Это вьюга воет или ты ревёшь?

Их путь пролегал удивительно спокойно. Даже слишком спокойно, учитывая время, в которое эти во всех смыслах необычные отроки живут. Летнее солнце своим палящим зноем продолжало терзать землю, лишь ночью дозволяя той отдохнуть от своего натиска. Ох, а летние ночи в сих краях были прохладны и ощущались приятным шелестом ветерка, снующим по всей округе. Вновь время близилось к обеду, а дети, без крохи хлеба за пазухой, продолжали поиски любого населённого крестьянами пункта. Настасья нисколько не убавила в своём энтузиазме и умении играть чуть ли не с каждой попавшейся под ноги вещью (камни али палки и брёвна), представляя в своём детском воображении, будто это вострый меч или знахарский посох. Алексашка же молчал на это всё, не в силах ворчать обыденно. Да, девочке определённо было весело и она была сыта. Потому как свою последнюю краюху хлеба старший брат Сашка отдал именно ей. Предварительно конечно соврав, что она не последняя и для себя он тоже что-то да припас. А иначе никак — Ася подулась бы да поворчала на брата и не приняла еду, сетуя на то, что он себя до смерти изведёт таким вот голоданием. Но мальчик знал — не умрёт, только от слабости двигаться не сможет вовсе, потому несколько нервничал. С одной стороны он не хотел заставлять младшую сестру пухнуть с голоду, а с другой ему и самому нельзя было так быстро «сдавать позиции» и становиться временно лежачим — кто ж будет Асю защищать оставшуюся дорогу до Новгорода? И потому, всё же долго взвешивая всё он и отдал тот кусочек хлеба именно ей. Чувственное победило рациональное, как пить дать. «Лишь бы дойти, лишь бы… О, чай не изба ли?..» — останавливаясь посреди тропинки, совершенно обессиленно и всё же держась на своих двоих, помыслил мальчонка, взглянув уже мутнеющим взором на горизонт. Действительно общинная изба. Много изб, а эта, видать была крайняя. Сашка облегчённо выдохнул и в этот самый момент его и подвели ноги — свалился на дороге, точно мешок с мукой. А Настька была где-то уж впереди, и тут какое-то внутреннее беспокойство заставило девочку обернуться. И не зря. Она глянула на брата и вся радость от достижения их общей цели с лица исчезла тут же. Единственное, что ещё мог услышать Александр, уже лёжа на земле, так это чей-то лёгкий бег в его сторону и: — САНЕЧКА! А дальше темнота да тишина. И что ж, конец?

~ ~ ~ ~ ~ ~

— Щенки без роду да племени. Померли б в младенчестве, мороки мне да Катрусе не было бы. — звонкий в своей грозности женский голос, точно молнией разил слух лежащего на полу перед ней избитого мальца. Тёмно-русая кареглазая статная женщина, одетая точно какая-нибудь княжна на выданье, мерно вышагивала из стороны в сторону, думая. Мальчонка, уж особливо похожий на знатную даму, лёжа перевернулся со спины на бок, сплюнув чутка крови на дубовый пол, неожиданно воскликнул, чуть ли не надорвав ослабшие голосовые связки: — Да больно ты забот о нас имеешь, старая карга!.. Тишина. Зловещая тишина, а после нескончаемая ярость. Мара была безмерно недовольна такой дерзостью со стороны «провинившегося» (по её мнению) сына, потому недолго думая приблизилась к мальцу, да увесисто ударила лежащего Сашку, который даже и не думал защищаться прямо под дых. И ещё раз. И ещё. И уж только раз на третий отстранилась, усаживаясь за стол да молвя: — Ах ты ж змеёныш, пригрела, называется! Коли умный такой, так на деле докажи, что стоишь чего. Ступай отсель, да вторую мелочь с собой прихвати. Ступайте, чтоб очи мои вас не видали. Чёрт вам, а не властвование, не доросли ещё, заморыши. И нет мне дела, где ж вы будете, умрёте ли в дороге, аль нет. Одно скажу — у меня дитё одно, а лишних я у Бога не просила. Где-то в углу у печи скрипнула половица, но уязвлённо лежащий на полу мальчик не придал этому звуку значения. Впрочем, как и рослая женщина. А стоило бы. Ведь то была Настасья, тихо прикрывшаяся чем-то и выжидающая, когда ж всё стихнет. И как же благостно, что Сашка не знал о присутствии младшей сестры в тот момент рядом. Ещё сложнее и тяжелее ему было показывать свою слабость при ней.

~ ~ ~ ~ ~ ~

Мягко и тепло. Отчётливо был слышен приятный треск дровишек в белокаменной печи. В жилище витал запах чего-то определённо очень вкусного. И яблок. Только-только продравший очи малец их приметил первым делом, наравне с запахом горящей древесины и уже сваренной каши. Саша проснулся. И первым делом услышал чей-то сладкий, точно мёд, голос, доносящийся откуда-то со стороны скрипнувшей входной двери: — О, оклемался таки, милок. Чай недоброе что-то привиделось, весь извертелся. Приподнявшись на локтях на лежанке и тем самым усаживаясь, паренёк присмотрелся повнимательнее ко всему своему окружению. Рядом с ним, в углу, на той же лежанке, дремала Настасья, крепко уцепившись своей ручкой за рукав Сашиной рубашки. Рядышком, на лавке под печкой, где и была расположена лежанка, мирно покоилась сумка мальчика, полная трав и прочих мелких полезных вещей, да его резной меч в потрёпанных и чем-то подвязанных ножнах. Напротив белокаменной, у резного старого оконца стоял дубовый стол, да пара лавок подле него, а на столе стоял большой глиняный горшок, накрытый крышкой. От него и разносился по всему домишку запах ещё горячего кушанья. Вошедшая с охапкой дров наперевес женщина была…красива, хоть и вся запыхавшаяся да раскрасневшаяся от натуги. Действительно красивая и хорошенькая, если сравнивать со всеми остальными, которых за свою не сильно длинную — для воплощения — жизнь успел повидать Сашка. Тёмно-русые вьющиеся волосы и зелёные, точно природные изумруды глаза, с нежным взглядом, дарящим тепло и чувство защищённости всякому, кто отважится зацепиться взглядом с этой женщиной. На вид ей не было и тридцати лет, синяя рубаха хозяйки избы была удивительно чистой, а вот длинная юбка в пол тёмно-алого цвета была вся в заплатках. Единственное, что омрачало красоту девы — огромный зарубцованный шрам поперёк левого глаза, чудом уцелевшего. Незнакомка поставила связку дров в аккурат около печки и отошла к столу. Следом она зачерпнула ложкой кашу из горшочка в глиняную плошку, после поставив её на стол. — Знаешь, уж больно удобно ты свалился, прям недалече от моей избушки. Да и сестрица у тебя шустрая и довольно громкая — увидала меня и давай кликать на весь двор, так ещё вся в слезах примчалась, да за собой, к тебе, потянула. Чудные вы ребятишки… — голос женщины лился сладкой трелью соловья, что аж Саша невольно потерял бдительность, несколько расслабившись. Им двоим тут угрозы никакой нет. Можно выдохнуть и даже не хвататься за меч-кладенец. Пока хозяйка домишки копошилась с каким-то чаном и чаркой, мальчонка глянул на сестру. Ася спала праведным спокойным сном, мирно посапывая. Совершенно несвойственно для себя, Сашка свободной рукой осторожно погладил девочку по светло-русой макушке, но недолго, дабы не разбудить, а после вновь перевёл свой пытливый взгляд на жилище. Повсюду весели сушёные травы и грибы, пара вязанок из головок чеснока и много иван-чая. Неприлично много иван-чая. Ожидаемый вопрос всплыл у парнишки в голове, потому тот незамедлительно выпалил: — Ты знахарка? Уж больно много трав и всякого такого добра… — Экий ты грубый, к незнакомой девушке, да знатно старше тебя так обращаешься. Видать норов у тебя крутой, хе… А девчушка в этом деле обходительней тебя, к слову… — наконец закончив копошиться на столе, женщина присела у окна, жестом как бы приглашая мальчика присесть рядом на лавку напротив. — Ну знахарка, и что ж? Как понял? Только не говори, что по одним лишь травкам да грибам. Ты, сразу видать, парень знаткий. Саша осторожно выпутал свою руку из хватки спящей крепким сном младшей сестры и слез с печи, чуть потянувшись, а после прошёл к столу да уселся на лавку, наконец отвечая: — Твой домишко на отшибе деревни стоит, даже за общим заборищем. А это всё верный признак того, что люди тебя боятся и видать не просто так. Женщина улыбнулась рассуждениям мальчика. По-доброму, совершенно беззлобно улыбнулась, как-то даже тепло и спокойно, чем его и удивила. Она осторожно пододвинула парнишке чарку с отваром из того же пресловутого иван-чая и продолжила: — Вот оно как. Ну, почти во всём угадал. Да, я знахарничаю тут потихоньку, вот только никто меня из местных не страшится. Скорее разумно опасаются, а это совершенно другое… Ну да что это я, ты кушай, кушай, давай, только не спеши, а то хуже будет. Нельзя торопиться в этом деле, особенно после долгого голодания… И ведь удивительно, каким чёртом ты так долго прожил в таком состоянии? Обычно любое другое дитё через месяц скашивает, ну да на всё воля Божья… — А я тебе не какое-нибудь «любое дитё». — стараясь есть не слишком спешно, недовольно буркнул уязвлённый таким обращением мальчик. Алексашка ожидал чего угодно: что их с Аськой выгонят, что девушка начнёт на него кричать или вовсе кинется и метлой погонит взашей. Однако точно не этого — хозяйка избы рассмеялась негромко, прикрывая рот рукой. Немного отойдя от хохота, она вымолвила: — Всё ж чудной малый. Как же кличут тебя? — Александром. А мать родная «сволочью» или «безродным». — совершенно невозмутимо говорил малец, продолжая трапезничать. — Сашка значит, ладно дело… А я Злата, но местные меня кличут «ведьмакова дочка» или ж «змеюка подколодная». В зависимости от того, помогла я им али нет… И за что ж матушка так на тебя? — За то, что зря родился, как она обычно и говорила… Ну да чёрт с этой старой клячей. — Экое дело, у меня вот тоже с мамкой беда была, упокой Господи её душу грешную… Ладно, а сестрёнку-то как звать? А то накормить-то её я накормила вперёд тебя, а вот про имя выведать запамятовала… И вы почему ж одни по свету белому бредёте? — Настасья. Да от того же, из-за мамаши. Погнала нас взашей, за ненадобностью, вот мы и живём где придётся. — Ясно дело, а куда путь держите-то? — В Новгород. У нас там… Ну, место точно имеется. Разживёмся и осядем, никому не мешая. — Это дело хорошее, свой угол иметь всегда важно. Думается мне, что вы-то, ребятки, точно добредёте до дому. А пока можете чутка у меня пожить, мне не к спеху. В тесноте да не в обиде, как только люди добрые не скажут… Ну что, идёт? «Можно пару деньков тут обождать, наверное… Настька точно против не будет, да и ей же лучше…» — обернувшись и посмотрев на спящую, помыслил мальчик. А после, вновь повернувшись к Злате, выпалил: — Идёт. — Вот и ладно дело пошло! Завтра думаю, по такому случаю, поляну накроем. Я вас своим супом из белых грибов накормлю. Да провалиться мне на этом месте, но нет ни в Киеве, ни в Новгороде, ни где-либо ещё на нашей святой земле таких мастеров варить супцы грибные лучше, чем я… — женщина комично себя нахваливала, всё ещё не так громко говоря, дабы спящую девчушку не разбудить. А Саша впервые за всю свою малую по времени жизнь еле заметно улыбнулся уголками губ на её кривляния и восклицания. Жалко Ася не видала его сейчас, а всё так же чинно сопела, предаваясь сну, лёжа на тёплой, подогретой из-за печи лежанке. Всё ж тёплый разговор душу лечит шибче прочего горячительного питья или любых других людских причуд.