Save me

Кристофер, будто окаменев, стоял перед окном в своем кабинете; ему еще час назад сказали, что человек, который сдал их план Крипсам, уже в здании Мортенеры, но что-то тяготило его душу и не позволяло сдвинуться с места. Он понимал, что долго оттягивать невозможно и однажды нужно будет взглянуть в лицо крысе, что посмела их подставить. В картелях существует негласное, но повсеместно известное плавило: «предатели будут убиты руками глав своих». Крис знал, что быстрее всего ему или Хвану нужно будет убить сейчас одного из них, того, кто более приближен к ним и всегда в курсе всего, и понимание этого грызло изнутри. Но предательство не прощается, тот человек подставил не только его, но и тех, кого он уверенно называл своей семьей. Немало людей положили свои жизни на том кровавом аукционе, но, если бы не утечка информации, все прошло бы спокойней, он уверен. Развернувшись на пятах, он быстрым шагом направился в подвал, где держат того человека. По пути Чан мысленно обратился к Богу, лишь бы это был не один из его друзей — уже что есть, то есть, — но предательства близкого он не выдержит. Flashback Еще один спокойный день в Мортенере, еще одна успешно проведенная сделка с транзитной компанией и прекрасная новость о том, что у Чонина выходной. Кристофер весь день на взводе, он уже неделю не видел возлюбленного, как скучал по этим голубым глазам, сам бог знает. Он уже все уши прожужжал Хвану об этом, и, хоть тот имел привычку показушно фыркать на разговоры о любви и закатывать глаза, все равно радовался за друга, хоть и не показывал этого снаружи. Минхо же с Джисоном в дни, когда Крис собирался к своему парню, истерично бегал вокруг него, подбирал лучший парфюм, одежду. Хан как огромный ценитель цветов и прочих сорняков, как их называл Ли, собирал со своей личной клумбы самые красивые цветы для Яна. Чан любит своих друзей, да, пускай никогда об этом не говорит, но и вправду считает их своей семьей. Трепетно относится к каждому от Хенджина, которого растил вместо его родителей, и до Чанбина, которого, пускай недавно познакомился, уже считает своим братом. Никого из участников Мортенеры он не разделяет, каждый может обратиться к нему за помощью и неизбежно ее получит, здесь все стоят друг за друга, готовы своей грудью прикрыть товарища от пули или острия кинжала. С подготовленным Ханом букетом гортензий — любимых цветов Чонина — Кристофер садился в автомобиль на встречу с любимым. Это не первая их встреча, но сердце неизменно колотилось, а пульс отбивал чечетку, даже приоткрытое окно и прохладный воздух не помогали унять легкий тремор и жар от предвкушения встречи. Чан гнал под двести километров в час, было уже невтерпёж встретиться со своим парнем, он нервно постукивал пальцами по рулю, а глупая улыбка все никак не сходила с лица. Клуб сегодня был пуст, Ян говорил, что это из-за ремонтных работ и спустя долгое время они наконец-то смогут побыть вместе. К сожалению, охрана, что надзирает за работниками, все еще существует, но Чан будет рад и недолгой встречи в комнате для персонала. Чонин, увидев старшего, просиял одной из своих самых ярких и чудесных улыбок, парень, кажется, сиял изнутри от счастья. Уловив кивок Яна в сторону хода за сценой, что скрыт от любопытных глаз охраны, Чан направился туда. Коридор сразу окунул его в свою темноту и тишину, но маленькие ручки, обнявшие его из-за спины будто осветили путь своим теплом. — Малыш, — Чан развернулся к парню лицом и притянул в свои крепкие объятия, в которых хрупкое тельце того тонуло, как в одеяле. — Как же я скучал по тебе. — Я тоже, Чани, — протянул младший и вцепился пальцами в рубашку на чужой груди. — Как дела, дорогой? — спросил он, оторвавшись от горячего тела любимого. — Увидев тебя, почувствовал себя живым, — искренне ответил Бан. Во мраке коридора на глазах Чонина промелькнула влага, а маленькая слезинка отчаянно скатилась по бледной коже щеки. — Что такое, солнышко? — испуганно спросил мужчина, вглядываясь в стеклянные глаза напротив. — Я, кажется, люблю тебя, — шепотом молвил Ян. — Я тоже тебя, малыш, но почему ты плачешь? — Как нам быть дальше? Туки никогда не отпустит меня, и сбежать я не могу, — слезливо говорил парень. — Мы что-нибудь придумаем, только не плачь, все будет в порядке. Ты же веришь мне? — спросил Крис, поглаживая большими пальцами рук влажные от слез щеки парня. — Конечно, дорогой. В небольшом помещении для персонала было жарко, но не от отопления, а от пожара двух пылающих тел, что сливались воедино на шатком деревянном столе. Голубые гортензии в стеклянной вазе грозились с минуты на минуту рухнуть на пол, но парням было не до этого. Кристофер влажными поцелуями покрывал мокрое от пота тело младшего, заставляя его дрожать и запрокидывать голову в экстазе. Бледная кожа Яна пестрила следами от укусов и засосов, крепкие руки Чана на его разведенных в стороны бедрах выглядели сейчас так правильно, будто им там самое место. Обнаженное тело Криса выглядело как визуализация слова «возбуждение», маленькие капельки пота скатывались по напряженным мышцам живота, вены на руках и шее с каждым движением все больше вздувались — лишь это все заставляло Яна сдерживать подступающий оргазм для чего-то большего. Кристофер жарко выцеловывал закинутые себе на плечи ноги младшего, пока пальцы одной его руки быстро двигались в пульсирующей дырочке. — Чани, войди… Агхм-м! — умолял Чонин. Чан смазал остатками смазки каменно стоявший член и плавно толкнулся в приоткрытый проход Яна. Младший зашипел от большого размера в себе, но все равно подался навстречу, припечатывая свою промежность к паху мужчины и несильно сжимая его ствол в себе. — Ах, Нини! — взвыл Крис. — Не делай так, если хочешь, чтобы это продлилось хотя бы три минуты. — Ох, ты настолько невынослив? — лукаво спросил Ян. — Нет, просто ты сводишь меня с ума, — тяжело выдохнул Крис, закидывая голову назад. Бан возобновил толчки в податливое тело, что растекалось под ним, словно масло на горячем тосте, дыхание сбивалось, а глаза закатывались в наслаждении. В младшем было почти что до боли узко, нежные стеночки приятно обволакивали чувствительный ствол, а парень под ним подливал масла в огонь тем, что периодически сжимал мышцы вокруг него. Пространство заполнилось стонами и вздохами, а шлепки разгоряченных тел друг о друга аккомпанировали им, будоража кровь в жилах. Ян неприкрыто стонал, когда член старшего раз за разом проходился по простате, податливо раздвигал стройные ноги и льнул к влажному телу, желая быть ближе. Ему хотелось больше касаний, больше рук Чана на себе, больше поцелуев, казалось, будто они сейчас были одним целым и, раздели их, в мире началась бы война. — Еще! Сильнее, прошу, Чани! — умолял Ян, чуть ли не плача от блаженства. Кристофер с новой силой вторгался в чужое тело, вынимал член почти полностью и с резким толчком вдалбливался до звезд перед глазами. Их обоих трясло от перевозбуждения, мышцы ныли от длительного пребывания в одном положении, но никто из них не хотел останавливаться ни на секунду. — Малыш Нини так сильно соскучился по папочке? — с ухмылкой спросил Бан, смотря на то, как его парень сдерживается из последних сил. — Да, да прошу! — визжал Ян, пока по его щекам текли горячие слезы. — Тогда тебе нужно хорошо постараться для меня. Чан поднял ватное тело и поставил перед столиком с зеркалом, чтобы тот оперся руками о него. На лице старшего расцвела улыбка, словно у чеширского кота, когда он увидел яркий румянец смущения на лице Чонина. — Раздвинь ножки пошире и смотри в зеркало, дорогой, — прошептал на ухо Бан, легонько кусая за мочку уха. Ноги Яна тут же раздвинулись в стороны, спина прогнулась, одной рукой в приглашающем жесте оттягивая ягодицу и открывая вид на растраханную дырочку, сочащуюся смазкой. Он видел в отражении зеркала, как сузились и почернели глаза Криса, и на секунду ему стало страшно, но он вспомнил, что это его родной, любимый человек, страх сменился сладким предвкушением. Крис игрался: сжимал руками ягодицы, проходился пальцами по пульсирующей дырочке, вводя полфаланги, оттягивал кольцо мышц в стороны и любовался растяжкой от своего члена. Он губами вновь и вновь припадал к родной шее, оставлял множество красных, пестрящих пятен, которые младшему придется замазывать тональным средством. Но Чан так этого не хотел — он нуждается в том, чтобы младший стал его в глазах прохожих, чтобы все знали, кому он принадлежит. Он хочет, чтобы младший, каждый раз смотря на свое отражение, проводя пальцами по узорам засосов и укусов, вспоминал, как они вместе тонули в любви, как доставляли удовольствие и получали его в ответ. — Не отводи взгляд. Я хочу, чтобы ты запомнил себя таким, — говорил Чан, резко толкнувшись членом вглубь и оттянув Яна за загривок. — Нуждающимся, похотливым, вылюбленным. Чонин закатывал глаза при каждом сильном толчке члена, что вновь и вновь проезжался по чувствительной простате. Ноги совершенно не держали, и, если бы не крепкая рука Чана поперек его талии, давно бы с ног свалился. Он смотрел на них, и разум плыл от развратности этой картины, она совсем не помогала, а лишь больше подначивала, заставляла откидывать голову назад на плечо старшего и стонать не своим голосом. — Давай, малыш, я хочу слышать твой сладкий голосок, покажи, как тебе хорошо, — шептал Крис, облизывая языком ушную раковину. Чан был безжалостным любовником, без задней мысли он таранил дырочку Яна, но то, с какой любовью он это делал, заставляло поджилки трястись. Чонин чувствовал себя любимым, чувствовал любовь, исходящую от старшего в каждом касании, каждом укусе на своей молочной коже, каждом движении его плоти в себе. Пальцы Кристофера раз за разом зарывались в его волосах, оттягивали, изводили, сжимаясь на тонкой шее, раздвигали ягодицы, открывая его все больше и больше. — Чани-и… — выстанывал Ян. — Так много… Ян услышал утробный рык над своим ухом. — Слишком большой для тебя, малыш? — хрипел Крис. Он закинул одну ногу парня на столешницу, интенсивнее трахая своего малыша под особо удачным углом, так, что плоть постоянно затрагивала разбухшую от перевозбуждения простату. Чонин неприкрыто стонал, срывая голос, от желания кончить становилось уже больно. Узел внизу живота вот-вот порывался развязаться в любой миг. — Я так переполнен, Чани-и! — уже не стонал, а кричал Ян. — Прошу, позволь… — Мой сладкий хочет кончить? — с язвительной улыбкой спрашивает Крис, явно издеваясь над младшим. Чонин что-то неразборчиво бубнил под нос, тяжело дыша и пытаясь не вскрикивать от каждого движения в своем раскрытом вдоволь нутре. — Скажи, давай. Скажи это, любимый, — сладко шептал Крис своим ласковым, но таким властным голосом, от которого разрасталось желание подчиняться, быть подвластным и униженным. — Агх-мм! — не прекращал стонать Ян, дрожа безвольной куклой в руках мужчины. — Словами, Нини. — Прошу, Чани… Я так хочу кончить, — опустился корпусом на столешницу Ян, позволяя мокрым от пота волосам упасть на такое же мокрое лицо. Но Крис не позволил ему просто лежать и наслаждаться: он поднял его за шею, при этом грубо сжав, и прижал спиной к своему телу, не прекращая остервенело вдалбливать член так глубоко, насколько только мог. — Давай, кончи для меня. Крис сильно сжал челюсти Яна, заставляя того непрерывно смотреть в зеркало. В отражении черти плясали, похоть витала в воздухе, пропитывая собой каждый миллиметр помещения, позволяя ему впитываться в окружающие предметы. Чонин, проходя мимо этого зеркала, еще долго будет вспоминать их бурный секс, в котором они отдавались не только телами, но и душами. Два похотливых, возбужденных тела на грани сплетались между собой, не желая разрывать контакт ни на секунду. Шлепки, стоны, громкие вскрики разносились по всей комнате до той поры, пока Чонин не забился в экстазе и не выплеснулся семенем на столик. Белесые капли скатывались по зеркалу и размазывались под ослабшим телом младшего, пачкая его нежную кожу. Чан излился в него через несколько яростных толчков, заполняя его горячим семенем до самых краев, и упал на него, больно прижимая своим весом. — Я так люблю тебя, — на выдохе сказал Бан, ласково целуя за ушком. Чонин на несколько секунд замешкался с ответом, пытаясь в голове связать речевые связи и вспомнить родной язык. — А я больше… — вполголоса ответил Ян, чувствуя, как першит его горло, а сперма грязно вытекает из его нутра, стекая по дрожащим бедрам. End of flashback

В коридоре подвала было темно, неприятно пахло сыростью, и щекочущий холод пробирался под тонкую ткань белой рубашки, отрезвляя разум. Руки слегка подрагивали, но Крис заставлял самообладание вернуться к нему. Он глава картеля, ему не позволено стрелять дрожащей рукой. Он уже несколько раз передумывал идти на встречу воочию с предателем, хотел свалить это на более хладнокровного Хенджина. Но не мог, интерес и понимание, что его друзья уже собрались там и будут рядом, кто бы ни прятался за бетонной стеной, скрывая свой облик, брали свое. Кристофер положил руку на холодную дверную ручку и, выдохнув напоследок, толкнул дверь внутрь. В глаза не ударил яркий свет, помещение освещала лишь мутная желтая лампочка. Меж сырых вонючих стен с облущенной местами блеклой краской хмуро стояли его друзья, здесь собрались все: Хенджин, Чанбин с Сынмином, что коротко оглянул вошедшего печальным взглядом, Минхо с Джисоном и даже Феликс, еле стоявший на ногах, опираясь на Хвана. Атмосфера пахла дерьмом, главарь сразу это понял. — Все хуево или вы не выспались? — пытался отшутиться Крис, чтобы разрядить обстановку, но это явно не помогло. — Крис… — начал был Хенджин, но Феликс одернул его рукой. Кристофер в замешательстве оглянул ребят, ни один не поднимал на него взгляда, стояли под стеной словно перед собственным расстрелом. Чанбин лишь кивнул в сторону центра комнаты и поспешил спрятать огорченный взгляд в ногах, словно пытался отыскать листик с подготовленными ответами на все вопросы главы. Крис окинул взглядом сидящую на шатком деревянном стуле фигуру мужчины с мешком на голове и неспеша направился к нему. — Так это ты? Тот, кто подставил весь картель и обрек нас на столькие потери? — Чан толкнул носком туфли ногу сидящего, но тот и не шелохнулся. Его руки все еще слегка подрагивали от предвкушения того, что сейчас он увидит предателя, но внутренне уже успел выдохнуть, ведь все его друзья были здесь, а значит, удар будет не таким сильным. «Больно не будет, давай же», — твердил себе Чан. Он больше не медлил ни секунды, вмиг снял с парня мешок и, откинув его на пол, застыл в гримасе ужаса. Человек сидел с опущенной вниз головой, с его носа вниз капала кровь; не услышав никаких речей, он поднял голову и вцепился взглядом в Бана. Шок Кристофера было не описать простыми словами — это больнее, чем потеря ребят на поле боя, это ужаснее, чем убийство его родителей на собственных глазах. Перед ним сидел тот, кто еще несколько дней назад заставлял его сердце трепетать от любви, сжиматься от переполняющих его чувств, лететь на всех парах, отложив все дела позади, лишь бы лицезреть своего любимого. Чонин… Его маленький мальчик сидел связанным на стуле крепкими веревками, из носа и по подбородку стекала кровь, местами уже подсыхая и пачкая униформу бармена. В его глазах не было страха, отчаяния или боли, это пугало больше всего. Почему… Почему он выглядел сейчас таким чужим? — Нини… — буквально вытянул себя стальными клешнями разума из оцепенения Крис. — Почему ты здесь? Чонин колол взглядом, въедался им в самое сердце, отравляя его ядовитыми шипами. Его разбитые — наверняка кулаками охранников — губы расползлись в жутком оскале, показывая испачканные кровью зубы. В его взгляде больше не было той трепещущей любви — нет, в нем было что-то такое отстраненное, словно они были не то что незнакомцами, а злейшими врагами. — Ты так и не научился не доверять людям да, Чани? — ехидно молвил Ян. Кристофера словно током ударило, да так, что ноги подкосились. Пустота. Вместо сердца, в душе, в жизни. Он обессиленно упал на колени и, опершись руками о грязный и холодный бетон, пытался унять дико колотящееся сердце, с каждым гулким стуком порывающееся разбиться о ребра. Чан поднял на своего парня убитый взгляд: он надеялся, что сейчас кто-то начнет смеяться, подскочит к нему и скажет, что это какая-то глупая, неудавшаяся шутка. Но ничего из этого не произошло — все та же давящая на виски дикой болью тишина, все тот же победный взгляд над ним и то же чувство пустоты и ужаса. — Что такое, дорогуша? Хочешь услышать мольбы о прощении, но на коленях сейчас ты, не так ли? — смеялся Ян жутким хохотом. — Почему? — едва выдавил из себя Крис. — Мы ведь любили друг друга… — сдерживал то ли стон боли, то ли взрыв плача главарь. — Зачем ты так поступил?! Прошу, скажи, зачем! Чонин вновь разразился смехом, звенящим в ушах, словно удары о барабанную тарелку. — Ты думал, я тебя любил? Нет, Крис, единственный, кто здесь был дураком, — это ты, — Бан ненавидит этот смех, его тошнит, выворачивает наружу от него, а еще недавно он хотел им упиваться и слушать днями-ночами. — Мы ведь хотели сбежать, Нини, боже, скажи, что это шутка, — умолял Чан, все так же сидя на коленях перед любимым. — Ты хотел, — отчеканил серьезным голосом Ян. — Ты думаешь, ты кому-то нужен? Думаешь, кто-то может тебя любить? Пойми, ты — никто; да, трахаться с тобой было весьма неплохо, но ты еще тот идиот. Святая невинность, — фыркнул Ян. — Малыш Чани думал, что его любят, ах-ха-ха! Кристофер поднялся с колен, по его щекам уже стекали жгучие слезы, обжигая не просто кожу лица — сердце. Сердце, в которое сейчас словно иглы пихают: оно беспощадно кровоточит, саднит, в груди словно торнадо из осколков боеголовок проносится, раздирая и выворачивая все внутренности наружу. Он неотрывно смотрел прямо в глаза любимому врагу, доставая из кобуры старенький револьвер Кольт. Откидной барабан показывал одну пулю. Шанса на ошибку не было, и пускай он мог бы взять оружие у кого-либо здесь присутствующих, но душа желала расправиться с, казалось бы, любовью всей своей жизни собственными руками и собственным оружием. Каждый раз после сегодняшнего вечера, смотря на револьвер, он будет вспоминать лишь одну фразу: «Ты так и не научился не доверять людям, да Чани?» — Давай покончим с этим, — сухо проговорил Чонин. Он направил дуло пистолета прямо в цель — в сердце. Глаза в глаза, но в одних — слезы, боль, отчаяние, мнимая надежда; в других же — месть и злоба. Объятия, поцелуи, касания, слова о любви и вечной верности, ночи на двоих под покрывалом черного звездного неба, душный салон черного внедорожника, жаркие фразы и томные вздохи — дерьмовая ложь под клеймом «любовь», выжженным у Криса на душе. Укусы, засосы, царапины, ноющая боль в мышцах, трепет во взгляде и каждом касании кончиков пальцев, нежные взгляды через весь клубный зал под светом стробоскопов — воспоминания, оставшиеся зияющей раной. Палец на спусковом крючке. Выстрел. Гул раздался по всему подвалу; кажется, даже стены пошатнулись, в нос ударил яркий запах пороха, пороха и смерти. Чонин все так же сидел на стуле, Чану казалось, что он все еще жив. Один шаг, одно движение, ему хотелось обнять своего мальчика, своего самого любимого мальчика. Хотелось обнять, увезти, проснуться наконец-то и услышать, что это все выходки его дурного подсознания, и продолжить безжалостно любить. Лишь безвольно опущенная вниз голова и красное пятно в груди напоминали о том, что сейчас произошло. Кристофер думал, что больнее не будет. Как же он ошибался. Мозг все еще отказывался воспринимать происходящее, он вновь упал на колени и закричал. Так громко, остервенело, яростно, словно пытался выкричать всю боль, заполняющую его изнутри, словно ядом. Кто-то подошел сзади и положил на спину руку, сверху что-то говорили, наверное, пытались успокоить, но ему этого не нужно. Ему нужен его Чонин, его маленький мальчик, но не тот, что сейчас кровью истекает, а тот, что несколько дней назад клялся в любви, целовал и обнимал, делился своим теплом и чувствами. Больно. Как же больно.

***

День за днем, неделя за неделей. Пустой кабинет, окутанный завесой дыма от сигарет. Стол завален десятками стопок документов, заказов, сделок, деловых предложений, накладных. Крис устало откидывается на спинку кресла, хватаясь за голову, боль в которой не проходит уже несколько дней. Горло слегка болит, пытаясь издать любой голос в пустоту помещения, из-за длительного молчания. Он не выходит из своего кабинета, ставшего для него и спальней, и столовой, и рабочим местом, уже неделю, а может и больше. Чан давно утратил счет времени. Он не знает ни о делах картеля, ни о том, как его друзья; вести о Крипсах ему тоже были неинтересны. Тот вечер, тот роковой вечер, казалось, навеки разрушил его. Ему еще долгие, тревожные ночи снился он. Снилось, как он злобно смеется, как горят местью его глаза, как легко щелкнул курок и раздался оглушающий пространство выстрел. Из-за снов было еще сложнее: мозг постоянно подкидывал те страшные картинки, звуки, действия, будто желал извести своего хозяина, доводя до точки невозврата. Немую тишину, гудящую лишь мыслями в голове Криса, нарушил неловкий стук в дверь, словно человек по ту сторону долго решался на то, чтобы потревожить главаря. — Войдите, — прохрипел он не своим голосом. У порога показалась сначала светлая макушка, и Крис сперва даже не понял, кто это. А потом человек вошел, закрывая за собой дверь и неуклюже переминаясь с ноги на ногу, и в облике светловолосого, худощавого паренька в одежде, явно ему не принадлежащей, ибо велика на несколько размеров, узнал недавно прибывшего Феликса. Чан скептически выгнул бровь в непонимании, что привело новую пассию Хвана к нему, но кивнул тому на кожаный диванчик у рабочего стола и не без труда поднялся, дабы заварить кофе. — Почему ты здесь? — не оборачиваясь к пришедшему, спросил сухо Бан. — Я хотел поговорить, — тихо проговорил Ли, перебирая в пальцах край свитера. — Не думаю, что нам есть о чем разговаривать, мы не настолько близки. — Это о Чонине. Ну нет, только не это, Кристофер достаточно страдает и достаточно долго думает об этом, еще разговора и нравоучений по этому поводу он не вытерпит. — Я не хочу об этом говорить, — стиснув челюсти, чтобы не накричать и не выгнать паренька из кабинета, проговорил глава. — А я и не спрашивал, ты должен выслушать, хочется тебе этого или нет, — выпалил паренек. Крис с минуту помолчал, наливая кипяток в кружки с дешевым растворимым кофе и ставя их на столик у дивана. Он так же молча сел напротив Ли и выжидающе посмотрел на него. — У тебя есть две минуты, — сказал он и утопил взгляд в напитке. Кристофер знал, что эти двое были закадычными друзьями, но знал мало — больше из рассказов Хенджина, и то поверхностных. Феликс тяжело вздохнул, но начал. — Мы с Чонином работали на Крипсов вместе три года. Поначалу мы танцевали на сцене, но потом за какие-то непонятные мне заслуги его перевели на бар. Чтоб ты знал, люди в баре — своего рода связисты. Они выведывают информацию у посетителей за стаканом чего-то крепкого, а те, поверь уж мне, такому миловидному бармену, так еще и на пьяную голову, многое могут поведать, — говорил Ли, но был прерван Крисом. — Как и я в тот вечер, когда мы впервые встретились. — воспоминания снова накрывали. — Мы дружили с ним достаточно тесно, но я никогда не слышал, чтобы он говорил о другой стороне своей работы, это весьма странно для друзей. Но однажды, после того дня, как мы с Хенджином впервые увиделись, тот рассказал мне, что скоро получит особую работу и после того, как выполнит ее, переедет в особняк Туки, — поморщился от неприятных воспоминаний Ликс, но продолжил. — Я все пытался выведать, что это за задание такое и чему он так радуется. — А чего ему не радоваться? — не понимал Чан. — Наверняка больше денег и свободы, вы все там хотите одного и того же, я не прав? — Ты прав, но должен понимать: чем ближе ты к главе, тем меньше у тебя свободы. Да, у него было бы больше полномочий, но вольностей намного меньше, твои действия контролировали бы с утроенной бдительностью, — объяснил Ли, отпивая уже слегка остывший, противный на вкус кофе. — Боже, глава Мортенеры пьет такую сублимированную дрянь? — показушно высунул язык Ликс, кривясь. — Ну да, кофе из рук Туки в разы вкуснее, — закатил глаза Чан. Бан, несмотря на доверие Хвана, да и всех его друзей к проститутке Туки, особой эмпатии или доверия к нему не испытывал — жизнь уже преподала один урок, второго не хотелось. — Не пререкайся. Я ни дня там быть не хотел. У меня было лишь два варианта: работать на Крипсов до потери пульса или сдохнуть на улице от рук его же людей! — слегка повысил голос Ли. Феликсу тоже было неприятно об этом разговаривать: день за днем он прокручивал в мыслях всю свою жизнь, роковой день смерти бывшего друга, каждую ночь он просыпался в холодном поту от снов, в которых снова оказывается в особняке Туки или в его подвале под вопли в скором времени казненных. Ему кол поперек горла становится, когда речь заходит о Чонине. Он ему ведь так доверял, искал в нем поддержку и плечо, на которое можно опереться и поплакать в него. Но дружил тут только Ликс; понимание, что все три года были беспощадной, гнилой фальшью, кололо где-то в груди. — Чонин знал все с самого начала: кто вы, зачем здесь, и из-за того, что сблизился с тобой, знал о планах Мортенеры. Ты в этом не виноват, Крис. Вы были знакомы всего ничего, но мы-то три года друг друга знали, и все эти три года он пользовался мной, как ему сбрендит, — печально склонил голову Ли, не поднимая взгляда. Чан догадывался о всем этом, особенно после разговора в подвале, но Феликс все прояснил, расставил все на свои места. Ему все еще было невыносимо и, кажется, это нескоро пройдет. Так банально, словно он герой какой-то мелодрамы, которую смотрят домохозяйки по телевизору, пока готовят ужин. Розовые очки разбились стеклами внутрь — так банально, но он этому рад. Да, больно, да, тяжело, да, хочется рыдать и лезть на стену от этой боли, хоть он это и отрицал, но ему было нужно, чтобы кто-то вытянул из этого полуобморочного состояния. — Спасибо, — прозвучало сухо, но Феликс рад, что его выслушали. Ликс уже поднялся с дивана и стал было открывать дверь, чтобы побежать в объятия к Хвану и рассказать, что все получилось, но у порога его остановил голос главаря. — И да, если не тяжело, сбегай-ка за нормальным кофе, я это уже несколько недель пью, у меня от него скоро кровь из носа пойдет. Феликс этому лишь широко и ярко улыбнулся, так, словно сквозь зашторенные окна настойчиво пробился солнечный свет и скрылся за дверью кабинета главы.

***

Хван Хенджин сидел в своем кабинете, вновь и вновь просматривая бумаги по новому делу, через неделю должно состояться судебное заседание. Но мысли все никак не могли собраться воедино. Слишком многое произошло за последние несколько недель: стрельбище на аукционе, спасение Молли, предательство и убийство Чонина. Все это сильно подорвало общий дух картеля, люди сейчас не знали, что делать, все были взбудоражены состоянием одного из глав. На это время Хвану пришлось возложить на себя все обязанности, как свои, так и Чана. Благо Феликс смог хоть как-то, но вразумить Кристофера, он хотя бы начал выходить из кабинета и проводить совещания. За месяц Джисон и его команда успели создать новый, уникальный товар, и тот, на всеобщее удивление, хорошо продавался и приносил немалый доход. Минхо, не без помощи отдела продаж и всей сферы коммуникаций, оформил документы на приобретение новой территории — бывшего места обоснования небольшого картеля, который не смог противостоять армии Мортенеры под командованием капитана Со. После того наступления на соседний картель Сынмину и команде медиков времени ни на малейшую передышку не было. Раненые и пострадавшие на грани жизни и смерти прибывали вагонами. Пускай картель и небольшой, но, по правде говоря, имел весомый статус, и за четыре года своего существования обрел поддержку Крипсов и Пирусов, и вносил некую долю в их доходы. Также вместе с этим на их землях был сосредоточен основной массив производства наркотиков и самого наркотрафика, ведь через них проходила главная железная дорога города — все остальные были либо заброшены, либо под строгим надзором. Хенджин отодвинул наскучившие ему бумаги в сторону и устало откинулся на поскрипывающее кресло. — Развалюха, — бубнил он под нос. Его взгляд прошелся по кабинету. За несколько месяцев это место, в котором он еще недавно в банках из-под консервированной кукурузы заваривал с Чаном вонючее кофе, сидя на потрепанных, пахнущих кошачьей ссаниной автомобильных креслах, сильно изменилось. Они не были теми главами, что тратят доходы картеля на изысканный ремонт и вычурную мебель, дорогие шмотки и прочую ненужную хрень. Большая часть доходов уходила на покупку ингредиентов для наркотиков, специального оборудования, организации армии, укрепление связей с близлежащими картелями, что по большей части сами желали воссоединиться с Мортенерой или стать ее частью. А также мелкие, но немаловажные расходы, такие как обеспечение всем необходимым работников, покупка транспортных средств и прочее. Кристофер и Хван помнили, с чего начинали, где жили и чем питались. Помнили, как собственными руками выдраивали бывшее здание двухэтажного гаража, как шлифовальной сеткой подготавливали стены к покраске, боролись с тараканами, пауками и молью в старой как мир мебели. Хван вспоминал, как первое время изучал свои дебютные судебные дела на сколоченном собственными руками импровизированном столике из деревянных ящиков, из которых гвозди в разные стороны торчали. Питались они тогда самыми дешевыми сигаретами, лапшой быстрого приготовления и голимыми бургерами, котлета в которых была то ли из туалетной бумаги, то ли из голубя. Но никто не жаловался: они знали, что путь предстоит не из легких, но вместе были готовы и не на такое. Предавшись серым, но таким теплым воспоминаниям, Хенджин и не заметил, как Феликс, что до этого крепко спал на диванчике, по нос укрывшись пледом, проснулся и с интересом наблюдал, как меняются эмоции на его лице. — Проснулся? — с теплой улыбкой спросил Хван. — Нет, сквозняк веки поднял, — съязвил Ликс. — Тоже мне, шутник хренов, — закатил глаза на это Хван. Феликс принял сидящее положение на диванчике и, сложив ноги по-турецки, накрылся пледом с головой, щурясь от яркого солнечного света из открытого окна. Хенджин выглядел так хорошо в своей домашней одежде, его волосы слегка взлохмачены несильным потоком ветра из окна за его спиной, под глазами многодневные синюшности, руки с узором синих вен, обтянутых бледной кожей, виднелись из-под закатанных рукавов растянутого свитера, узловатые пальцы, украшенные лишь одним серебряным кольцом на большем пальце, игрались с карандашом, магнитя к себе взгляд. Хван Хенджин был хорош. — Ты голоден? — спустя несколько минут поинтересовался Хван. — Нет, я недавно обедал с Минхо и Джисоном, Сынмин готовит отпадную шарлотку, я за нее душу продам, — с сияющей улыбкой делился Ли. — Согласен, — активно закивал головой Хван. — И сам не знаю, за что такой всемогущий, как наш Ким, снизошел к нам, простым смертным. Парни захихикали в унисон и вновь позволили тишине повиснуть между ними. Им было комфортно вот так сидеть, глупо улыбаться друг другу, пока щеки не онемеют, разглядывать облики друг друга, запоминать каждую особенность в них. В их взглядах не было чего-то пошлого, нет, было лишь безумное влечение всегда быть не дальше двух метров друг от друга. — У тебя есть планы на вечер? — внезапно спросил Джин. — Конечно, — недолго думая, ответил Ли. — Какие? — на несколько секунд завис Хван, недоумевая. — Быть в твоих планах, — хихикнул с реакции старшего парень.

***

Детройт был воистину ужасным городом. Вечные звуки выстрелов, крики людей, отверстия от пуль на стенах зданий с высохшими брызгами крови вокруг, вооруженные до зубов бандиты, снующие тут и там. Это было уже таким привычным и в какой-то степени даже родным, Хван уже не представлял жизни в каком-то другом месте без вечных перестрелок, черных делишек и активной жизни. Но ни он, ни Чан не имели и малейшего права оставить все как есть. Полгода назад они дали слово людям, пошедшим за ними, что изменят все, дадут Детройту новую жизнь, откроют ему второе дыхание. Они готовы жертвовать многим, проливать кровь свою и врагов во имя нового Детройта. Сейчас же, когда Хван лежал бок о бок на крыше невысокого заброшенного здания бывшего кафе «Рассвет» с Феликсом, ему не было тоскливо или гадко от этого города, сейчас ему было хорошо, так, как никогда раньше, так, как никогда больше. Жизнь меняет не город, в котором ты обитаешь, не обстановка в нем, не погода или материальное положение, а люди вокруг. И Хенджину хочется проживать эту жизнь рядом с Феликсом. Ни один из них не может дать адекватную оценку тому, что между ними происходит: то ли любовь, то ли чувство долга или привязанности. Но им так легко сейчас, боже, как же хорошо, словно дышать стало проще, словно до этого дыхательные пути перекрывал какой-то темный сгусток прошлого, что с каждым днем сдавливал все сильнее и сильнее. Бетонная крыша, нагретая за день солнечными лучами, приятно согревала спины парней. Город готовится ко сну, красное солнце медленно скатывается за серые многоэтажки, обволакивая его чарующими красками. Вот-вот закатное солнце полностью спрячет свой золотой диск, окуная город в ночную темень, а двое парней так и останутся здесь лежать, пока колючий холод от остывшей крыши не начнет ломать кости. — Помнишь, я говорил, что Хан с командой разрабатывали новый товар? — внезапно спросил Хван. — Ага, — витая в мыслях, ответил Ли. — Попробуешь со мной? Феликс, словно выйдя из оцепенения, повернулся на бок, устремив свой взгляд на Хенджина, у которого огоньки азарта в глазах пылали. — Разве первым правилом наркоторговца не является не употреблять товар, который продаешь? — И то правда, но разве наркоторговец может не знать, чем торгует? — подмигнул ему Хван. Парни сели друг напротив друга, скрестив ноги. Хван выудил из внутреннего кармана тоненькой ветровки маленький прозрачный пакетик с двумя фиолетовыми таблетками и потряс им перед лицом Ли. — Одновременно? — спросил Джин и получил утвердительный кивок. Хенджин смотрел в глаза напротив и хотел тонуть — нет, не так, — он хотел утопиться в манящем омуте этих безгранично прекрасных глаз. Он положил две таблетки на кончик своего языка и, под удивленный взгляд Ли, рукой за затылок притянул того в такой долгожданный поцелуй. Феликс взвизгнул от неожиданности, но на поцелуй ответил, языком принимая свою дозу. Они вдвоем желали этого: такого наивного, но трепетного, их маленького счастья. Поцелуй был совсем не страстным или развратным, не предвещал никакого продолжения с пошлым подтекстом, нет, он был наполнен самыми искренними чувствами, самыми теплыми и нежными. Своим поцелуем они словно говорили о том, как долго хотели оказаться рядом друг с другом, как ценят этот момент и готовы для создания новых, таких же чудесных. Губы Хвана исследовали чужие пухлые, с маленькими трещинками и корочками, со вкусом дешевого кофе из его кабинета и металла. Ликс отвечал неловко, но в его движениях чувствовалась благодарность, просьба быть рядом, оберегать и лелеять. И Хван согласен, согласен на что угодно, лишь бы с этим прекрасным золотоволосым парнем, поцелованным самим солнцем. Они лежали, сплетая руки в замок, у обоих в голове туман, на лице глупые улыбки, а щеки украшал яркий румянец после поцелуя. В мозгу фейерверками взрывались нейронные связи, принося расслабление и эйфорию. Их тела ощущались сейчас такими легкими, все движения были словно в замедленной съемке, а на душе — небывалый покой. Все проблемы и дела резко отошли на второй план, сейчас они в своем мире, где были лишь они и звезды над головой, на которые они смотрели сквозь провода электролиний. — Спасибо, — шепотом сказал Феликс. Хенджин повернул голову к нему и в вопросе выгнул бровь: — За что, Ликси? — За то, что спас меня, — так же шепотом ответил Ли, лбом прижимаясь к чужому, оставляя на кончике носа короткий поцелуй. Убийственный, но прекрасный — таким был Феликс. Словно таблетки под названием «Молли», что приняли они часом ранее, — убийственный и прекрасный. Феликс вызывает зависимость, увидев его лишь раз, Хван подсел на него, словно на иглу. И если на то пошло, то Хван хочет сторчаться. Ли так и спал, прижимаясь к Хвану всем телом, монотонно дышал, уткнувшись тому в шею и посапывал. — Дурачок, — усмехнулся Джин. — Это ты меня спас.