсудить эту тему, лишь бы не стоять в полной тишине, — ему так нравится получать удары? — Да нет, — простодушно отзывается музыкант, — просто он влюблён в одного из тех, кто его избивает. Пусть и тщательно это скрывает. Но мой взгляд не обманешь, клянусь, я вижу музу в глазах Каэдэхары, когда он смотрит на Сказителя! — Мне кажется, ты слишком увлекаешься своей романтичной хренью, — в первом голосе слышен уже упрёк. И от него между лопаток Каэдэхары бегут предательские мурашки, от которых тот жмурится, медленно вдыхая, — попутал страх с любовью и свято веришь в это. — Иди ты, — в голосе Венти сквозит обида, — между прочим, Сяо, — так вот как его зовут? — Сказитель нашему Багрянцу записку подкинул. Что это может быть, как не посыл любви? Представляешь, как было бы романтично, если.. Так это был Скарамучча? Отчего-то оправданные ожидания заставляют внутренности сворачиваться в немом страхе. Дальнейший диалог он уже просто не слышит, крупно дрожа. Зажимает рот ладонями, прижавшись плечом к стенке кабинки, жмурит глаза сильнее. И записка, будто напоминая о себе, жжёт через карман, сковывая по рукам и ногам. «В двенадцать, на крыше.» Он, наверное, не осмелится туда прийти. Беспокойное сердце просто не даст даже порог переступить — заставит развернуться и снова позорно сбежать, оставив тёплые чувства на холодной крыше. С другой стороны, а что он теряет? Разве что, очередную порцию ненависти в свою сторону. О, Архонты, помогите ему сделать правильный выбор.. Второй урок — монотонная математика. Дилюк Рагнвиндр никогда не любил отвлекающихся учеников, но цифры всё равно предательски расплываются по бумаге, не фокусируя на себе внимание от слова совсем. А сейчас была контрольная. Контрольная, от которой зависело дальнейшее расположение учителя к себе. И именно эта контрольная покажет, завалят тебя под конец четверти или дадут со спокойной душой уйти на каникулы, забыв об учёбе, как о страшном сне. Оттого рука упорно выводит числа на клетчатой бумаге, оттого она, подрагивая, заставляет сосредоточиться, вылавливая одинокие подсчёты из головы и перенося их на двойной лист. «Кажется, дождь прекратился», — мелькает запоздалая мысль, когда в контрольной ставится финальная точка, а из-под руки исчезает работа, забираемая мужчиной. Время слишком быстро пролетело. Он не готов идти, он.. — Каэдэхара Кадзуха, задержитесь после урока, — слышится короткое со стороны Дилюка. И от этого короткого в голове бьётся уже новая мысль: «он попал. Ему конец». В конце концов, учителя никогда не оставляли учеников в своём кабинете для обычных будничных разговоров из разряда: «Сегодня замечательная погода, не так ли?». Или: «Сегодня с утра шла такая замечательная передача, где..». Тем более, просто так никогда и никого не оставлял Дилюк. Кажется, он слышал со стороны смешок. И как бы сейчас Кадзуха себя не одёргивал, заставляя не смотреть, багрянец всё равно переводится на Скарамуччу, в очередной раз сталкиваясь с насмешкой. Злорадствует, да? Доволен тем, что у светловолосого будут проблемы? Но ведь после этого урока ему надо идти на крышу, так почему обладатель наэлектризованных аметистов так радуется? Или Венти ошибся в своих догадках, а на деле Сказитель просто передал чью-то записку, сделав одолжение? Звонок уже не спасительный. И в этот раз вещи собираются гораздо медленней, чем в прошлый раз. А как только кабинет освобождается, со стороны преподавательского стола слышится тихое: — Ты знаешь о фестивале, который скоро пройдёт, Кадзуха? Фестиваль?.. Тот, что с украшенными классами и глупыми клубами? Знает. Оттого и кивок идёт незамедлительно в ответ, пока Дилюк, получив подтверждение своему вопросу, продолжает: — Наш класс делает постановку на этот фестиваль. Ты будешь заниматься декорациями, — замолкает ненадолго, делая какую-то пометку в чужой контрольной, — со Скарамуччей. С ним я поговорю позже, сейчас же можешь идти. — Н-но.. почему с ним? — земля снова уходит из-под ног. Совместная работа. Со Скарамуччей. Больше времени с ним, больше встреч и больше аметистов, что и так уже прожгли в его жизни множество дыр. — Потому что это моё решение, — классный руководитель отрезает, поднимая алый взгляд на Каэдэхару, — вы — единственные, кто не занимался какой-либо деятельностью за последние два года. Возражения не принимаются. Диалог окончен. Если Кадзуха продолжит гнуть свою линию, то его просто выставят вон. Поэтому, лишь тихо выдохнув, юноша покидает класс, тихо прикрыв за собой дверь. Совместная работа. Фестиваль. Декорации. Разговор одноклассников в туалете, часто бьющееся сердце. Записка.. Записка. Двенадцать. Крыша. А сколько сейчас времени?.. Взгляд запоздало опускается на дисплей телефона, после которого Каэдэхара подрывается, несясь в сторону главной лестницы. По ступеням, выше, мимо недоумевающих школьников и панорамных окон. Навстречу железной двери и порыву резкого ветра, ударяющего в лицо. Он опоздал, но.. Почему всё равно так спешил? А, самое главное, зачем? Ждал этой встречи? Надеялся на приятный разговор? На то, что у них выйдет действительно адекватный диалог, или что? Как же глупо. — Ты опоздал, — слышится холодное впереди. И багрянец неуверенно поднимается, натыкаясь на темноволосую макушку, — я ненавижу, когда люди опаздывают, Каэдэхара.