Беги со мной или от меня

Аню мучали кошмары уже почти месяц. Нечёткие, липкие, тягучие образы заполняли её беспокойное сознание, не давая поспать и пары часов. И даже снотворное, которое ей принесла Юля, никак не помогало ей вырваться из этого плена. Ровно месяц назад Разумовского по решению суда отправили в специальную лечебницу на острове, где он должен был пройти принудительное лечение от Диссоциативного расстройства личности, которое так же являлось его наказанием, за содеянные преступления. Расследование и суд заняли, по меньшей мере, четыре месяца, и вот после суда Разумовский был отправлен на лечение, а у Ани начался её «кошмарный» марафон, второй, после четырёхмесячного расследования. Прокопенко была на суде, вместе с Димой, Юлей и отцом. Они виделись с Разумовским во второй раз, после той встречи в СИЗО, которую он выпросил у Игоря. Хотя Аня видела его больше, чем Серёжа, ведь она часто бывала на его сеансах у Рубинштейна, сидя за непроницаемым стеклом и следя за допросом, фиксируя изменения, когда Серёжа был прежним и когда наоборот, снова попадал под влияние своей второй личности, которую Рубинштейн назвал Птицей. Что бы немного отвлечься, Аня начала отношения с Дубиным, хотя, отношениями это было назвать сложно, хотя Дима и старался красиво ухаживать, был заботливым и участливым, но это было не то, и не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытывала с Разумовским и к Разумовскому. Аня распахнула глаза и уставилась в тёмный потолок. Рядом мирно посапывал Дубин, смотря, наверняка, разноцветные сны. Прокопенко же, спустила ноги на прохладный пол и вышла на балкон. Было прохладно, но она не обратила на это внимания, выдыхая в тишину ночного двора. Кошмары и бессонница давали о себе знать. Аня похудела, осунулась, стала ещё более молчаливой и нервной, чем после ареста Разумовского. Игорь и Юля старались как-то помочь ей, встряхнуть, но как они ни старались, Аня была тихой, уставшей и подавленной. За спиной раздались тихие шаги, а потом мягкие руки Дубина опустились её на плечи. — Опять кошмары? – девушка кивнула, кладя щёку на его пальцы и прикрывая глаза. Дима точно не давал ей никаких ярких и сильных эмоций, но давал хоть немного покоя и мягкости. Он очень нежно и трепетно относился к Прокопенко, забавно ёжился, всякий раз, когда Фёдор Иванович окликал его по имени в отделении, что приводило Игоря в неописуемый восторг. — Ты любишь его? – тихо спросил Дубин. Аня задумалась, она не была уверена наверняка, но чувства, захлёстывающие её всякий раз, когда она видела его, и зияющая пустота, которая образовалась после того, когда открылась правда, после того, как его отправили на лечение, она не давала ей покоя. Дубин был таблеткой, медленного действия, но сил терпеть больше не было. — Дай мне адрес. Ты же знаешь, куда его отправили? — Ань, Игорь… — Я знаю, что он запретил тебе. – кивнула Аня. – Не хочешь говорить адрес, просто отвези. Этого же он тебе не запретил? – Дубин тяжело вздохнул. На горизонте уже виднелась едва заметная розоватая полоска, которая предвещала рассвет. Дубин обдумывал её слова, а затем коротко кивнул и пошёл одеваться. Аня пошла следом. Вскоре они уже ехали по ещё не проснувшемуся Петербургу. Ехали за город и чем ближе они подъезжали, тем сильнее сжималось её сердце. Лечебница, где держали Разумовского находилась на острове, куда можно было попасть только по воде или воздуху. Они с Дубиным выбрали первый способ, ведь он был более доступным, нежели второй. И чем ближе водный транспорт подбирался к острову, тем глуше в ушах Аня слышала стук своего сердца. Они без труда прошли через охрану и направились по коридору. Очевидно, Дима знал, куда идти. Сейчас, обычно добродушный и приветливый, он был хмурым и задумчивым, время от времени нервно покусывал губы. Ане было жаль его, но она понимала, что Игорь её сюда не повезёт, Юлю просить она бы не стала, а отец вообще может устроить ей очередную выволочку и пригрозить лишением офицерского звания. И это, было, единственной мерой воздействия на дочь, хотя и мало действенной, ведь Аня всегда находила способы обойти отеческие угрозы и сделать всё по-своему. У одной из дверей их встречала высокая стройная девушка с короткой стрижкой и хитрыми, чуть узковатыми глазами. — Добрый день, Софа, я звонил вам утром. – Дубин вдруг преобразился. Из мягкого, покладистого и милого стажёра, наивно влюблённого в неё на её глазах вдруг появился взрослый, уверенный мужчина, который достал из внутреннего кармана удостоверение и продемонстрировал его сотруднице лечебницы. — Здравствуйте, да, я помню. Но Вениамин Самуилович просил напомнить, что к пациенту нельзя заходить. — Мы не будем заходить. – Софа сузила глаза, глядя на Прокопенко. Аня подавила желание закатить глаза и достала из кармана свою «корочку», тряхнув ею перед неприятной особой. Увидев Анино капитанское звание, она едва успела скрыть удивление. — Тогда проходите. – она жестом указала им на приоткрытую дверь. Аня сделала глубокий вдох и взглянула на Диму. Он кивнул и отвернулся, отводя взгляд. У неё в груди тут же защемило ощущение, будто бы они только что попрощались. Попрощались навсегда. Ещё один вдох, выдох и шаг, пересекающий коридор и следующее за ним помещение. Дверь закрылась. Перед Прокопенко теперь была новая дверь. Она знала эти двери, из толстого, пуленепробиваемого стекла, усиленное мелкой решёткой и, возможно, ещё и током. Аня подошла ближе, глядя на рыжий затылок сидящего на полу Разумовского. Он сидел в смирительной рубашке, волосы его, как ни странно были расчёсаны, а сам он едва-едва заметно раскачивался, будто бы убаюкивая, успокаивая себя. Аня заметила это ещё на последних допросах, будто бы так он пытался убаюкать свою вторую личность. Либо же она его, но кто знал об этом, кроме самого Серёжи. Тонкие пальцы аккуратно дотронулись до стекла, разделяющего их. Тока не было, значит Разумовский не буянил в палате. Это, почему-то обрадовало Аню. Если пациент не буйный, к нему относятся лучше, чем если тот, кто даже находясь в рубашке, позволяет себе агрессивное поведение. Ей отчаянно захотелось обнять его, прижать к себе, как тогда, когда у него в башне, когда у него случилась паническая атака, и Аня укачивала его, успокаивая на своих руках. Но она не могла. Просто продолжала стоять и смотреть, цепляясь глазами за рыжие пряди на затылке. Вдруг Серёжа качнулся сильнее и поднялся. Он встал, разминая плечи и шею и обернулся к дверям. На мгновение он застыл. Аня замерла тоже, испуганно глядя в его глаза. Они были синими, что вызвало волну облегчения, прокатившуюся по её позвоночнику от макушки до пяток. Несколько секунд он просто смотрел на неё, а затем сделала несколько шагов в сторону двери, но остановился, не доходя полуметра. Он качнул головой и Аня проследила взглядом в ту же сторону. По все палате были установлены камеры. Видимо, по ним следили, что бы Разумовский не подходил к дверям и окнам. Разумовский снова взглянул на неё. Аня прижала ладонь к стеклу так сильно, что подушечки побелели. Она почувствовала, как в носу щекочет и глаза щиплет от слёз, но она изо всех сил старалась их сдерживать. Серёжа вымученно улыбнулся, будто бы понял, что она сдерживает слёзы. Аня так много хотела ему сказать, но она знала, что он не услышит её, да и что тут говорить. Стекло и решётка, разделявшие их, разделяли, казалось, целую жизнь между ними. Разделяли их навсегда. Разумовский кивнул куда-то за её спиной. Аня обернулась, но там никого не было. Когда она обернулась обратно, Разумовский уже ушёл в дальний угол комнаты и стоял теперь к ней спиной. По щекам Прокопенко скатились несколько слезинок. Он попрощался с ней, они попрощались. *** Аня и Дима вышли на причале. Остров остался далеко позади. Всю обратную дорогу они молчали, молча возвращались в хмурый Питер. — Куда тебя отвезти? – тихо поинтересовался Дубин, когда они въехали в город. — Да высади хоть здесь. – так же тих ответила Аня. Машина остановилась. Рука Дубина лежала на рычаге переключения скоростей. Аня положила свою сверху, чуть сжимая его пальцы. — Дим, прости меня. Я не могу так. – Дима молчал. – Ты замечательный, но ты друг. Да и я. Я совсем не подхожу тебе. — Может как раз наоборот? – он перевёл на неё тяжёлый взгляд. – Ты же… - он осёкся. — Нет, Дим. – Аня мягко улыбнулась, погладив Дубина по щеке. — Это всё из-за Разумовского? — Нет, из-за меня. Из-за Прокопенко Анны Фёдоровны. И если и винить кого, что ничего у нас не склеилось, так это меня. Я честно пыталась, Дим, правда. – Аня потянулась, оставляя мягки поцелуй на его гладкой щеке. Она посидела ещё мгновений, а затем вышла из машины. — Скажи Игорю, что я не приеду сегодня в отдел. Пусть папе скажет. — А куда ты? – удивился Дубин. — Я позвоню! Пока Дим, не скучай! – Аня улыбнулась, подмигнув напарнику Грома. Когда машина скрылась в дали улицы, Аня выдохнула, глядя на серое небо. Ей почему-то вдруг стало легко и весело. Хотелось смеяться. Девушка достала из кармана куртки телефон и стала пролистывать телефонную книжку. Нужный номер нашёлся быстро. Аня нажала на него и вскоре услышала гудки. — Ба! Аннушка Фёдоровна, свет моих очей! Чем обязан? – мелодично откликнулся Игнат из телефона. — Шпунько, не паясничай! – фыркнула Аня. – Ты всё ещё готов идти за мной на край света? — Аннушка, я всю жизнь ждал тех слов, шо аж сердце защемило! – она засмеялась. — Ты неисправим. Заберёшь меня? Я сейчас пришлю тебе адрес. — Мчусь уже. — Игнат, только я серьёзно же… - тихо вдруг проговорила Аня. — Ну, а я шо, шучу? Или ты думаешь, Бустер от слов своих отказывается? Я тебе всегда говорил, шо женюсь. – вдруг тоже серьёзно проговорил Игнат. — Ну жениться пока точно рано. – откликнулась Аня. — Папенька ваш, не одобрит только. — Ну, папеньку я беру на себя. Бустер-Шпунько приехал через двадцать минут ожидания. Всё это время, Аня сидела на скамейке в сквере, задумчиво пила кофе и размышляла, правильно ли она поступает, и как с точки зрения морали или чего-то ещё подобного. Но главу с Разумовским нужно было окончательно закрыть. Не забыться, как она пыталась с Дубиным, а именно закрыть. И сегодня она её закрыла. А Игнат… Игнат был тем человеком, с которым у неё был шанс окончательно отпустить эту историю. Отпустить Разумовского и двигаться дальше.