P.S. We promise to love each other

      Дазай позвонил Чуе вечером, сразу же, как только переступил порог своей с отцом квартиры во Франкфурте. Он волновался, когда набирал знакомый номер. Может, он уже и не нужен? Его всё-таки не было больше месяца, и он совсем не удивится, если Чуя просто не захочет с ним говорить. Его сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда он услышал такой родной голос, который звал его по имени. Чуя был тем, кто занимал все его мысли на протяжении всего этого времени. Он был готов говорить с ним о чём угодно, даже если это будет трудно. Даже когда он говорит про родителей. В конце концов, Накахара был единственным, кто мог бы услышать эту историю от Дазая. В тот момент, когда они вдвоём замолчали и в телефоне повисла тишина, Осаму вспомнил про их последний разговор, тогда, когда он сбросил трубку и прервал Чую. И сейчас больше всего на свете он хочет вернуть ту тему их разговора. И наконец-то сказать то, что хотел сказать уже так давно. Когда Чуя озвучил, что они могут попробовать, Осаму не знал, значит ли это, что они встречаются, но по-детски глупая улыбка не сходила с его лица. Они снова погрузились в тишину после последней фразы Чуи, но эта тишина отнюдь не была напрягающей. Дазай слышал звук капающего дождя и шуршание подушки и одеяла. И как он мог забыть, что в Японии сейчас около шести утра? Он первый подал голос, говоря какую-то полную бессмыслицу, но они оба знали, зачем. Дазай говорил медленно и тихо, почти шепотом, пока не услышал мирное еле слышное сопение у себя в телефоне. Он снова улыбнулся и, наверное, если бы отец увидел его сейчас, принял бы за сумасшедшего. Осаму скинул трубку, когда убедился, что Накахара точно спит, но сам он заснуть в эту ночь так и не смог. Он даже не смог бы объяснить, почему. Его глаза уставились на светло-серый потолок, он прислушивался к проезжающим машинам за окном, которые иногда освещали фарами его комнату, ему нравилось, что тут не было тихо. Он медленно прокручивал весь разговор с Чуей, будто резко смог бы вспомнить что-то новое, но от «мы можем попробовать» замирало сердце. Что это значит? А что измениться? Как всё будет дальше? — словно у Осаму были ответы, спрашивал его голос в голове. Да даже и без ответов Дазаю было эгоистично спокойно только от той мысли, что Чуя с ним.

***

      Чуя открывает глаза от яркого солнца, которое просачивается сквозь открытое окно и подсвечивает его бледную кожу и нос, покрывшийся веснушками. Они всегда давали о себе знать с наступлением летнего солнца. Сегодня ночью он забыл закрыть окно, и капли дождя попали на кровать. Только сейчас на улице не было ни намёка на ливень, который лил всю ночь. Накахара медленно встал и, похлопав глазами, всё же задвинул плотные шторы, скрывая комнату от утреннего солнца. Хотя, судя по жаре, сейчас было точно позже одиннадцати. Чуя нашёл свой телефон там же, где его и оставил, недалеко от подушки. Когда он ещё засыпал, Осаму тихим и немного хриплым голосом разговаривал с ним, пока Чуя не провалился в сон. Совсем как когда он болел. Внутри него было такое приятное спокойствие, какое он давно не ощущал. Он потирает сонные глаза и резко подскакивает с кровати, когда вспоминает, что Барбара ещё явно не знает, что с Осаму. А точнее, что с ним уже всё хорошо. Если «хорошо» Осаму вообще бывает таковым. Чуя за считанные секунды вылетает из комнаты, забывая про явно растрёпанные рыжие космы и явно опухшие от недосыпа глаза. Он встречает Бари на кухне, она явно испугалась такой неожиданной пробежки своего соседа. Судя по тишине в доме и журналу в её руках, Фукудзава уже ушёл, но это и неудивительно, он уж точно не был похож на человека, который будет бездельничать и до обеда валяться в кровати. На столе стояла кружка кофе, а рядом почти пустая пачка сигарет. Чуе захотелось откашляться от одного только взгляда на них. Он не считал, сколько сигарет выкурил за вчерашнюю ночь, но бычков на подоконнике у него было немало.       Барбара всё ещё смотрела на парня недоумевающим взглядом, ожидая, пока он скажет хоть что-то.       — Доброе утро, — первое, с чего начал он.       — Чуя, сейчас два часа дня, — усмехнулась женщина, опуская глаза назад в журнал. — Поздно лёг? — подхватывая чашку, спросила она.       — Да, — спокойно кивает он. — Дазай позвонил.       — Дазай? — глаза женщины округлились, было видно, что она начала волноваться. — И как он? Что случилось? С ним всё в порядке?       — Я могу позвонить ему, — Накахара не знал, захочет ли сам Осаму говорить Барбаре, что случилось на самом деле, поэтому пусть уж это решит он сам.       Барбара, видимо, и сама это поняла, потому что без лишних вопросов кивнула, вернув на лицо спокойную улыбку. В такие моменты она напоминала ему Осаму. Может, эту улыбку он взял у неё?       Чуя бежать за телефоном не стал, он побрёл в ванную, наблюдая за спутанными волосами, на половине из которых ещё висела вчерашняя резинка. Выглядел он уж очень сонно, но это и не сильно удивительно. Накахара закатил глаза сам себе, когда подумал, для чего он усердно расчёсывается, выдирая спутанные волосы клочками, и умывается холодной водой, чтобы утренняя припухлость сошла — они договорились с Осаму поговорить по видео сегодня, как они делали всё это время до этого. Чуя скучал по виду наглой морды шатена в камере, он вообще скучал по нему. Поэтому он лишь беззлобно усмехнулся, когда на самом деле осознал, что прихорашивается сейчас для Дазая, потому что тот не видел его слишком долго.       Когда он спустя пятнадцать минут выходит из ванной, вытирая рыжие локоны полотенцем, на столе стоят разогретые в духовке магазинные блины с шоколадом. Бари любила их покупать, видимо зная, что подростки, которые уже долгие годы к ней ходят, как к себе домой, едят их. Чихэру неизменно раз в неделю ночевала у «милой Бари». И Чую радовало, что и Кимико заходит к ней, потому что он замечает, что его сестра много говорит с женщиной, что ей совсем не свойственно. Хотя и ему не свойственно разговаривать с сорокалетними женщинами, но Бари умела располагать к себе. Она придвинула чашку с чёрным, как Чуя любит, кофе и подняла строгие глаза на своего гостя, хотя в какие-то моменты им двоим казалось, что Чуя уже живёт в этом доме.       — Чуя, — с прищуром на глазах позвала его женщина.       — А?       — Ты курил?       — Я? — сделал лицо, как у Дазая, которое он корчит каждый раз, когда хочет уйти от ответа. Барбара сложила руки на груди. Да, у Осаму это явно выходит лучше, — подумал он про себя. — Ага, — опустив взгляд, соглашается он. Она всё же была ему не мамой, и они оба это знали. Бари бы никогда не ругала его по-настоящему.       — Запах так и не вымылся, Чуя, — сказал женщина, слегка закатывая глаза. — Скажи, что ты хоть не в комнате—       — Я пойду позвоню Осаму, — вскочив со стула, быстро выдал Чуя. Он заметил долю удивления на лице соседки, когда он назвал Дазая по имени. Хотя он и делает это обычно, и, может быть, она даже слышала это, но он всегда старался называть его по фамилии, придерживаясь правил.       Он быстро ускользнул в комнату, забирая телефон, на котором его уже ждало сообщение:       «Чу-чу, я надеюсь, ты бы расписался на моём гипсе, если бы жил со мной в одном городе?))»       Сто процентов в стиле Дазая. Чуя по-глупому усмехнулся, выходя из комнаты, встречая глазами Барбару, видимо, у него совсем не получалось скрыть того, что и скрывать то совсем не получилось бы. Он заметил, как её губы растянулись в хитро-вопросительной ухмылке, но она явно сдержалась. Чуя набрал Осаму, который взял буквально со второго гудка, и потянул телефон соседке. Если Дазай расскажет ей про наш вчерашний разговор и то, к чему он привёл, я прибью его, — подумал Чуя, уходя назад в комнату и рухнув на кровать. Он явно не выспался. Барбара говорила с Дазаем минут двадцать, за которые Чуя успел пересчитать всех редких прохожих из окна. Она вернулась с широкой улыбкой, чтобы отдать телефон, и Чуе в камере показалась до боли знакомая шоколадная шевелюра с кучеряшками. Может, кто-то другой и не заметил бы изменения в Осаму, но не Чуя. Из носа пропало колечко, а в ушах Чуя не досчитался двух серёжек. Дазай похудел, а щёки впали ещё сильнее. Под глазами пролегли тёмные пятна, а нос всё ещё был припухлым и с пластырем посередине. Он и не в санатории был, идиот, — проговорил голос в голове. Осаму широко улыбнулся, скрывая своё волнение, хоть это и было бессмысленно. Чуя видит его. Только не знает, из-за чего он вообще волнуется. Говорить, видя все эмоции Осаму в камере, видеть его улыбку и то, как он хмурит лоб и театрально взмахивает руками. Чуя скучал по всему этому. Чуя скучал по Осаму. Они не считают минуты, которые переходят в часы их разговоров, потому что это то, без чего они были слишком долго. Им двоим не нужно было думать, что говорить или какую тему затронуть, чтобы не сидеть в напрягающей тишине, слова лились из горла водопадом. И с Осаму так было всегда, наверное, поэтому они общаются уже столько времени.       — Дазай? — тихо позвал Чуя спустя часы разговоров.       — Мг?       — А что насчёт твоего парня? — немного помолчав, спросил Чуя.       — Фёдора? — с неким даже удивлением в голосе спросил Дазай.       — А у тебя есть ещё какой-то? — хотел съязвить Чуя, но понял, что облажался. Ему явно нужно было привыкнуть к новому статусу их отношений. — Неважно, — услышав смешок Осаму, исправился Чуя.       — Я позвонил ему сегодня утром, — Дазай усмехнулся, — мы договорились встретиться сегодня, но у него умерла двоюродная тётя в Японии, — Достоевский и в Японии жил? — промелькнуло в голове у Чуи.       Чуя раздражённо и громко выдохнул. Ему незачем было слушать про Фёдора.       — В общем, — услышав это, быстро начал Дазай, — я поговорю с ним позже, ладно?       — Делай, как хочешь, — пожал плечами Накахара. — Только если этот иностранный придурок и до нашей первой встречи будет считать тебя своим парнем, я уже поговорю с ним сам, — сказал Чуя прежде, чем подумать, как это звучало со стороны. Благо Дазай оставил это без комментария, а просто многозначно угукнул.       Конечно, Дазай оставил это без комментариев, потому что в этот момент его щёки налились краской. И до этого момента Осаму Дазай был уверен, что он даже не умеет смущаться, но такая фраза Чуе была не свойственна, а для Осаму была необычной. Чуя хочет встретиться? Не значит ли это, что Чуе действительно важны их новые—       А отношения ли это вообще?       Они разве обсуждали это? Обсуждали, может ли теперь Чуя считаться его парнем? Нет. Но тогда волновал бы его Достоевский? Вряд ли. Чуя не из тех, кто говорил бы что-то, не подумав. Если анализировать, сколько времени они потеряли, пока говорили, что нравятся друг другу, в пустоту. Дазай подумал, что поговорить с Чуей об этом — лучший вариант. В любом случае, даже предполагать то, что теперь он серьёзно может называть человека, который готов послать тебя в любую секунду, своим парнем, его заставляет улыбаться.

***

      Через неделю, когда август плавно начинал подходить к концу, что для обоих парней обозначало конец каникул, Дазай перестал ощущать к Фёдору всякую эмпатию по поводу смерти дальней родственницы и тянуть с незначащим ничего для него расставанием.       Они познакомились с Достоевским на вечеринке, на которую Дазая позвала знакомая. Осаму к алкоголю относился без привычного подростками обожания, хотя Дазай ещё пару лет назад очень удивился бы этому. В помещении было шумно и душно, он уже давно отвык от таких мест. С непривычки кучка пьяных подростков казалась чем-то аморальным. Хотя его и преследовало чувство лицемерия к самому себе, когда такие мысли пробирались у него в голове. Он взял со стола стеклянную бутылку пива, забрав последний кусок пиццы из картонной коробки и выступая в роли наблюдателя, облокотился об дальний угол комнаты. Всё происходящее, включая часто подходящих девушек с намёками на секс, было для него лишь развлечением. Но если ни один человек до этого его внимание не смог забрать даже и на пару секунд, то Достоевский выделялся из толпы. Парень выпил больше нормы, по нему было видно, но явно старался держаться. У чёрной водолазки были закатаны рукава, а угольные волосы намочены у корней. Дазай подмечал детали. И если бы ни к одной из девушек, которые открыто и не скрывая подкатывали к нему, он бы не подошёл, парень, даже не посмотревший в его сторону, его привлекал куда больше. Он перешёл комнату, обходя толпу прыгающих даже не в бит музыке подростков. Влюбился ли он с первого взгляда? Сто процентов нет. Поцеловались и переспали ли они в этот же день? Да.       Их секс по выходным приобрёл статус не сразу, только через пару месяцев. Просто Фёдор представил Дазая своим друзьям, как его парня. Объяснившись тем, что так от него отстанут с предложениями свиданий и назвать его другом было бы просто нелогично. Дазай кивнул, соглашаясь, и стал делать так же. Никто не обсуждал, что они встречают, не устанавливал рамок, что можно, а что нет, они просто назывались парнями друг друга. Они ходили на полагающееся свидания и спали друг с другом, но на этом было всё. Нравился ли Достоевский Дазаю хоть когда-то? Фёдор его не отталкивал. Про отношения самого Достоевского к нему Осаму думал так же. Эти «отношения» были завязанными на любви в самую последнюю очередь. На отсутствие неприязни — да.       Осаму дожидается, когда Моран покинет квартиру, пообещав вернуться вечером, хотя они оба знают, что это неправда и у старшего Дазая есть «дополнительная работа» в лице длинноволосой брюнетки Шантиль с пухлыми губами и большими щенячьими светлыми глазами. Его отец приводил её в качестве «очень важной коллеги», которая потрепала Осаму по волосам со словами, что он похож на оленёнка, ещё несколько месяцев назад. Так что Дазай уже не сомневался, что сегодняшний вечер у него свободен.       Достоевский, словно на деловые переговоры, пришёл за минуту. Он окинул Осаму взглядом сверху-вниз, который Фёдор даже не постарался сделать с намёком на доброжелательность, и прошёл внутрь. Достоевский уже успел выучить, где кухня и белая чашка из английского набора посуды, где лежит чёрный чай с бергамотом и то, что Дазай не любит, когда его спрашивают, можно ли что-то из этого взять. Он был уверен, что Фёдор понял, к чему встреча, он был не из недогадливых тупиц уж точно. Достоевский спрашивал заточенные вопросы, кивая как безразличный школьный психолог, и изредка поглядывал на гипс и лицо с царапинами. Брюнет по-хозяйски сделал чай без единой ложки сахара себе и тёмный сладкий кофе Дазаю. Последний ухмыльнулся своей предсказуемости и его внимательности. Фёдор открыл окно, выходящее на дома и пару магазинов с яркими вывесками вдалеке, запуская в комнату прохладный ветер уходящего лета, и достал из тёмно-бордового рюкзака сигареты в бело-красной пачке. Дазай кинул на стол яркую зажигалку, достав из домашних штанов, в которых она всегда валялась, Достоевский сел за стол, подтягивая за собой ногу, внимательно смотря прямо в карие глаза.       — Федь, — Дазай понял намёк и одарил сидящего напротив коротким взглядом.       — Ну? — уже недовольно ответил Достоевский.       — Я думаю, мы должны поговорить, — с улыбкой начал Дазай, хотя он мог признать, что ему абсолютно всё равно на чувства брюнета, по крайней мере, сейчас.       — Хм, — не сдержавшись, фыркнул Фёдор, не стесняясь выпускать порцию дыма прямо посреди кухни. Почти в каждом доме Германии есть пожарная сигнализация, которая занимает своё место на потолке в каждой комнате. Но белый кружок доставлял курящему Осаму слишком много проблем своим ором от любого дыма, и он вытащил из неё батарейки, выбирая быть с порцией никотина в лёгких вместо помощи в случае пожара. — Зачем? Мне и так всё понятно, — щуря глаза, произнес парень. — Я даже знаю, кто виноват, — Достоевский положил голову на кулак левой руки и метнул острый взгляд в Осаму, долго вдыхая в себя дым. — Чуя—       — Заткнись, — непроизвольно вырвалось у Дазая, он подался вперёд, но уже через секунду остановился, заметив улыбку, подтверждающего свою правоту Достоевского. — Накахара не виноват, что—       — Что? — оборвал его Фёдор. Он выглядел странно, его глаза округлились, а сам он выпрямился и таращился на Осаму огромными от непонятного Дазаю удивления глазами. — Повтори, что ты сейчас сказал?       — Я сказал, что Чуя не виноват, что наши отношения—       — Сука, какая у него фамилия? — злобно прошипел Фёдор.       — Зачем тебя знать это? — вопросительно посмотрел Осаму.       — Блять, скажи, какая у него фамилия! — заорал Достоевский, забыв про сигарету, чей пепел уже буквально падал на пол.       — Накахара, — через паузу, за которую он подумал, может ли это навредить как-то Чуе, сказал Осаму.       Дазай заметил, как цвет начал сходить с и без того не смуглого Фёдора. Он по-глупому похлопал глазами, будто услышал о конце света. В какой-то момент Осаму даже показалось, что он увидел неподдельный шок в перемешку с разочарованием, но всего на долю секунды. Фёдор был последним человек из знакомых Дазая, кто подошёл бы под понятие «эмоциональность». Он еле видно встряхнул головой, выбивая из ослабленного хвоста пару чёрных прядей, упавших ему на лицо. И вернул на лицо спокойную улыбку, хотя глаза его не фокусировались. Он явно мыслями был не здесь.       — Фёдор?       — Извини, — тёмные глаза вернулись на лицо собеседника, а спокойная улыбка стала нервной, предательски для своего хозяина дергаясь, — у меня сегодня был сложный день, — уже более подобающе Достоевскому сказал он. — Я, наверное, пойду отдохну, — тянуть он не стал, прежде чем он оказался в коридоре, опуская ноги в идеально-белые кроссовки, и оставил удивлённого Дазая самого в пустой квартире, прошло не больше пяти минут.       Осаму остался с пониманием, что так и не сказал того, ради чего вообще позвал Фёдора, и полным непониманием его реакции. «Отдохнуть» в понимании Достоевского оказалось пропасть на три дня. Не сказать, что Дазай сильно переживал или написывал ему сообщения, пропитанные волнением, но он точно хотел поставить точку в их отношениях. Фёдор позвонил ему в пятницу вечером и без всяких предисловий предложил встретиться возле маленького магазина с цветастой вывеской, который уже многие годы, как Осаму говорили соседи, занимал своё место на углу улицы. Весь этот бред больше походил на кошки мышки, — раздраженно хмыкнул Осаму у себя в голове, натягивая лёгкую куртку, чтобы избежать дождевой прохлады. Он пролетел по всем этажам, игнорируя лифт, и через пару минут и трёх попаданий кроссовком в лужу Дазаю показался знакомый воронье-чёрный зонт и идеальный даже в непогоду хвост угольных волос.       — Здравствуй, — не сильно спеша подходить близко, кивнул Осаму. — Ты так резко убежал, — он не хотел вести с Достоевским светские беседы. Да, Осаму встречался с этим человеком, но ровно в тот момент, когда он признал себе искренность чувств к Чуе, всё влечение к общению с брюнетом пропало, будто его и не было никогда. А может, так и есть? — Что было не так?       — Прошу извинить, — спокойно, как он и делает всегда, отвечает Достоевский, немного клоня голову. — Накахара, — прокатил парень на языке. — Такая фамилия была у моей покойной учительницы в младшей школе, царство ей небесное, — с напыщенным акцентом произнёс Фёдор. Его пристрастие к религии новостью отнюдь не было. — Бедняжку убил собственный муж, — с наигранной грустью в голосе выдавил из себя парень, да так, будто история по истине была для него весьма трагичной, — а она была так добра ко мне и всегда угощала печеньем с шоколадной крошкой, — парень отвёл взгляд, расплываясь в то, что у обычных людей называлось улыбкой, но у Достоевского был лишь намёк. Скорее отточенная привычка лица, чем хоть маленькая доля искренности. Даже у самого Дазая в театральных ухмылках было больше правды.       — Я понял, — прервал его Дазай, пока его бывший парень, который ещё не знает, что бывший, не начал рассказывать про все тяжёлые судьбы своих преподавательниц. — Ты хотел что-то сказать? — недовольно спросил он. Холодная капля упала прямо на лоб, но под чужой зонт он становиться даже не думал. Не нравилось ему это всё. От воспоминаний о бывших учительницах с ужасом не бегают.       — Я уезжаю в Йокогаму через неделю, — сразу приступил к делу славянин. — Мне нужно разобраться с умершей тётушкой и подать документы на поступление.       — Я рад, а что от меня нужно? — Осаму недовольно вскинул брови, будто его претило даже от слов, вылетающих из стороны Фёдора. Брюнет это тоже заметил.       — Да, ты прав, — кивнул юноша. — Я хотел попросить о просьбе твоего парня, — у Дазая подлетели глаза на лоб, когда он слышит, что Достоевский назвал Чую так. Они ещё не расстались, а уж тем более Осаму не просвещал его в статус отношений с Накахарой. Фёдор видимо заметил такую реакцию и победно улыбнулся, будто рад был, что его догадка оказалась верной. — Меня это не интересует, — выставив руку вперёд, сказал Достоевский, когда Дазай уже было открыл рот, чтобы возразить, хотя и сам не знал, чему конкретно. — Я скину адрес и был бы очень рад, если бы Чуя смог подъехать и помочь мне с документами. Это ведь не будет проблемой? Я заплачу, конечно же.       — Это точно не мне решать, — сухо выдал Дазай, поднимая взгляд на неоновые таблички, освещающие тёмную улицу.       — … — Фёдор понимающе кивнул. — Я же говорил тебе про семью моей тётушки Оота, они хотят, чтобы я был в токийском университете, поэтому заплатить Чуе будет не проблема, Осаму, — продолжил Фёдор.       — Это не мне решать, Фёдор, — ещё более злостно повторил Дазай. — Ты можешь и сам поговорить с ним.       — Ты снова прав, Осаму, — неискренне улыбнулся юноша. Он немного покачал зонтиком, скидывая с него капли, будто задумался, а потом кивнул сам себе. — Тогда я так и сделаю. На этом, думаю, наши пути расходятся? — без единого намёка на грусть или обиду, да хоть какую-то эмоцию в принципе, спросил Фёдор.       Дазай же искренне улыбнулся своему уже бывшему парню и многозначительно кивнул, попрощавшись. Он не исключал их дальнейшей встречи, но уже явно без всякого статуса. Достоевский был неудачным человеком, парнем, но Осаму было на него всё равно, поэтому и на расставание реакция была точно такая же.

***

      Номер, подписанный у Чуи как «ПД», не стесняясь, позвонил посередине школьного часа с Сакагучи в честь начала учебного года. Учитель на не отключенный рингтон так сильно закатил глаза, что Чуя в какой-то момент подумал, что они так и останутся там. Благо дежурная изменяющаяся улыбка у Чуи была что надо, и учитель, пусть и с таким же недовольством на лице, но указал на дверь. На самом то деле Накахара сильно долго не думал, почему Фёдор ему звонит и что ему могло бы понадобиться, факт того, что он сможет слинять с нудного монолога Анго, уже значил, что он ответит. В какую-то долю секунды сердце у Чуи ёкнуло. А если что-то с Осаму? — подумал он. Но когда собеседник по ту сторону телефона звучал абсолютно спокойно, Чуя и сам выдохнул.       — Что ты хочешь? — без лишних приветствий спросил Чуя. А схуяли я должен с ним любезничать? — оправдал себя в голове он. — У меня урок был вообще-то, и ты меня отвлекаешь, — будто ему на самом деле было до урока дело, сказал Накахара.        — Извини, Чуя, — недружелюбно выдохнул в микрофон Достоевский. — Тогда перейду сразу к делу. Мне нужна твоя помощь. Я приезжаю в Японию через неделю и—       — С чего я должен помогать тебе? — перебил его Накахара.       — Как минимум, потому что я помог тебе, Чуя, — с расстановкой проговорил Достоевский. — И я смогу заплатить тебе за твоё время.       — Что ты хочешь? — снова недослушав, перебил Чуя.       — Мне некому перевести документы, у меня неидеальный Японский, так что надо приехать в Йокогаму.       — Накахара-кун, вы не имеете право прогуливать! — послушался громкий голос у Чуи из-за спины.       — Ладно, — быстро выдал Чуя в телефон, — скинешь мне адрес и дату.       — Накахара-кун! — ещё громче заорал Анго.       — Да, извините, Анго-сенсей, — вежливо и неискренне улыбнулся Чуя, скидывая звонок и засовывая телефон назад в карман школьных брюк. Без выговора он не останется, — подумал Накахара.       Если говорить честно, то как только Чуя покинул стены школы, он напрочь забыл, что вообще на что-то соглашался. И вспомнил Чуя только за день до выезда, когда Фёдор скинул ему адрес, обыграв его ненавистными Чуе скобками в виде улыбок. И да, по идее он может просто отказать и никуда не ехать, но знать, что он будет должен что-то Достоевскому (конечно же, эта неприязнь не от того, что он раньше встречался с Дазаем. Точно нет) было ужасно. Всё-таки Фёдор ему ничего плохого не сделал. Ну да, не считая того, что встречался с Осаму, — даже не шёпот, а ор ревности сказал в его голове. И да, конечно, когда он обратился за помощью сам, то Достоевский оказал её. Чуе нужно лишь перевести документы, это не что-то, из-за чего он может противиться. Он просто вернёт долг и заработает денег, ничего особо плохого в этом нет. Главное — не вспылить, — снова откликнулся голос в голове.       Следующим утром его разбудила Кимико, которая, казалось, впервые за всю свою жизнь решила погулять с Чихэру. И, видимо, прогулка не очень удалась, потому что младшая из Чуиных сестёр сейчас была с мокрыми и красными от слёз глазами у него перед кроватью. Чуя не успел и проснуться толком, как уже стоял, готовый к действию, правда сам не знал, какому. Но всё оказалось куда безобиднее, когда Чихэру сказала, что упала, когда каталась с Кимико на велосипеде. Накахара непроизвольно улыбнулся у себя в голове, не падению сестры, конечно, а тому, какой стала Кими. Как она изменилась.       Остатки сна убрал бесцеремонный Достоевский, который позвонил уже не в первый раз, напоминая Чуе адрес, как для идиота. В какой-то момент Накахара начал думать, что в тех документах идёт речь о продаже органов, раз Фёдору прям так срочно нужна помощь.       Душ, привычное с утра сообщение Осаму, завтрак в лице омлета, быстро натянутая футболка и синие джинсы, автобус, и он уже стоит на платформе в ожидании своего поезда. Было ли всё это странно? Чертовски. Нашёл ли Чуя причины, чтобы не заработать денег? Нет.       Чуя хорошо ориентировался в Йокогаме и уже примерно знал, куда ему нужно. Он считал именно этот город «своим». Тем, который он мог назвать, если его спросят «откуда ты?». Чуя прожил тут до пяти лет и часто приезжал, особенно с Тачихарой по его делам. Ехать из Кобе в Йокогаму было два с половиной часа, а клиентов здесь была львиная доля, так что Накахара побывал даже в самых недоброжелательных районах этого города. Найти район, где находится дом Достоевского, было нетрудно, а не запутаться в одинаковых двухэтажных домах было сложнее. Стоило Чуе завернуть снова не в тот поворот, как нервы уже были на пределе. Пожилая женщина, поливая герань в саду, крайне недовольно провела его взглядом. Чуя лишь отразил её взгляд, и старушка отвернулась. Дом шестьдесят четыре был в самом конце улицы и явно выделялся из общей массы. Он был отдалён от всех соседей и был больше всех остальных домов на этой улице. Тратить время на любование жильём Фёдора он не стал. Калитка открылась без лишних проблем, к деревянной двери вела маленькая асфальтированная дорожка. Телефон в кармане раздался звуком сообщения. Чуя настолько недовольно вздохнул, что даже Достоевский в доме мог это услышать. Если это опять он, я пошлю его, — подумал он про себя.       Посылать никого не пришлось, когда Чуя увидел, что человеком, что отправил ему сообщение, был Осаму.       «Ты как?»       «Тебе не кажется странным, что я должен помогать твоему бывшему парню?» — застучав пальцами по экрану, отправил Чуя вместо ответа на вопрос.       «Кажется» — мгновенно ответил Дазай.       «Напиши, пожалуйста, когда закончишь с ним. Я буду ждать звонка)» — пришло последнее перед тем, как его палец нажал на звонок справа от двери.       — Дверь открыта, — послышалось еле слышно из далека дома.       Дверь и вправду открывалась без лишних усилий. Хозяин дома на пороге его не ждал, что уже как минимум было странно. Коридора как такового не было. Из него сразу было видно размашистую тёмно-коричневую лестницу и гостиную с синим диваном, из которой можно было сразу пройти на кухню. Достоевский сидел за столом, сложив руки в замок, он явно ждал Чую. Его глаза отдавали фиолетовым, а во взгляде читалось что-то враждебное. Чуя пробежался взглядом сверху-вниз, и его собственные глаза округлились до размера монеты. Собеседник заметил это.       — Сука, — послышался голос с акцентом.       — Моя ужасная память на лица подвела меня, — да, подвела, но сейчас он узнаёт этого человека. И он точно знает его.       Чуя подходит к столу и садится ровно напротив, натягивая спокойную улыбку на лицо. Теперь он уже может понять, к чему эта встреча.       — Я мог не узнать твоего лица, — вставая изо стола, говорит старый Чуин знакомый, — но твою фамилию я не забуду никогда, — зажав белые, как лист бумаги, зубы, прошипел Фёдор.       — Ты не сильно изменился, Дост, — славянин подошёл к Чуе совсем близко, нависая тёмным облаком над ним, — такой же, каким и был в старшей школе, — на его лице такая надменная улыбка, какую он уже забыл, что может воспроизводить, — только вот взгляд стал злее. И почему же? — пожал плечами Чуя.       — Я всегда считаю, — пытаясь выглядеть спокойно, говорит он, — что драка — это удел глупых и слабых людей, но — его рука складывается в кулак и замахивается, с силой ударяя в губу, — тебе я вмажу с удовольствием.       Это было слишком неожиданно, настолько, что Чуя с грохотом падает на спину, роняя стул с собой. Фёдор, которого он знал, никогда не посмел бы ударить его. Чуя поднимается на ноги, оставаясь с такой же самодовольной ухмылкой. Удар был не из сильных, но синяк вполне мог остаться. И пусть Достоевский и выше его головы на две, Чуя хватает его за шкирку и прижимает спиной к столу. Пусть глист и откуда-то научился драться, сильнее и опытнее Чуе он явно не был. Они оба это знали.       — Почему из всех подонков этого мира Дазай в парни выбрал именно этого, — с отчаяньем, какое Чуя привык слышать от него раньше, произнёс Фёдор. — Боже, как же я тебя ненавижу, Накахара, — зашипел он.       — С чего бы? — сдавив руку на кофте ещё сильнее, так, чтобы прижать горло, спросил Чуя. Накахара не хотел называть это ревностью, но когда он представлял, что у него было с Осаму, руки сами сжимались сильнее.       — Ты, блять, стёбёшься надо мной? — как бешеный пёс прорычал Фёдор. — Тебе, сука, напомнить?       — Ха, — ослабляя хватку, фыркнул Чуя. Спокойная улыбка покинула лицо, — это был не я, ты знаешь это! — заорал Накахара, будто пытался сказать это себе, а не парню напротив.       — Не ищи себе оправдание, подонок! — заорал Фёдор в ответ. На него было поистине жутко смотреть. Его глаза отливали фиолетово-красным, а вена на виске иногда подрагивала. — Они были твоими друзьями, — Достоевский скривился от последнего слова, да Чую и самого не пёрло от радости, когда он слышал, что эти люди по правде были его друзьями. Хотя, скорее он, неуверенный в себе парень, считал их своими друзьями, — ты мог сказать им что-то.

*** 3 года назад ***

Май г. Кобе       Чуя сделал большой шаг вперёд, с ухмылкой наблюдая, как беловолосый парень пятится назад. Светло-зелёные глаза дрогнули, а спокойная улыбка немного спала с бледного от природы лица. Парень выставил две руки в примирительном жесте, почти утыкаясь спиной в бетонную стену школы. Чуя схватил парня за руку и толкнул одним движением на землю, а сам присел на корточки, опускаясь на уровень чужих светлых глаз. Те вопросительно бегали по его лицу, ища причину очередной грубости. Чуя выпрямил руку, хватая парня за ворот и притягивая его к себе одним резким рывком.       — Я не понимаю, — по-глупому улыбнулся беловолосый парень, — что вы хотите вообще?       Чуя отвечать ему не стал, а ещё сильнее сгрёб чужую футболку в своей хватке. Он промолчал, потому что и не знал, что ему нужно ответить. Чужая рука приземлилась к нему на плечо, немного сжав в одобрительным жесте. Это был Тачихара. Чуя поднял на него глаза, и тот слабо улыбнулся, кивнул головой, чтобы Чуя отошёл, Накахара так и сделал, резко разжав хватку, усмехнувшись от падения парня на собственный зад. Накахара не знал, чем паренёк мог насолить его друзьям, но у них были такие правила. Тачихара сделал круговые обороты двумя кистями, которые неприятно хрустнули. Глаза блондина округлились ещё сильнее, особенно когда Мичизу сжал руку в кулаке. И через пару секунд этот самый кулак прилетел парню в губу, разбивая её. Чуя невольно сделал шаг вперёд, вытягивая руку, чтобы сказать хоть что-то, но тут же прикусил язык. Накахара слышал звуки ударов и чужое кряхтение, всё это напоминало ему его самого. Чуя краем глаза видел кровь на одежде парня, Тачихары, на его руках и лице блондина.       — Оставьте его! — послышался громкой крик позади их спины.       Чуя узнал бы голос учителя, но ни одному из тех педагогов, если в этой школе их можно так назвать, которые могли бы вступиться за бедного ученика, он не принадлежал. Он повернулся, в привычке сжимая свои кулаки. Позиция «бей первый» глубоко засела у него в голове. К ним стремительно шёл не незнакомый новенький парень. Чуть младше Чуи, по крайней мере, по классу, с угольными волосами и злыми, но бегающими глазами. Такой не ударит, — уверено хмыкнул у себя в голове Чуя.       — Оу, — повернулся Тачихара с издевательской улыбкой, специально отходя от побитого парня, чтобы другой рассмотрел, насколько всё плохо. — Ты пришёл заступиться за друга? — с театральной жалостью буквально пропел Мичизу. — У-у, — протянул он, когда увидел, что брюнет делает большой шаг вперёд, ещё сильнее сжимая кулаки, которые смотрелись очень карикатурно с его то худобой и большим пальцем внутри. — Так вы пидоры? — громко и неуместно рассмеялся он. — Я понял, вы вдвоём пидорасы!       Чуя отчего-то опустил глаза, когда при взгляде на Тачихару он увидел столько пренебрежения, сколько не видел ещё никогда.       — Чуя, заставь нашего пидора посмотреть, что я хочу сделать с его любовником, — повернувшись к нему, с усмешкой сказал Мичизу.       Ноги Накахары лишь на минуту приклеились к асфальту, а потом он, как послушный пёс, сделал шаг вперёд, подходя к брюнету. Он машинально толкнул его вперёд, с тем, какой парень худой, это было не сложно. А потом его нога со всей непонятно откуда взявшейся обидой приземляется ему по рёбрам, слушая, как брюнет выпускает весь воздух и скручивается. Чуя опускается на корточки, хватая волосы парня, их длина даже позволяла сделать один оборот кисти, и направляет его голову прямо к блондину. Чуя и понятия не имел, что задумал Тачихара, но всё же сделал то, что он просил. И очень пожалел об этом буквально через пару секунд, когда Тачихара сверкнул лезвием разборного ножа, доставая его из кармана.       — М-мизичу, что ты хочешь сделать? — как можно уверенне спрашивает Чуя.       — Положи нож! — заорал брюнет прямо Накахаре на ухо.       — Мини-шоу, Чуя, — игнорируя парня позади себя, говорит Мичизу.       Блондин, будто на пытках, молчит, но Чуя видит, как капля пота одна за другой капает с его лба. Накахара понимает, почему он молчит, когда блондин с совсем неуместной и даже жутковатой улыбкой кивает парню в Чуиных руках. Тичихара водит ножом, прямо перед его лицом. Он не будет ничего делать ему, — повторил внутренний голос и продолжал повторять, даже когда остриё коснулось шеи парня, оставляя там царапину. В какой-то момент Чуе захотелось по-детски закрыть глаза руками или сказать, чтобы Тачихара перестал, но пойти против него — это пойти против себя же и сделать себе хуже, Чуя знал это как никто другой. Накахара не видел лица Тачихары, он был к нему спиной, но это не меняло того факта, что его усмешки звучали жутко. Он убрал нож от шеи и поставил его вертикально, приложив к правому глазу. И Чуя искренне до последнего верил, что сейчас Мизичу опустит нож и просто уйдёт, но он надавил на него, оставляя кровавую полоску.       — Блять, блять, блять, — повторил Накахара, когда заметил, что порез начал кровить и не хило. — Успокойся, Мичизу! — крикнул Чуя. — Боже, успокойся, — крикнул он снова, когда заметил, что его не услышали. Руки, совсем как раньше, непроизвольно начали дрожать.       — Почему ты защищаешь его? — заорал в ответ Тачихара.       Накахара медленно опускает Фёдора и так же аккуратно делает пару шагов к другу. Ему правда боязно подходить, но он кладёт руку ему на плечо и чувствует, что тот дёргается от его прикосновения. Чуя старался даже не смотреть на парня изо плеч Мичизу, но кровь не могла не попадать в периферию его зрения. Тачихара совсем ненадолго замер, и он выглядел крайне подавлено, вот так вблизи. Чуя хреново разбирался в состоянии людей, но Мизичу явно был сам не свой. Тачихара поднялся на ноги, не спеша разворачиваясь, оглядывая парня у своих ног.       — Вытри и верни мне нож, — даже слишком серьёзно и строго сказал Тачихара, разворачиваясь, чтобы уйти. Все трое уставились на его удаляющуюся спину в непонимании.       Чуя кивнул уже сам себе, зная, что этого Тачихара уже не увидит. Грязная работа всегда была на его плечах. Он посмотрел в тёмные глаза брюнета, полные ненавистью, но дёргаться он не стал. Чуя и сам был на пределе, все эмоции у него обычно выливались в сжатие кулаков и битьё того, кто рядом, поэтому хорошо, что парень не стал подходить под руку. Он развернулся, смотря глазами только на нож, опускаясь на корточки и поднимая его с асфальта. Его руки, которые за секунду покрылись алыми пятнами, начали дрожать. Он вернул взгляд на парня, который сидел перед ним с жутким испугом в глазах, но он молчал и с неким подобием ухмылки устремил свой взгляд прямо в Чуины голубые. В каком-то плане Чуя даже завидовал его такой стойкой и достойной реакции. Накахара медленно поднялся на ноги, опуская голову вниз, услышав за спиной, что школьник зовёт его. Теперь ты даже не посмотришь на него?! — издевательски прошипел голос в голове. Чуя развернулся, пересилив себя, и блондин лишь улыбнулся шире и помахал Чуе на прощание. Накахара наигранно фыркнул и тяжёлыми шагами постарался уйти оттуда как можно быстрее. Тачихара знал, что эти двое никому не расскажут, это знал и Чуя. Теперь ему нужно как можно быстрее скинуть куда-то футболку, полную пятнами от крови.       — Мотоджиро, — тихо позвал Чуя, сидя в дешёвом баре через пару дней после этого.       — Что? — делая большой глоток чего-то, что было похоже на ром, спросил Каджи.       — Ты сказал, что этот парень, Гоголь, сделал вам что-то плохое, — по-детски спросил Накахара, натягивая улыбку, — что он вам сделал?       — Ничего, — медленно, будто удивившись такому глупому вопросу, пожал плечами Каджи. — Мы просто так захотели, Чуя. И можем так делать, если захотим, — нагло улыбнулся парень.       — Разве можете? — фыркнул Чуя, его глаза посинели от непонимания. Он подскочил со стула. — Да вы просто кучка идиотов с раздутым самомнением, — сказал он перед выходом из бара, громко хлопая дверью.

*** Наше время ***

      — Они подмешали ему наркотики в еду! — заорал брюнет, начиная подниматься со стола.       — Я не знал, — Чуя наиграно выставил руки вперёд в примирительном жесте. — Извини, — облокачиваясь на стену, сказал он.       — Извини? — казалось его это разозлило ещё больше. — Его родители увезли его в психушку в его страну, когда узнали, что он употребляет. Но ты говоришь просто «извини»?       — Он употреблял? — искренне не знающе спросил он.       — Оу, — делано удивился Фёдор. — Будто ты не знал, выблядок, — он сделал большой шаг к Чуе. — Твои друзья и подсадили его!       — Успокойся, — грубо и серьёзно сказал Чуя, Достоевский тоже заметил это резкое изменение и ещё больше сжал зубы. — Если это были мои друзья — это их проблема, не моя. Вот пиздуй и разбирайся с ними.       — Да? — Фёдор стоял, возвышаясь над Чуей, но хоть он и был выше и вероятно имел зуб на Чую, Накахара очень сомневался, что он рискнёт ударить его ещё раз. — Но именно ты бил нас тогда? — Чуя непроизвольно вздрогнул, но точно не от того, что испугался русского, уж его он точно бояться не будет. Ему было неприятно вспоминать то время, когда избить человека не было проблемой. И пусть это было не так давно, он больше не такой. — И может, тебе напомнить, откуда у Коли шрам на лице?       Чуя невольно сжал кулак, оставляя на ладонях следы-луны от ногтей. Его начал доводить разговор о том, что уже прошло. Он прекрасно помнил историю с Гоголем, но она больше никогда не поднималась в его жизнь.       — Что ты сказал? — прошипел Чуя.       — Я думаю, ты слышал, мудак, — Накахара искренне удивлялся смелости Достоевского, его фиолетово-чёрные глаза горели от ненависти.       Чуя долго тянуть не стал, и через секунду его кулак прилетел русскому в нос, и даже Чуин рост никак не помешал точному попаданию. Фёдор отшатнулся и выплюнул что-то на непонятном Чуе языке, по интонации походило на мат. Из носа полилась алая густая кровь. Достоевский поднял глаза, но в тех не было ни капли испуга, а даже наоборот — непонятная Чуе эмоция.       — В этот раз, — доставая из кармана салфетку, сказал парень, — ты не самый крутой, Чуя, — Достоевский улыбнулся и на другом языке сказал что-то или позвал кого-то достаточно громко, чтобы его услышал кто-то ещё, но Фёдор вроде как был дома один. — Чтобы выиграть, нужно иметь туз в рукаве, Чуя, — ехидно улыбнулся брюнет. В его глазах словно промелькнули искры.       — Я не играю с тобой в игры, — прошипел Чуя.       Ему надоело находиться здесь, ему это и изначально казалось плохой идеей, а теперь, когда он ударил ненормального бывшего своего парня, кажется ещё хуже. Через пару секунд в коридоре послышался звук тяжёлых шагов. Чуя пробежал глазами, но встретился только с Фёдором, которого забавляла реакция стоящего напротив. Шаги приближались, и в кухню вошёл высокий, выше даже не низкого Фёдора, парень. Был он явно старше и Чуи, и Достоевского. С длинными, почти белыми волосами, цвета, походившего на седину. Лицо бледное и вытянутое, об острые скулы, казалось, можно было порезаться. Голова стянута повязкой, будто после травмы. Ходил парень, будто у него кружилась голова, а взгляд был крайне рассеянный и несосредоточенный. Блондин улыбнулся, растянув тонкие, как нитки, губы, если то, что он воплотил, походило на улыбку, и уже более быстрым шагом подошёл к Фёдору. Второй кивнул на Чую, и серебряно-голубые глаза окинули взглядом его лицо.       — Ты что ещё за хрен? — сложив руки на груди, поинтересовался Накахара.       — Как это невежливо, Накахара, — улыбнулся Фёдор и отошёл к кухонному ящику. — Он тебя не понимает, — открывая его, проинформировал Достоевский. Звук столовых приборов.       — Да мне насрать как-то, — Накахара был неглуп, чтобы почувствовать, что понимание ситуации начало от него ускользать. А он крайне не любил, когда он чего-то не понимает.       — Ты оставил Колю со шрамом, — доставая из ящика явно не кухонный нож, с томной улыбкой сказал Достоевский, — а теперь твоя очередь, блядота, — передавая нож блондину, прошипел он. — Иван Гончаров — мой хороший друг, — будто спохватившись, натягивая на лицо спокойную улыбку, осведомил брюнет.       Блондин схватился за рукоять и снова улыбнулся, смотря своими, будто неживыми глазами на Чую. Накахара переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что вообще за пиздец здесь происходит и какая нахуй очередь? Боялся ли он? Точно нет. Он привык принимать удары с непроизвольным лицом, а ножом ему грозят не впервые. Названный Накахарой шпала еле стоял на длинных ногах, а Фёдор, раз уж передал оружие другому человеку, сам был не способен на это. Азарт, который давно Чуе полюбился, заставлял его остаться здесь и с интересом ждать продолжение.       Продолжение для Чуи было крайне неожиданным, Накахара не успел и выставить руки, чтобы перехватить остриё, как то впечаталось ему в щёку. Пекущая боль парализовала лицо, а щека за секунду намокала. Алые капли спускались на скулу и шею.       — Сука, — прошипел Накахара, проводя пальцами по порезу, пока кровь не залила всю футболку. Пусть блондин и выглядел хилым, ножом он владел неплохо.       — Я бы с огромным удовольствием прирезал тебя, но не хочу возиться с твоим телом, — прошипел Достоевский, чувствуя свою победу. Как самонадеянно, — подумал про себя Накахара. Очередной славянин снова занёс руку с ножом над лицом Чуи с улыбкой, желая оставить ещё один след.       — Да пошёл ты! — прошипел Накахара.       Чуя окидывает взглядом этих двоих. За всё время, пока он продавал нелегальщину, он хорошо выучил, когда человек опасен, а когда нет, когда он справится с ними, а когда лучше закрыть рот. И сейчас Чуя был в себе уверен. Даже больше, чем просто уверен. Представленный ему Гончаров на киллера походил не сильно, больно он хлипкий и вообще еле на ногах стоял, но а вот Фёдора Чуя знает. Накахара со всей своей злобой замахивается ногой и ударяет Ивана по худым ногам, наблюдая, как тот падает, роняя нож. Да уж, Достоевский явно не умеет подбирать людей для чего-то подобного, — подумал он. Накахара был не только сильнее физически, но ещё был и до невозможности ловкий и гибкий. Он первый реагирует, когда от его лица убирается нож и хватает его первее Фёдора, который среагировал быстрее Гончарова. На лице первого была животная ненависть, непонимание, как его могли переиграть. Когда нож оказывается в его руках, он, не задумываясь, вплотную приставляет его к животу брюнета. А правой ногой со всей силой наступает на Гончарова. Этот глист и встать то сам не сможет, — думает он про себя. Сейчас Чуя был в выигрышном положении. Он никогда не был промахом.       — Прошло столько времени, а я всё равно лучше, — надавливая на нож сильнее и чувствуя, как он совсем немного режет Фёдора, говорит Чуя.       — Свали отсюда, пидор, — шипит Достоевский.       — Это больше не оскорбление для меня, Дост, — Чуя роняет нож на пол и, переступая через блондина, громко хлопая дверью напоследок, уходит.       Первые минуты Чуя просто молча идёт прямо, не оборачиваясь и даже не думая про произошедшее. Кровь всё ещё капает, а прохожие ломают шею, смотря на него. Минут через двадцать он подходит к знакомым улицам. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри всё было совсем наоборот тогда, когда он остановился. Чуя часто испытывал чувство колотящейся внутри злости. Нэтсуми, взрослая женщина психолог, к которому Чуя пару раз по настоянию родителей ходил полтора года назад, часто говорила, что когда его охватывает злость, которая готова съесть изнутри или хуже для всех, кто стоит рядом, выплеснуться, нужно подумать. Нэтсуми говорила ему не вступать в драки, на которые он подсел, как на наркотик. И сейчас он понимает, почему. Эмоции одолевают его, а мозг заставляет вспомнить, что помогает от этих эмоций. Обычно он пытался справляться с этим, но сейчас он буквально погрузился носом в то время, когда «справлялся» Чуя только с пачкой сигарет и крепким алкоголем в руках. Он помнит, как напивался до упаду в барах, где в поддельные документы никто внимательно не всматривался. Он часто был в Йокогаме, и сейчас ноги сами повели его в место, которое он знает наизусть. Они втроём, а раньше и с Кацурой, много времени просиживали стулья здесь. Часто и поставляли товар. Вид у него явно был отвратительный. Футболка в коричнево-алых пятнах, а щека кровит до сих пор. Благо в таких притонах всем начхать на то, как ты выглядишь. Чуя тянет за дверь, по которой вряд ли хоть кто-то поймёт, что находиться за ней. Бармен с пирсингом и бесчисленным количеством тату здоровается с ним, явно узнавая его. Накахаре не нужно даже заказывать что-то, чтобы перед его глазами уже появилась рюмка с прозрачной жидкостью. Тут никто и не слышал про вино, пиво или коктейли.       — Чуя-кун, — он понятия не имеет, какого хрена бармен запомнил его имя, — у нас есть—       — Есть?       — Я помню, ты покупал когда-то, — пожал плечами бармен.       — Давай, — подумав, кивает Накахара.       Чуя увидел знакомый блистер. Давно он не испытывал тех эмоций, чтобы достать его снова. Уже через минуту раздумий знакомая белая таблетка полетела в самую глубину горла. Блятский русский, — крутилось в голове у Чуи. Он глотает овальную таблетку, запивая спиртовым напитком из стакана.       Чуя не сильно помнит, как добирался домой и как вообще не уснул в поезде, не проезжая свою остановку, но на ступеньках дома его встречает сестра. Вид у неё крайне недовольный, хотя Чуя едва ли может разобрать это.       — Наконец-то, — в голосе Кими одновременно слышится и раздражение и облегчение, что брат вернулся домой. — Ты блять ругал меня, когда сам пришёл домой уёбаный? Скажи, пожалуйста, что ты только пил, — в её лице даже нетрезвый Чуя видит тревогу.       — Ага, — скорчил подобие улыбки Чуя.       — Сука, — её глаза поднимаются на уровень его лица, — что у тебя с щекой, Чуя? — намного громче сказала она, запуская брата в дом.       — Всё нормально.       — Ага, я вижу, — сказала Кимико где-то далеко.       Куда она ушла, Чуя понял только когда вернулась она к нему с аптечкой в руках. Накахара с трудом дошёл до комнаты, пока сестра придерживала его за руку, и плюхнулся на кровать. Холодная рука сестры бережно прикоснулась к порезу, и Чуя непроизвольно скривился. Алкоголь притуплял боль, но не убирал её совсем. Он был благодарен сестре за то, что все вопросы она, видимо, решила оставить на завтра. Она прилепила пластырь, стараясь делать всё как можно аккуратнее, и принесла ему ужин прямо в кровать. Накахара даже пьяный не мог не гордиться своей сестрой. Когда он положил последний кусок риса с тофу в рот, глаза уже начинали слипаться. Ему хотелось не вспоминать про всё, что он принял сегодня. Алкоголя было немало. И ему было правда страшно, когда он прокручивал сегодняшний вечер в голове. Он давно отошёл от этого. Неужели такая мелкая ситуация могла вернуть меня в то время? — подумал он перед тем, как голова коснулась подушки.

***

      Благо мозг начисто убирает это в самый дальний ящик его памяти, особенно когда ненавистная трель будильника адским звуком разливается по комнате, Чуя уже ненавидит этот день. У него болело всё, что только могло. Голова от недосыпа, ноги от долгой ночной пробежки, костяшки давали о себе знать красными пятнами, а про скулу можно было и не заикаться. Накахара несколько раз просыпался посреди ночи, когда лицо начинало неметь от боли из-за того, что он случайно ложился на эту сторону. Он бы сейчас всё отдал за выходной, а желательно тот, который продлится вечность. Сука, чтобы я ещё раз поехал помогать кому-то в Йокогаму, — прошипел себе под нос Чуя. В первый раз его накачали наркотой, во второй чуть не прирезали ножом. Что дальше? Убьют из пистолета? Накахара фыркнул, раздражаясь от собственной глупости. Чуя опускает ноги на холодный паркет. Его мама любила оправдывать все свои неудачи на протяжении дня тем, что встала не с той ноги, и если бы это хоть как-то помогло Чуе, он бы твердил себе это всё утро. В тот момент, когда обжёгся кипятком в душе, когда запачкал брюки кофе, когда единственный вариант завтрака безбожно сгорел в тостере, заполняя кухню зловонным запахом гари. А, ну и конечно, в тот момент, когда Накахара опоздал в школу. На урок Мори, если быть точнее. Но, признаться честно, его он уж давно перестал бояться. Даже старая Джанко Мидзусима вызывала в нём больше волнения, чем вольно гуляющие по Чуе глаза Огая. Этот тип был ему крайне неприятен, но пугал ли он его? Точно нет.       Чуя открывает классную дверь с разгону и без вежливого стука, почему-то ему кажется, что Мори его и так впустит. И они оба это знают, когда голубые глаза борзо встречаются с тёмно-карими, отливающими винными на солнце.       — Я надеюсь, — Мори указывал рукой на Чуину парту, — вы, Чуя-кун, опоздали не из-за травмы? — другой бы умилился такому тону учителя, но точно не Чуя. — Что с твоей щекой?       Как по команде на него обернулись пятнадцать пар глаз, которые как испуганные рыбы нагло таращились на него.       — Вы можете не переживать, Мори-сенсей, — Чуя с блеском скопировал улыбку учителя. Огай еле сдержался, чтобы не выдать довольный смешок, — со мной всё в полном порядке. Ваша помощь не нужна, — учитель учтиво кивнул, закрывая диалог с учеником, но только Чуя увидел, как тёмные глаза вспыхнули интересом. Догадка Чуи в который раз подтвердилась — Мори просто любит играть с людьми в придуманные собой гляделки. Ему нравились неуместные хитрые ухмылки и двоякие фразы, и Чуя очень надеялся, что это от банальной скуки, а не от других намерений.       Нет, Чуя точно не хотел быть у Мори на особом счету, потому что любого другого ученика сенсей бы и в класс не пустил. И каждый, кто находился в этом кабинете, знал это. Чуя был благодарен, когда все промолчали, хотя и видел немые вопросы у многих. Так же, как и замечать двоякие взгляды учителя на протяжении всего урока. Под конец Чуя даже перестал вникать в тему урока, разглядывая деревья, которые начали приобретать желтизну. Мелодию звонка, оповещающую о конце урока, сопроводили выдохи почти всего класса.       — Боже, Чуя, — послышалось почти сразу, как ненавистный всеми учитель покинул кабинет, — что опять? С щекой, — закатила глаза Мива, когда встретилась с непонимающим взглядом Накахары.       Иногда Чуя с еле видной улыбкой вспоминал тот момент, когда девочки подошли к нему познакомиться, и если тогда Чуя был категорично настроен на общение с ними, то сейчас он был им благодарен за их внимательность и дружбу. Они не забывали писать и звонить, когда Чуя не делал этого сам больше нескольких дней и выводили его на прогулки, когда видели, что ему это действительно нужно. Особенно в тот месяц, когда на него свалилось всё и вся. А Нэо в свою очередь максимально уважительно к Чуе перенесла их расставание. Мива в последнее время стала гулять с ними не так много. Она говорила, что теперь усиленно учит английский, чтобы уехать учиться в Англию. Но, тем не менее, она никогда не забывала про них с Нэо. Он может только сказать им спасибо за дружбу.       — Всё в порядке, — вежливо улыбнулся Чуя, хотя и было видно, что ему никто не поверил. Но он точно не собирался сидеть дома из-за этого придурка.       После всех уроков, в том числе и классного часа с Анго, все ученики стремительно покинули стены школы. Чуя тоже не был исключением, и единственное, что ему хотелось после раннего подъёма — это упасть в кровать. Тучи на улице начинали сгущаться, а небо с каждой минутой приобретало всё более голубой цвет. Накахара точно не мог отказаться от предложения, чтобы его подвезли девочки. И как только его нога ступила порога дома, на улице прошелся раскат грома. Сегодня Кимико радушно согласилась забрать Чихэру из школы, но готовку обеда для сестёр никто не отменял. Чуя совсем упустил тот момент, когда он стал управлять такими вещами в доме. Чуя и перестал считать, сколько уже не видел родителей и сколько они живут даже не в этой стране. Он не хотел быть обиженным ребёнком, но маленький Чуя где-то внутри и правда плачет. Разве семнадцатилетний он может брать ответственность пусть не за Кими, но за Чихэру точно? Почему его родители так безответственно оставили троих детей? Он не знал и не мог найти ответы на эти вопросы. Ему правда было обидно. Да, конечно, они не самые плохие родители, которые могли бы у него быть, но это ничего не меняет, Чуя всё равно сам идёт за продуктами, укрываясь от дождя зонтиком, благо родители не забывают высылать им деньги, заполняет пустой холодильник, встречает сестёр из школ и становится за плиту, будто он не подросток, а взрослый мужчина с собственной семьёй. Он рад, что хоть Кимико потеряла свою инфантильность с тем случаем. Она долго восстанавливалась всё это время, но, тем не менее, она убирала дом или сидела с сестрой. Чуя больше не видел, чтобы она выходила куда-то ночью или пропадала целыми днями, он гордился, смотря на то, как она изменилась. Чуя знал не понаслышке, как тяжело бывает слепить из себя другого человека, правильного человека, но она старается, и это было безумно ценно. Накахара больше не был один.       Он поставил на стол ужин, всё ещё чувствуя себя главой семейства, а сам буквально упал на стул. Дождь ещё не собирался утихать, а продолжал успокаивающим звуком стучать по окнам. Через пару минут сёстры спустились, и Чуя даже снова почувствовал, что в их семье всё нормально. Девочки, поблагодарив Чую за обед в лице якисобы с курицей, взяли палочки. Они перекидывались парой обычных вопросов про школу, друзей, кружки и всё остальное, чтобы хоть как-то знать, что происходит в жизни друг у друга. Чихэру упускала вопросы про родителей, потому что и сама понимала, что её брат и сестра знают не больше её, и молчала про Чуину щёку, которая до сих пор была немного красная. Хотя и поглядывала на брата. В целом это всё и правда выглядело обычно, если бы только двое родителей сидели за этим же столом. Соба в тарелках начинала заканчиваться, и Чуя уже хотел было положить себе добавки, когда кухню залил звук его мобильника.       — Ты куда? — увидев, что брат собирает тарелку и палочки, спросила сестра.       — Мне звонят, извини, Чихэ, — Чуя немного склонил голову, уважительно поклоняясь сестре, и встал изо стола.       — Это Дазай? — Чуя так и замер с тарелкой в руках.       — А откуда ты знаешь, кто такой Дазай? — стараясь спокойно улыбнуться, спросил Чуя. Он правда не помнил, чтобы знакомил их.       — Он друг Рюноске и просил меня пойти к Барбаре, когда ты болел. И ты постоянно называешь так человека, с которым общаешься по телефону, — внимательности его сестре было не занимать. Причём и одной, и другой, потому что Кимико подняла хитрые глаза.       — Кто такой Дазай? — с прищуром посмотрела на него Кими. И с чего ей вообще так смотреть? У него друзей не может быть? Ответ сам нашёл себя, когда Чуя прикоснулся к своей щеке, которая горела. И, видимо, снаружи она покрылась видным румянцем. Осаму, сучёныш, — подумал он, хотя Дазай и не был ни в чём виноват.       — Осаму, — мой парень, который раньше жил в этом доме, и вообще я нашёл его письмо в моей комнате. И да, кстати, теперь я гей, — пронеслось у Чуе в голове до того, как он понял, какую ошибку совершил. Он назвал его по блятскому имени. Две сестры не слишком долго времени провели в Европейских странах, чтобы забыть, что это значит в Японии. Сёстры вдвоём переглянулись и вернули выжидающий взгляд на Чую. Двое против одного было крайне нечестно. Чуя ещё и сам не привык, что Осаму его парень, чтобы так представлять его сёстрам, — мой друг, — отвернувшись к мойке, чтобы помыть посуду за собой, сказал Накахара. Два взгляда сестёр пилили его спину, пока рингтон звонка всё ещё играл на всю кухню.       — Понятно, — со смешком сказала старшая.       — Дазай был милым! — воскликнула девочка. — Можно мне будет поговорить с ним ещё?       — Да, как-то обязательно будет можно, — Чуя быстро подцепил со стола телефон и ретировался к себе в комнату, пока Кими спрашивала у Чихэру, кто такой Рюноске.       И, видимо, Чуя так спешил, что влетел скулой в дверной косяк и как назло раненой. Порез безжалостно открылся снова, выпуская очередную порцию крови. Сука, — пробегает у Чуе в голове, когда он дотрагивается до пореза, а на пальцах остаются красные капли, даже несмотря на пластырь. Но времени обработать у него не было, телефон сообщил о втором звонке, и Чуя уже не мог не взять после того, как вчера игнорировал весь день. Он не хотел говорить Осаму про стычку с Фёдором, а если он столько времени не будет брать, это будет странно.       — Привет, — из телефона послышался бодрый голос. — Ты не звонил вчера и сегодня целый день, всё хорошо?       — А? Да-да, всё нормально, — быстро ответил Чуя. — Как ты? Как себя чувствуешь?       — Эй, Чу-чу, я вроде не при смерти?! — отшутился Осаму. Чуя спрашивал у него это каждый день на протяжении уже двух недель, и он и правда был в порядке.       — Ой, заткнись пожалуйста. Я не знал, что ты каждый день в аварию попадаешь.       — Ты встречался с Фёдором? — проигнорировав колкости, спросил Дазай.       — Ага, — Чуя непроизвольно потянулся с ране на скуле.       — Ну и?       Чуя достаточно долго думал, что лучше сказать Осаму, но после в конце концов он понял, что если рассказать про их встречу с Достоевским и его конченым другом, то ему придётся рассказывать и причину такого агрессивного поведения Фёдора, а этого он точно не хотел. Да, врать Дазаю было неправильно, но говорить это тоже не казалось идеальным вариантом.       — Ничего, что стоило бы рассказать, — соврал Чуя, натянув слышимую улыбку.       — Ла-адно, — недоверчиво согласился Дазай. — Ты включишь камеру? Я тебя не вижу, — с грустным лицом протянул он. Чуя знал, что Осаму любит подключать к разговору камеру и сам это делал, но Накахара не был готов к этому.       Краснота вокруг щеки не прошла, а кровь только начала запекаться заживляющим слоем после того, как порез снова открылся из-за удара. Если Дазай увидит это сейчас, без вопросов он точно не останется.       — Нет, — непривычно строго для обращения к шатену сказал Чуя.       — Чуя, это просто камера, — спокойно, но не без удивления в шоколадных глазах говорит Дазай.       — Да, извини, ты прав, — Чуя делает глубокий вдох, прежде чем иконка с его изображением выплыла на экране. Он лениво кладёт руку на скулу, стараясь как можно незаметнее скоситься от боли, так хотя бы Осаму не сможет ничего заметить.       — У тебя всё хорошо? — искренне обеспокоено спрашивает Осаму после четверти часа их разговора.       — В смысле?       — Ты держишься за щёку. У тебя болит что-то? — Накахара демонстративно закатил глаза.       Если он продолжит строить из себя заботливого слюнтяя, я отключусь, — подумал Чуя. Он не привык, что кто-то искренне обеспокоен его состоянием и замечает такие мелочи. Для него это всё было в новинку.       — Нет, — односложно ответил он.       — Но—       — Я не буду обсуждать это, Осаму, — строго огрызнулся Чуя. Видимо, это прозвучало слишком неожиданно, потому что уже через секунду он увидел, как брови у Осаму подлетели вверх, а улыбка дёрнулась.       — Ладно, — немного виновато отвечает Дазай. Почему он корчит такой тон? — фыркнул Чуя у себя в голове, но в глубине подумал, что он то и правда волнуется — извини, — будто чтобы добить Чую добавил Дазай.       Чуя громко выдохнул, прикусив внутреннюю сторону щеки.       — Перезвони мне вечером, — это не было вопросом, и Осаму это понял. Он широко, но всё ещё с долей неуверенности в происходящем, улыбнулся и, смято попрощавшись, скинул трубку.       Начинать какие-либо отношения с вранья было заранее проигранной идеей, но лишние расспросы были для Чуи в самую последнюю очередь. Да, ему, конечно же, было неприятно, но и выбора другого у него не было.       Телефон отлетел в самый дальний угол кровати, а Чуя тяжёлыми шагами пошёл за пластырем. Клеить его на порез, который кровил, было больновато, но ничего другого и не предлагалось. Накахара помыл посуду после ужина и, как примерный сосед, отнёс одну порцию, которую Чуя уже даже неосознанно делает, Барбаре. Ему было несложно помочь ей с ужином, особенно с тем, сколько помогает она. Чуя разобрал фотографии для домашнего задания и, как ответственный ученик, доделал практическую работу для Мори. И сказать, что всё это время он не думал об Осаму, было бы глупо, потому что он уже перестал это отрицать. Чуя искренне даже не может сказать, что шатен сделал такого, чтобы так плотно поселиться в его голове. Накахара думает о том, что хотел бы извиниться, если Дазаю это показалось грубым, и о том, что ему действительно нравится знать, что он его парень. И когда это только он успел стать таким? Тем, кто улыбается от упоминания другого человека? — подумал Чуя. Накахара долгое время искренне считал, что не способен даже на простую симпатию, считал, что отношения — это идиотизм, связывающий руки. А люди, которые встречаются со своим полом просто ещё не пришли к «нормальности». И вот он тут. Встречается с парнем. От этой мысли сердце до сих пор делает пару лишних ударов. Уроки доделать Чуя так и не смог. Волна мыслей захлестнула его. А правильно ли он делает? Что делать, если он совсем не изменился и всё остался таким же? — Чуя не впервые думал об этом, но теперь, когда ему особенно важно быть кем-то хорошим не только для себя, эти мысли начали всё чаще всплывать у него в голове. Накахара подскочил со стула, когда история начала добивать его окончательно. Не настолько это и важный предмет, — фыркнул Чуя у себя в голове. Чуя, закрывая на ходу глаза, еле передвигал ноги в ванную, желая как можно быстрее встать под горячую струю воды. Вещи слетели за пару секунд, а ещё через минуту Чуя почувствовал желанное расслабление. Пластырь со скулы вскоре сам упал ему под ноги, а рану от горячей воды начало немного подпекать. Новый был приклеен сразу после душа, а сам Накахара наконец растерял былую потрёпанность. Мокрые кудряшки Чуя никогда феном не мучал, когда у него было время, он заплетал их в тугую косу, чтобы волны были ровней, но обычно всё-таки сушил их полотенцем. Сейчас же сил на что-то подобное абсолютно не было. Мокрые огненные кудри разложились по голым плечам, холодя всё тело. И Чуя правда бы так и заснул с полотенцем на бёдрах и мокрыми волосами, но телефон, забытый ещё днём на кровати, провибрировал, говоря своему хозяину о звонке.       Чуя даже смотреть, кто звонит, не стал, ему это было и не нужно. Палец уже автоматически потянулся к кнопке принятия вызова. Он оставил телефон на столе, как делал вот уже год, а сам, хоть и нехотя, пересел на стул.       — Не помешал? — пиксили, которые предположительно были Осаму, появились у Чуи в телефоне.       — Не-а, — громкий зевок явно готов был с этим поспорить.       — Я просто хотел ска—        Накахара замечает, как глаза Осаму медленно округляются. Теперь изображение стало чётким, и он точно может увидеть, куда устремлены глаза Дазая. Потому что Накахара не сильно думал о футболке, когда брал трубку, а на бёдрах всё ещё вполне опасно было полотенце. Осаму быстро переводит взгляд Чуе прямо в глаза, когда понимает, что Накахара не слепой.       — Даза-ай, — достаточно громко, чтобы услышал каждый, кто был в доме, заорал Накахара.       — А—       — Я даже представлять не буду, о чём ты думал, — фыркает Чуя.       — Оу, — о нет. Осаму начинает щурить глаза и улыбаться той хитрой ухмылкой, после которой ты даже забудешь, что говорил изначально, — то есть ты сразу подумал, что я—       — Всё, Дазай, — Чуя замечает, что его щёки предательски начинают гореть, а это может означать только то, что уже через пару секунд они покроются цветом. Но он не мог отрицать, что ему льстил такой взгляд Дазая. Нет, Чуя и до этого знал, что у него хорошее тело, но боже, когда Дазай метает свой взгляд сверху-вниз каждые несколько секунд, он не может не улыбнуться где-то глубоко внутри себя.       — Хочешь, я тоже разденусь, чтобы тебе не было так нело—       — Дазай! — Чуя мог бы корчить какое угодно серьёзное лицо, но он будет лгуном, если скажет, что не представил это. Сучий Осаму, — очень хотел бы сказать он, но смог только подумать. — Я пойду оденусь, идиот. Шоу закрыто.       — Эй, — Накахара даже думать не хотел, почему конкретно, из-за одежды на нём или обзывательства, Осаму обиженно надул губу.       — Всё? — переспросил Чуя, одев свою самую свободную футболку тёмно-синего цвета, которая через минут стала мокрой от оставшихся капель на теле и волос, которые упали на спину.       Дазай, театрально закатив глаза, кивнул.       — Ты позвонил мне для этого всего? — фыркает Чуя, делая максимально, какое он только может, серьёзное лицо.       — Какие у тебя планы на Рождество? — спокойно спрашивает Осаму. И он же не хочет сказать, что…? Нет. Нет. Такого не может быть.       — У меня не сильно много вариантов, Дазай, — говорит Чуя так, будто его сердце не начало биться в три раза быстрее.       — Хорошо, — медленно, будто специально издеваясь, кивает Дазай. — Тогда что насчёт увидеться со своим парнем вживую? — от того, что Осаму назвался его парнем, все органы сделали оборот на триста шестьдесят градусов, а от того, что он сказал, что хочет приехать, Чуя начал думать, что сам отъезжает.       — Что?! — это очередная дебильная шутка, — красной бегущей строкой было у Чуи перед глазами.       — Я подумал, ты хотел бы—       — Естественно я бы блять хотел, — почти что выкрикнул Накахара. Даже от одной мысли о встрече с Дазаем руки начинают трястись. — Ты сможешь приехать?       — Мне нечего тут делать ещё одно скучное Рождество с папиными родственниками, — флегматично ответил Осаму, хотя Чуя видел его дёргающуюся улыбку. — Я хотел купить билеты на двадцать второе, — пожал плечами он.       — Я не верю своим ушам, — честно признаётся Чуя. — Я буду ждать тебя, Саму, — Чуя посмотрел прямо в карие глаза, и они вдвоём неловко встретились взглядами. Так это значит, что я наконец-то смогу увидеть его, — пролетела и укоренилась мысль.