Каждый новый день

Удар, удар, ещё удар. Несмелая атака, которую Акутагава парирует с такой быстротой, что Кёка еле успевала наносить новые. Она не видит его взгляда, не знает, куда он направлен, только слабо развитая интуиция помогает ей чудом уворачиваться от его ударов. – Не можешь сражаться сама, – давал наставления Акутагава, – сиди в тени. Желательно повыше, чтобы не быть замеченной и суметь быстро скрыться с места. – Но я могу сражаться, – слабо произносит Кёка, опасаясь повысить голос в этих пустых стенах, превращающих её слова в подобие крика. – Тогда не стой столбом! Не надо следить за каждым движением Снежного Демона. Он справится и без тебя! Твоя задача – просто не сдохнуть, пока он выполняет за тебя всю грязную работу. – Медленно! – орёт Акутагава, совершенно не заботясь о том, что кто-то услышит его. – Я могу быстрее. Мне нужно немного времени, – переводя дыхание, шепчет Кёка. Платье немного мешало ей, сковывало движения, но она отказывалась менять одежду. Акутагава же скидок не делал. Не хочешь одеваться удобно для боя – учись быть смертоносной противницей и в традиционных тряпках. Акутагава подходит очень близко, нависает над ней, из-за разницы в росте они выглядят как фонарный столб и пожарный гидрант. Нет, скорее как старое покореженное дерево и молоденький кустик сирени. И это старое дерево пытается научить сирень, как выжить в этом мире, будучи при этом давно мертво. – У тебя не будет времени. Пискнуть не успеешь, как они перережут тебе глотку. Никто не станет нянчится с тобой, как я. Объяснять тебе простейшие вещи я не должен! Не моя забота! Если напросилась в ученицы, то не трать мое время на нытье! Даже не стараешься. В горле пересохло. Она смотрит на него, стараясь не бояться злых и несправедливых слов. Она выжимала из себя всё до капельки. Вечерами отрабатывала удары, повороты, выпады, училась без лязга доставать нож из складок одежды, повторяла до автоматизма отражающие движения, приседала, чтобы в неё не попали липкие ленты его способности на следующей тренировке. Но каждый раз он все равно находил, к чему придраться. И не было в нем деликатности и терпения. А она терпела, потому что прекрасно понимала, что кроме него некому научить её справляться со Снежным Демоном, который не слушался хозяйку. Она думала, что сможет найти гармонию в служении, но преклонять голову становилось каждый раз тяжелее. Да они же почти ровесники. У него нет никакого права так себя вести с девушкой, которая до шестнадцати лет и понятия не имела о существовании Портовой Мафии. – Я стараюсь, Акутагава-сан, многому научилась. Давайте еще раз. Акутагава отошел, продолжая сверлить её взглядом. Она уставилась себе под ноги, ожидая, когда он даст команду Снежному Демону атаковать. – Докажи, что ты чему-то научилась, Кёка. У тебя одна попытка. Он достал её телефон, поднес к самым губам и произнес громко, чтобы девушка перед ним точно услышала. – Снежный Демон, убей Кёку Изуми. Глаза Кёки испуганно расшились. Она чуть не выронила нож. Никогда еще не приходилось ей бороться со Снежным Демоном. Зато каждый раз, когда тот совершал убийства, Кёка испытывала иррациональный страх. Она боялась того дня, когда способность может обернуться против неё, но и представить не могла, что этот день наступит так скоро. – Акутагава-сан! – она приняла боевую стойку, отведя нож за спину и готовясь нанести удар Демону. – Сражайся, а не чеши языком, – приказал Акутагава, отступая от девушки. – Вспоминай, что я делал, чтобы лезвие Демона не задело меня. Первый удар был нанесен сбоку. Кёка увернулась, присела и поспешила переместиться на относительно безопасное расстояние. Она внимательно следила за малейшим движением Демона, совершенно не представляя, как разоружить собственную способность. Она тщетно копалась в памяти, выуживая только бесконечные контратаки от Акутагавы с помощью его "Расёмона". – Вы использовали свою способность! – А что-то кроме? Только способность? Кёка напряглась, отбиваясь от очередной атаки. Катана была опущена, следующий выпад за ней. Она развернулась, изящно очертя блестящим длинным ножом полукруг, и попыталась проткнуть Демона насквозь. Ничего не вышло, поскольку тот просто переместился, скользя в нескольких сантиметрах над полом. Снова разница в росте не позволяла ей занять ведущую позицию в поединке. Но она не сдалась, пригнулась, намереваясь повиснуть на шее противника. – Я выучила каждое ваше движение, Акутагава-сан. Но без вашей способности они не имеют той же силы. Акутагава вдруг вмешался, не давая Кёке совершить прыжок. Она даже не слышала, когда он успел подойти так близко. Акутагава оттолкнул её, сам кинулся вперед, фальшиво недалеко прыгнул в сторону самосозданного противника; Демон старался действовать на опережение – поднял резко катану, но наставник был опытным бойцом, поэтому одной ногой отталкиваясь от катаны, он перепрыгнул Демона, а руками сделал захват. В нескольких миллиметрах от шеи блеснул открытый телефон Кёки. Лицо его выражало крайнюю степень то ли сдерживаемого гнева, то ли боли. Он прохрипел: – Снежный Демон, с этого мгновения Кёка Изуми неприкосновенна. Оружие тут же было опущено. Кёка бросила свой ножик на пол. Тот грохнул рукояткой, звякнул металлическим лезвием и затих. – Зачем? – с горечью в голосе спросила она. – Вмешались – для чего? Я сама хотела сделать то же самое. Акутагава спрыгнул за землю и потянулся к платку, заходясь кашлем. Эта болезнь сгибала его пополам, не давая, как считала Кёка, сражаться в полную силу. А она – полностью здоровая – не могла научиться даже парировать нормально. И ему приходилось вмешиваться. Она прекрасно понимала, для чего. Затем, чтобы её собственная способность не насадила её на меч, как свинью на вертел. Кашель не прекращался. Акутагава присел, одной рукой касаясь пола, а другой зажимая рот с рвущейся наружу кровью. – Акутагава-сан? – Кёка неуверенно сделала несколько шагов к нему, протягивая руку и не зная точно, чем можно помочь. – Не подходи! – зашипел Акутагава, отмахиваясь от неё, – Уйди немедленно отсюда. Это заразно. Но Кёка не сдвинулась. Кажется, она слышала, что он болел туберкулёзом. Ей не было известно, лечили ли его, заботился ли Мори-сан о препаратах, которые требовались одному из лучших его наемников. Но судя по тому, что она никогда не видела и не слышала ни от кого, что он что-то принимал, вряд ли. – Это приказ, Изуми! – снова закричал хрипло от кашля Акутагава. – Пошла вон! Оглохла? Кёка заметила следы крови, не успевшие еще впитаться в его рукава и почему-то белый платок, покрытый коркой из засохшей крови. Кашель не прекращался. Акутагава махнул рукой, словно сдаваясь – что спорить, если тебя все равно не слушают. – Вам как помочь? – спросила она, прижимая к груди руки. – Ничего не надо! Отойди от меня! Кёка удивлялась, как он вообще был еще способен повышать голос. Она бы точно ушла, если бы это был один из частых приступов, но прошла уже пара минут, а Акутагава все не мог подняться на ноги, чем начинал пугать её. Она не хотела потерять еще и его. Господи, как же он бесил временами. Хотелось заставить Снежного Демона воткнуть ему клинок между ребер. Но если не он, то к кому тогда она могла пойти учиться? Не к Мори-сану, это точно. И даже дело было не обучении. Нетерпеливость, заносчивость, показушная высокомерность и излишняя требовательность мучили Кёку во время и после тренировок не хуже снов о смерти родителей. Но даже так, он был каким-то не нарисованным, настоящим. Можно сказать, что живым, несмотря на внешнюю оболочку покойника. То, как он со злостью переживал её поражения в этих тренировочных боях, вызывало в ней желание стараться. В какой-то момент её захватила идея возможности получить от него похвалу. Он должен был заметить её усилия, улучшившуюся технику, более точные удары по мишеням. Но куда там – такой внимательный даже к малейшим промахам, Акутагава оставался удивительно слеп к успехам. Несмотря на очевидную тягость, с которой ему давалось её обучение, Акутагава пытался показать, что значит быть слабой. Он доказывал раз за разом, что Снежного Демона вполне реально победить, а потому следует быть непобедимой самой. В какой-то момент Кёка поняла, что жаждет научиться у него сражаться. И с того дня уже ничего не было прежним. – Вызвать Мори-сана? – предприняла она последнюю попытку оказать помощь. Она уже была готова броситься в коридор, а затем наверх – к главе мафии, понимая, что и так потеряла слишком много времени на бессмысленные диалоги, но Акутагава последний раз зашелся кашлем, а затем замер. Девушка слышала,что он глубоко и тяжело вдыхал воздух. Он дышал. Кёка опустила взгляд, когда он поднялся на ноги, снова становясь воплощением силы. Она не могла видеть его взгляд, но была уверена, что он наполнен яростью. Она ослушалась его прямого приказа уходить и подвергла свою и без того ничтожную жизнь опасности. И, естественно, её ждало наказание. – Почему ты не ушла, когда я сказал тебе, что продолжать находиться здесь – опасно? Он явно был очень зол. Акутагава ненавидел, когда кто-то перечил ему, а еще больше терпеть не мог, когда кто-то ставил под сомнение его авторитет непослушанием. Однако Кёка ожидала, что он закричит на неё, а не сдержит ярость, клокочущую внутри. – Мне надо было убедиться, Акутагава-сан, что вы не... будете в порядке. – Не умру? Придется тебе осознать, что я умру, причем гораздо быстрее вас всех! Да еще и глупых девок вроде тебя захвачу с собой. Кёка сдерживалась. Ей не хотелось сейчас препираться с ним. Возможно, стоило оставить его в покое, оставить тут одного давиться кровью, чтобы он ощутил на своей шкуре, каково это – быть одному. Голос в голове захохотал, отдаленно напоминая безумный смех подрывника с лимонами: "А то он понятия не имеет, что значит по-настоящему быть в одиночестве!" – Хочешь цель в жизни найти? Такими темпами единственной твоей целью будет просто проснуться утром. Мечтать не сдохнуть ночью, подавившись собственной кровью, Изуми Кёка. Девушка сглотнула, поправляя рукава кимоно. На языке крутился вопрос, который она не постеснялась задать. – Вы о себе говорите? Боитесь, потому что единственное, что нельзя убить "Расёмоном" – это ваша болезнь? Он хмыкнул, не отводя взгляда чёрных глаз от фигуры в красном. Она была такая миниатюрная и хрупкая, что всё еще походила на себя четырнадцатилетнюю. С того момента она не выросла ни на сантиметр. Но Чуя-сан, сам метр с кепкой, называл рост своим преимуществом. Ты становишься в разы смертоноснее, потому что противник редко когда считает невысокого врага столь же опасным, как и крупного. – Жаль даже иногда, что моя слава идёт впереди меня, – усмехался время от времени Чуя, – нет никакой возможности дать очередному тупице расслабиться, чтобы потом с триумфом отсечь от его башки давно высохший мозг. И несмотря на неопытность Кёки, её многочисленные "неуспехи" в боевых искусствах, Акутагава видел потенциал. Он не знал, как иначе закалить железо, если не жечь его, поэтому резал словами Кёку живьем. И пусть себе ревёт в удовольствие в комнате, вспоминая "слабачку" и "бесполезную", если только потом будет до крови на стертых ступнях поворачиваться на месте, отрабатывая присяды и удары. Акутагава скалился – он ещё очень мягко с ней обращается. В свои лучшие годы, в мафии, Дазай-сан предпочитал доводить своего ученика до кровавых слёз, прибегая к физической силе, а не только словами. – Нет, смерть уже давно меня не пугает. Но ты – не я. Будешь страдать, скулить, как побитая собака, жаловаться... – Я никогда не жаловалась. Она посмела прервать, вмешаться в его речь. Вставила свои пять копеек, позволяя своему острому языку возразить. И чтобы эффект от непокорности усилился, не остановилась. – Поэтому вы остановили Снежного Демона, верно? Считаете меня слабой и неспособной за себя постоять? Нет, даже не так... – она замолкла, но когда в голове мелькнула нужная мысль, почти выкрикнула. – Никчемная! Да, вот кто достался вам в ученики. Мне... жаль, что я не оправдываю ваших ожиданий и, знаете... Кёка замерла. Акутагава перед ней делал что-то совершенно ему не свойственное. Она смотрела на него из-под челки, но видела прекрасно, как он двумя пальцами чиркнул по своим губам, в уголках которых запеклись красные капли, а после потянулся к ней, сделал осторожное движение, которое даже сложно назвать шагом, и приложил свои пальцы тыльной стороной к её губам. Широко распахнув глаза, она смотрела прямо в его. Кажется, что впервые прямо и открыто, без страха, в растерянности. Опаснейший член мафии убрал пальцы спустя мгновение, но всё равно заставил девушку замолчать и послушать его. В громкой тишине тренировочного зала одной из заброшек, он произнес слова, которые Кёка не сможет выбросить из своей памяти, даже если захочет постараться. – Я остановил Демона не потому, что считаю тебя никчемной ученицей и слабым эспером. Я стал задыхаться и не мог позволить себе оставить тебя без страховки. Ты могла отвлечься, пожелала бы помочь. Снежный Демон бы тут же тебя прикончил. За окном, казалось, даже перестали петь птицы, настолько ошарашенной чувствовала себя Кёка. Вокруг них замер весь мир. Неразговорчивый Акутагава никогда не был склонен долго вести беседу, обычно он раздавал короткие приказы, либо орал, вымещая разочарование или злобу. Потому так странно для Кёки было слушать его, а не слушаться. – Ты будешь сильнейшей убийцей, если я буду суров к тебе. Каждая тренировка должна изводить тебя так, чтобы ты не могла и пальцем шевельнуть без боли, лежа на кровати. Я слишком слаб, поэтому жалею тебя. Однажды я пожалею о мягкотелости, когда из-за недостаточной подготовки ты словишь пулю. А сейчас ты думаешь, что я слишком к тебе строг. Уверяю, это не так. И последнее, что превратило сердце Кёки в раскаленный металл. – И причина этому то, что моя болезнь передается при контакте с другим человеком. Даже одним воздухом со мной дышать опасно. Но ты не ушла. Я… оценил твою жертву. – Это не была жертва... – прошептала Кёка, замерев от чувства сладостной тревоги, нарастающей в груди. – Но я не приму её. Больше никаких непослушаний. И никаких касаний. Кёка бы соврала, если бы сказала, что касание его пальцев не пробудили в ней нечто особенное, о чем она даже не подозревала. И это чувство... понравилось ей. Растерянность превратилась в сомнение, а потом и в гнев. – Акутагава-сан. Я не понимаю... Вы же не хотите сказать?.. Акутагава улыбнулся краем губ. На щеке у него виднелся красный след от крови, растертый платком, спрятанном в кармане. Учитель выглядел не так однотонно, как всегда. На его лице вдруг расцвели краски. – Я для тебя не авторитет. Тебе будет лучше развиваться с кем-то другим. Чьи слова будут законом для тебя, не пустым звуком. Ты не уважаешь меня достаточно, чтобы слушаться. – Актагава-сан! – в голосе прозвучало неприкрытое отчаяние. Как получилось, что из жара Кёку сразу кинуло в лёд? – Клянусь, что буду беспрекословно выполнять приказы! Нет эспера, способного научить меня лучше, чем вы. Клянусь, я изменюсь. Лицо вдруг перестало быть трогательным. Акутагава засунул обе руки в карманы и выдохнул: – Клянешься? – Да. Это не была жертва, это был мой выбор. И я могу быть послушной. Приказывайте. – Отдай свой цветок с волос. Немедленно. Было неожиданно, но Кёка лишь немного приподняла брови в удивлении, когда сама быстро подняла руки к волосам и размотала резинку, к которой крепился белый цветок.

***

Стоя в душе, Кёка Изуми размышляла, подставляя узкие плечи под горячие струи воды. Она могла ответить на многие вопросы, что подкидывала ей жизнь, даже самой придумать оправдание, если потребуется. Но зажмуренные глаза и губы, изогнутые в печальном недовольстве, свидетельствовали о том, что ответ на вопрос, зачем Акутагаве её резинка для волос, остался загадкой. Но в кармане у мафиози теперь было два предмета: почерневший от крови платок и белоснежный цветок, напоминавший о юной ученице. И одно воспоминание на двоих.