Митохуи и лгбтэшники

Шёл обычный пасмурный день, за окном басил дождь, ехидно плюясь словами «тддндхзд». Звонкие «д-э» ударяли голову, словно сверху завёлся невидимый барабанщик. Виски ныли, кожа уже почти трещала по швам, издая жалкие звуки «шщшчсшчшщ». Антон тяжело вздохнул (воздух быстро распространялся с «уффекф»), беззвучно зыркнул в окно и решил: пора. Когда, если не сейчас, пусть живот и скулит. Игнорировать «буэрбрбр» желудка — как базовая привычка студента, это не удивительно. Никаких восхищенных «оуааа» не будет, как-нибудь извиняйте. А сегодня у Антона ёбаный устный опрос по ёбаной биологии. Хочется лечь лицом в подушку и фырчать, канючить — «фыуууфллэфсыц» — долго и муторно, выпрашивая у кровати пощады. Он шуткует, что можно выпрашивать не у кровати, а в кровати — но Арсений Сергеевич если и даст ему, то максимум подзатыльник. Арсений Сергеевич! Точно, блять. У него первый экзамен с этим чертом. Сукааааа. Только вспомнив это имя хочется, чтобы наверняка, упасть на жёсткий асфальт, разъебать лицо в кровь, капсом кричать «ААААГХААРАЬЕ» и ждать, когда тебя заберёт дьявол с булькающей — буквально «бульб-ц-буль» — лавой в котле. Антона он завлит. Сначала фигурально, влепив незачет, а потом завалит его бренное тело на помойку, где из друзей останутся жужжащие — бззззджз — мухи и бомжи, несущие неразборчивую ересь —ввдчжжсжэшыэ7в7е7жбыбцю. Антон знает, что умрёт. Знает и все равно громко «шлёп-шлёп» по лужам в направлении универа. Хотя шептания «да-святится-имя-твоё» никто не отменял. Даже милая бабушка поддержала его — боязливо перекрястилась и убежала вон «цок-цок-шмак-цок» каблуками по мокрой земле. *** — Жанжчггягхынзван, ебать-ебать-ебать, эшахшвхыгх7вах. — Антон, либо говори чётко, либо на хуй иди, — фырчит Дима, опираясь об стену и вчитываясь в от руки написанные ответы билетов. — МЖШЭШСХ7ВЗ7Ы7Ы, БЛЯТЬ. — Ты успокойся и не кричи. Я всё равно, кроме «блять» твоего, ниче не понял, — устало выдыхает он и указательным пальцем поправляет очки. — Это было не «блять», — Антон имитирует заебаный голос друга, — а «БЛЯТЬ»! — а теперь ебашит криком так, чтобы по всему коридору разнесся звук. Впрочем, никто даже не оглядывается — тут каждый в агонии. И студенты, и декан их, и тараканы на подоконниках — да даже лампы не сдержалась и повеселись от ахуя. — Понял, — Дима флегматично пожимает плечами и вслух вычитывает функции митохондрии. Антон слышит это как: «Аломьсдвж, я убью всю вашу семью, ажсллсдзвхв, Сатана, услышишь мои мольбы, адслшсдзвзвз, насылаю всему миру порчу на понос, сдлсдсжвжвжалад, я люблю мужчин за сорок, да, я лгбтэшник»… — Димас… — шокировано тянет Антон. — Нопомни-ка, какой ты натуральности? Не успевает Димас что-то ответить, как дверь бахает об стену. Все оборачиваются на «шарк-шарк» кросовок и с предыханием, не объяснимым буквами, смотрят на однокурсницу с бледно-мёртвой кожей. — Следуйщий Шастун, — кряхтит она, а у Антона останавливается сердце. *** — Ну что, Шастун, готов? — хмыкает Арсений СерГеевич с ёбаным огнём в глазах. — Уддвжжч… — бурчит под нос Антон, безуспешно пытаясь держать лицо. Он весь трусится, ему даже бумажку трёх грамм держать сложно, не то, что собственное ебло. — Не слышу. — Не готов, говорю, — тихо повторяет Антон. — Тогда читай билет. — Антон выполняет просьбу, но выходит только «кххкэккгг», на что препод закатывает глаза. — Повтори, будь любезен. Антон от природы очень любезен, поэтому вслух материться, а потом напрягается и зачитывает: — Фун… хррзщв. а, функции! Функции… мито… кхэрд… нет, нет, митохуйд… — Шастун! — рявкает Арсений Сергеевич, вырывая бумажку из потных и дрожащих рук. — Чёрным по белому же: функции митохондрии. Самая лёгкая тема, кстати. Ну, рассказывай. Антон беспорядочно вспоминает, что читал ему Дима про этих митохуев и с мыслями «была — не была» начинает рассказывать, что оставил в памяти мозг. — Я убью всю семью… кого там, Сатаны? Да… Ещё… Порча на понос была, и это самое… Я лгбтэшник, во! Мужчин за тридцать люблю. Арсений Сергеевич «хлоп-хлоп» ресницами, а рот его вытягивается в круглое «о». — Я что, что-то напутал?.. Точно, там было мужиков за сорок! Бля, Арсений Сергеевич, ну не валите меня. — Мне всего двадцать девять. И, — он прокашливается, — лгбтэшник, ты точно уверен, что не хочешь, чтоб я тебя завалил? Антон повторяет мимику с шлюшьим «о», стоит минуту истуканом, а потом в припалке кричит: — АЩ7ХЫ6ФЫ6ХЫЫ, ЕБАТЬ КОПАТЬ, Я… ГАШХВХЯ7ЫШШЫ, АРСЕНИЙ. «АРСЕНИЙ» хмыкает и вызывая не просто капс-эмоции, а жирный-капс-эмоции, обходит кафедру и, сжав подбородок, грубо целует Антона. В кабинет входит беспечный Дима и флегматично зачитывает длиннющую статью о этических правилах в сфере отношений преподователя-обущающегося. Антон, чувствуя бедром крепкий преподский стояк, между бессмысленными буквами слышит чёткое: — Ебаться можно, главное с защитой. А вообще, похуй, женитесь. Горько! Кажется, остальные студенты тоже со смешками кричат горько. И дурацкий дождь за окном. И тараканы. Ну что сказать — гхгхп — горько.