Театр потерянных душ

      – Айшель, где Эрн? Я хочу увидеть его! – лепетал испуганный мальчишка октябрëнок, одетый в несуразно большой пиджак со звëздочкой на груди и шорты. Босой, с растрëпанными иссиня-чëрными волосами, он мчался за уходящей Айшель и продолжал звать еë, пока та не шикнула:       – Тихо!       Воровато оглядевшись, Айшель выскочила из дома и рванула в сторону сарая. Мальчишка побежал следом, стараясь не отставать. Трава жгла босые ноги, и солнце безжалостно резало глаза, но путь Айшель с мальчиком преодолели быстро. Они ворвались в сарай, где царило безмолвие. Солнечный свет золотистой волной струился из дыры в крыше, подсвечивая танец пыли. В тëмном углу на скамейке, ссутулившись, сидел Эрн, одетый в одни только брюки, и ковырял ножом по фигурке здания из фанеры. Он равнодушно глянул на пришедших и хотел уже вернуться к былому занятию, как вдруг мальчишка бросился ему на шею.       – Джахид, ну что такое? – спросил Эрн и посадил мальчика на колени.       – Я так переживал за тебя, – жалобно протянул Джахид, вжимаясь всем телом в грудь Эрна. – Тебе было больно?       Эрн грустно улыбнулся, вздохнул и ответил:       – Всë хорошо, – встретившись с тревогой и каплей недоверия во взгляде Джахида, Эрн решил отвлечь его: – Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь?       – Хочу! – воскликнул Джахид и лучезарно заулыбался ртом с забавной щербинкой между зубами.       Подхватив Джахида на руки, Эрн положил его на сено, накрытое одеялом с цветочным орнаментом, по центру которого произрастало мифическое кроваво-красное дерево, а сам лëг рядом на бок.       Тогда Айшель и заметила алые, рассекающие худую спину, полосы от хлыста. Эрн вопросительно глянул на неë.       – Надо обработать раны, – ответила Айшель и, присев на край одеяла, смочила кусочек ваты йодом. Эрн заметно напрягся, даже слегка дëрнулся, когда Айшель погладила его запястье ладонью. – Потерпи, пожалуйста.       – Что за книгу тебе подарил Юра? – спросил Джахид и сложил ладошки на тяжело вздымающейся груди.       Эрн изумлëнно похлопал глазами, явно ожидая другого вопроса, а затем зажмурился, когда йод обжëг край рдеющей раны.       – «Отцеубийца». Про Кобу, – процедил Эрн сквозь зубы.       – Ого, – протянул Джахид и опасливо уточнил: – То есть, про Сталина?       – Нет, – усмехнулся Эрн. Его глаза загадочно сверкнули, а осунувшееся лицо преобразила хищная ухмылка, совсем ему не свойственная, но в то же время манящая. – Слушай, как было: в грузинской деревне жил злодей-разбойник Гиргола. Он влюбился в красавицу Нуну и захотел жениться на ней, но у Нуны уже был любимый.       Эрн говорил увлечëнно, будто забывая о боли и о недавнем истязании. Только Айшель на сердце было невыносимо тяжело при виде кровоточащих ссадин.       – Гиргола задумал похитить Нуну и позвал на помощь других разбойников. И тогда их планам мешает Коба. Убив члена банды разбойников, Коба, к сожалению, упускает главаря вместе с Нуну, но не сдаëтся, а решает поехать вслед за ними в Владикавказ.       Джахид ахнул, закрыв рот руками. Айшель, глядя на него, усмехнулась: совсем уж тот не был похож ни на них, ни на родителей. Их с Эрном глаза походили на тихие болота, которые путники всегда обходили стороной. Глаза же Джахида сияли, точно драгоценные изумруды. Был он значительно ниже, чем Эрн в его возрасте, и полнее: особенно отличались пухлые розоватые щëки.       – Но Гирголе было мало владеть Нуну, и он собирается отомстить ей за строптивость, – продолжил Эрн. – Гиргола убивает отца Нуну, но обвиняет в преступлении еë. Девушку привязывают к столбу на рыночной площади и вешают табличку: «Отцеубийца». Нуну не выдерживает позора и умирает.       Тут уже удивилась и Айшель, когда Джахид трепетал от волнения. Она легла позади него и осторожно приобняла – так ей удалось и хорошенько разглядеть Эрна. Таким он никогда не был: столько дикой силы скопилось в его островатом лице. Айшель даже показалось, что напротив неë лежал не Эрн, а чужой, непонятный и пугающе притягательный человек-коршун.       – Коба мстит Гирголе за испорченную честь Нуну и убивает его. А тот в предсмертных муках признаëтся, что он – отцеубийца, – заключил Эрн.       – Ничего себе... – проговорил Джахид заворожëнно.       – Вот это драма, – добавила Айшель и крепче обняла Джахида.       Эрн слабо пожал плечами и улыбнулся:       – Грузины.       Дверь в сарай скрипнула, и все трое вздрогнули. В проëме показался высокий широкоплечий мужской силуэт.       – Надо же... Страсти по-грузински, – усмехнулся гость.       Эрн застенчиво усмехнулся и приподнялся с одеяла, развернувшись к пришедшему всем телом, а его глаза встревоженно забегали по сараю. Айшель подозрительно прищурилась, с удивлением замечая резкие перемены в поведении Эрна.       Из тени размашистым шагом вышел смуглый, рыжеволосый молодой человек с большими карими глазами и изящными чертами лица. При виде него Джахид прижался к Эрну, но тот остался неподвижен и нервно улыбался.       – Как ты нас нашëл? – спросила Айшель.       – Ваш отец сказал, что вы всей оравой пошли сюда, – говорил гость с невозмутимым лицом. – Догадываюсь, что произошло. Мне очень жаль.       Парень сел на лавочку, взяв в руки строение из фанеры, и заинтересованно осмотрел его.       – Славный домик.       – Это – Большой театр, – обиженно буркнул Эрн.       Гость неловко усмехнулся, затем прищурился, пытаясь найти сходства фигурки с настоящим театром.       – А ты видел Большой театр?       – Мельком, когда гуляли с отцом по Москве...       – Я тебе как-нибудь принесу свой рисунок с театром. Если хочешь воссоздать его в точности – то он поможет, – парень бережно поставил фигурку обратно на пол. – Но работа уже очень хорошая.       Эрн чуть прикусил губу и, стеснительно отведя глаза в сторону, негромко сказал:       – Спасибо, Юр.

***

      По комнате лениво витал дымок благовония, наполняя душный кабинет насыщенным древесно-землистым ароматом тропического пачули. Окна были плотно завешаны, и свет тревожного солнца тонкой струйкой пробивался сквозь ткани занавесок.       Женя приоткрыл тяжелеющие веки, ощущая пульсирующую боль в висках, и оглядел пространство вокруг. В кабинете директора за одним столом с ним сидели Маша и Айшель. Первая молча наблюдала за тем, как на столе в незатейливые ряды укладывались карты Таро. Свет поцеловал еë белëсую макушку и скользнул вниз по волосам, как по шëлку. Женя чуть прищурился, вглядываясь в еë невесомый силуэт в белом пиджаке. Сегодня Маша бабочкой впорхнула в «Коммуну», и впервые не ворчала с утра, а только приветливо улыбалась и желала плодотворного рабочего дня. Женю это не беспокоило, он вполне догадывался, с чем связано Машино хорошее настроение.       Зато Айшель ужасно нервничала. В качестве причины воедино сплелись два тревожащих фактора: сон и предстоящая встреча с Василием Юрьевичем. Вжав голову в плечи, она торопливо шептала невнятные предложения и доставала из колоды новые карты. Гадание получалось гораздо лучше, чем это было по приезде в Москву, но Женя видел, как дрожали руки Айшель и с каким трудом она удерживала в них пëстрые изображения.       Когда ритуал был окончен, на столе располагались три вертикальных ряда карт, в каждом из которых было по две штуки.       – Вау, – протянула Маша, изумлëнно приподнимая брови.       Айшель открыла глаза и сначала долго рассматривала изображения, а затем тяжело выдохнула и откинулась на спинку кресла.       Повисла тишина, невыносимая для всех троих. Женя чувствовал, как в такт стуку Машиных пальцев по столу тупая боль барабанила по его черепной коробке. Благовония не даровали обещанного расслабления. Не выдержав, Женя рывком поднялся с кресла и распахнул окно и остановился там, жадно вдыхая свежий воздух, пока спину безмолвно буравили зелëные глаза Айшель.       – Давай по порядку: о чëм именно был твой расклад? – Женя прошëлся по кабинету, разминая плечи, а как вернулся за стол, надел очки, чтобы лучше рассмотреть иллюстрации.       – Я попыталась узнать, какими людьми были Эрнест и Айшель, а также этот загадочный Юра, в точности похожий на тебя.       Женя задумался, помолчал с секунду, а затем выдал:       – Юрой звали моего деда.       Внезапная мысль, как молния, пронзила объятую болью голову.       Женя ничего не знал о Юрии Даниловиче, но, по словам родителей, был чрезвычайно похож на него. Тогда появление его во сне Айшель частично объяснялось. Оставался вопрос: как были связаны Эрнест, Айшель и Юрий Данилович?       Айшель напряглась, придвинулась к столу, выставив руки по краям, и снова оглядела карты:       – Так, допустим... Об этом я ещё отдельно погадаю, – проговорила она и наконец приступила к трактовке. Сначала неуверенно, постепенно распаляясь. – Эрн у нас выступает в роли Отшельника, а Айшель – Верховной жрицы. Они похожи: оба умны, загадочны и совершенно не расположены к беседе.       – А Дьявол кто? – подала голос Маша.       – Юра, который, возможно, Женин дедушка, – выдержав паузу, Айшель продолжила воодушевлëнно: – И он рассказал мне о себе значительно больше, чем мои родственники. Дьявол – аркан, который говорит сам за себя. Человеком Юрий был властным, сильным, харизматичным и любящим роскошь.       – Что же он ещë рассказал? – спросил Женя с ноткой недоверия в голосе.       Он предпочитал думать о Юрии Даниловиче как о таинственном Рюрике, пришедшем на Русь из неведомых земель. Иными словами, знать, что такой человек просто был, но не больше.       – Пятëрка мечей... Победа, которая не приносит победителю радости. Либо достигнутая нечестно, либо во имя которой пришлось приносить людям вред, – Айшель прикусила губу, задумчиво глядя на ползущий в полумраке дымок. – Со своими родственниками я не знаю, как связываться... Карты путаются.       – Может, тебе стоит изучить глубже не столько Эрнеста и Айшель, сколько Юрия? – прохрипела Маша и тут же прокашлялась.       Айшель не успела ответить, но по еë светлому, озарëнному идеей лицу, было ясно: так она и будет действовать в будущем.       В дверь робко постучали, и, не дожидаясь позволения, в образовавшуюся щель заглянул молоденький официант восточной национальности. Его узкие глаза тревожно сверкали.       – Евгений Васильевич, извините, что я так внезапно... Василий Юрьевич приехал.       Женя, Айшель и Маша испуганно переглянулись и, не говоря ни слова, мигом ринулись прочь из кабинета.       – Чëрт бы вас побрал с вашими гаданиями! – злобно прошипел Женя, пронëсшись вниз по лестнице. Ловко маневрируя на поворотах, он в считанные секунды оказался на первом этаже.       Маша бежала следом, чуть отставая. Позади плелась Айшель, тяжело дыша и едва перебирая ногами в туфлях на невысоких каблуках.       Женя выглянул на улицу: мимо ресторана неторопливо шла девушка, ведя на поводке добермана, а поодаль возле большой тëмно-синей машины стояли Женины родители. Наталья Григорьевна гладила красноватую кисть Василия Юрьевича. Тот, ссутулившись, стоял на месте как вкопанный, провожая испуганным взглядом уходящую собаку.       Женя мигом спустился по ряду ступеней и подошëл к Василию Юрьевичу, встав так, чтобы тот не видел добермана. Молча подхватив его под руку, он повëл родителей в ресторан.       Пожелания доброго утра Жене показались лишними, хотя он чувствовал, что Василий Юрьевич хочет сказать что-то. Его тонкие губы слегка подрагивали, а кожа была бледная, как утреннее тускло-серое небо.       – Спасибо, – вдруг прошептал Василий Юрьевич.       Оказавшись в «Коммуне», он расслабился, высвободился из рук Жени и Натальи Григорьевны и оглядел помещение.       – Давно мы тут не были, правда, Вася? – затараторила Наталья Григорьевна, зная, что ответом будет короткий кивок. – Я уже позабыла, как в «Коммуне» красиво.       Женя не мог не согласиться. «Коммуна» действительно была прекрасна. Среди роскошной мебели вихрем кружилось дыхание старины, взметая в воздухе память о былых праздниках. Оно было повсюду: в блеске позолоченных зеркал, в ароматах изумрудной листвы и матовости колонн. В этих деталях Женя находил отголоски воспоминаний из детства, когда отец брал его с собой на работу, а потом клялся, что никогда больше этого не сделает.       – Здравствуйте! – поприветствовала гостей Маша, улыбаясь сквозь тяжкие вздохи, а следом поздоровалась и Айшель, касаясь рукой взбудораженного сердца. – Хотите пройти за столик? Наши повара как раз приготовили завтрак.

***

      Наталья Григорьевна осталась в компании Маши и Айшель в главном зале ресторана. Женя же с Василием Юрьевичем направились на третий этаж в кабинет директора. Подъëм давался трудно с учëтом плотного завтрака. Василий Юрьевич шагал по лестнице, по привычке согнувшись, попутно отвечая Жене на его вопросы:       – «Коммуна» была основана в шестьдесят седьмом году на месте театра, разрушенного в ходе Великой Отечественной войны, – чеканил Василий Юрьевич и сгибался всë сильнее.       – Мне не нужен урок истории. Ты мне расскажи, кем был твой отец.       Василий Юрьевич негодующе нахмурил светлые брови и остановился. Женя понимал, что обрушился с расспросами о Юрии Даниловиче внезапно, но и поделать уже ничего не мог, только пояснять, что именно интересует:       – Когда он родился? Откуда был родом? Кем были его родители?       Почесав подбородок, Василий Юрьевич принялся подниматься дальше, медленнее, чем прежде, зато хоть немного выпрямившись.       – Родился он в сороковом году в колхозе имени Дзержинского. Родители его не выделялись ни богатством для их селения, ни бедностью. Дед Данила ушëл добровольцем на войну и в первый же год погиб. Бабушка Нина после этого с ума сошла, – выдержав недолгую паузу, Василий Юрьевич задумчиво опустил взгляд в пол, но скоро продолжил: – Отец мой образования не получил. Зарабатывал, работая трактористом, а иногда рисовал на заказ картины в городе. Так однажды он встретил мою маму. Она была из богатой семьи: еë отец, дед Толя, занимался как раз-таки строительством. Ну а наш... Юрий Данилович решил воспользоваться неожиданной возможностью.       – Вот же альфонс, – бросил Женя и распахнул дверь в кабинет, пропустив сначала Василия Юрьевича, а потом зашëл за ним.       Тот ничего не ответил, а только сдержанно улыбнулся и медленно обогнул круг по помещению.       – Ты всё же сделал ремонт, – цокнул он языком.       – Да, – беспечно ответил Женя и сел на край рабочего стола. – Синие стены и занавески выглядели отвратительно.       От былого устройства кабинета остались только цвета горького шоколада паркет, стол, на котором сидел Женя, и шкаф. Теперь стены были выкрашены в молочный оттенок, а окна обрамляли лëгкие бежевые занавески.       – Как понимаю, тебе не нравится? – спросил Женя, но посчитал хмурое лицо Василия Юрьевича с едким прищуром и плотно сжатыми сухими губами красноречивым ответом.       – Ладно, о вкусах не спорят, – буркнул он и наконец повернулся к Жене. – Свадьба у вас тут будет?       – Да.       – И как справляешься? – спросил Василий Юрьевич, спрятав руки за спину.       Женины губы дрогнули в неловкой улыбке. Глядя на Василия Юрьевича: осунувшегося, с потухшими голубыми глазами, Женя чувствовал, как в горле образовывался неприятный ком, не позволявший лишний раз глубоко вздохнуть. Поэтому, чтобы устранить эту гнетущую двойственность фраз, он решил сразу предупредить:       – Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказал с невозмутимым видом. – Но я считаю, что хорошо справляюсь.       Василий Юрьевич ядовито ухмыльнулся. Заприметив это выражение на его матово-белом лице, Женя чуть напрягся: Наталья Григорьевна проболталась ему о событиях прошлой недели.       «Главное – держаться. Всë будет хорошо, он – твой отец».       – Хорошо справляешься? Это ты так называешь самовольное оставление рабочего места накануне встречи с клиентами?       Василий Юрьевич говорил пугающе спокойно. И Женя прекрасно понимал: это не проверка границ допустимого к нему отношения. Василий Юрьевич бросил вызов и намеревался одержать победу в словесной перепалке.       «Похоже, мирно провести время с отцом не выйдет... Жаль, а я надеялся».       – Я ездил встречать Айшель с аэропорта и на встречу не опоздал, – ответил Женя и шагнул к Василию Юрьевичу.       Между ними оставалось расстояние в три шага, но никто пока не собирался его сокращать. Женя смотрел на Василия Юрьевича сверху вниз, чуть задрав подбородок. Челюсть его была напряжена, но дышал он ровно, игнорируя жар, распаляющий грудь.       – Ради такой мелочи ты посмел рискнуть репутацией ресторана? – бросил Василий Юрьевич, и эта колкость пришлась Жене, как кинжал в спину.       – Это не мелочь, – процедил Женя нарочито низким голосом, и глаза его блеснули хищно-жëлтым пожаром.       – Нет, Женя, это мелочь, – Василий Юрьевич снисходительно улыбнулся, но во взгляде его полыхал восторг: он чувствовал, знал, что задел Женю за живое. – Твоя эта Айшель – самая обычная девчонка, которая тебе никем не приходится.       Женя готов был поклясться, что он ожидал чего угодно, но эта фраза оказалась не сопоставима с брошенным недавно кинжалом. Это была целая серия ядовитых патронов, влетевших в спину с необузданным гулом. Без предупреждения и без жалости.       – Айшель – моя будущая жена, хочешь ты того или нет, а семья для меня всегда будет дороже работы, – гневно выпалил Женя, свирепея на глазах. Отныне границы были стëрты, и он больше не боялся сказать лишнего. – Мне жаль маму, если твои приоритеты расставлены иначе.       – Не смей мне дерзить! – рявкнул Василий Юрьевич и резко приблизился к Жене, встав к нему вплотную. – Семья у него важнее всего! Я – твой отец, так где моë заслуженное уважение?       Женя не двигался с места, и он видел, с каким отчаянием Василий Юрьевич ищет болезненные точки, чтобы в них всадить новые пули, но было бесполезно: ран было нанесено достаточно. Настало время Жени отвечать на нападки.       – Там же, где ты оставил своë в отношении меня и мамы, когда ушëл в этот грëбаный бизнес, – он попытался выговорить эти слова хладнокровно, но под конец сорвался на глухой рык.       Василий Юрьевич едко прыснул и, всплеснув руками, закричал:       – Как ты ловко вывернул! Только не забывай: источник средств на твоë имущество принадлежит мне!       Женя прекрасно понимал, что победителем в споре будет тот, кто останется в кабинете. Отступать он не планировал, хотя было ужасно обидно за надежду, разбившуюся, как «Титаник» об айсберг. Этим самым айсбергом был Василий Юрьевич. Но Женя ещë имел силы, чтобы подвинуть эту льдину. Он сделал шаг вперëд, заставляя Василия Юрьевича двинуться назад, затем ещë один, и, едва переводя дыхание, крикнул:       – «Коммуна» моя! Я здесь хозяин, и только мне решать, как ресторану работать!       Тем временем весь персонал «Коммуны» собрался под дверью, внимая каждому слову. Среди них были и Айшель, и Маша, и даже Наталья Григорьевна, которая вопреки всему пребывала в прекрасном расположении духа.       – Мальчики писюнами меряются... Пусть, – усмехнулась она негромко.       Маша и Айшель не сдержались и заулыбались, как вдруг испуганно подорвались: из кабинета выскочил свирепый Василий Юрьевич, весь красный и дрожащий.       – Щенок! Да в твоих руках здесь всë сгорит к чëртовой матери! – крикнул со всей мочи и хлопнул дверью, что та затряслась и всем показалось, что она вот-вот слетит с петель.       Не успел Василий Юрьевич далеко уйти, как из кабинета рванул Женя, рыча ему вслед:       – Дома у себя будешь дверью хлопать!       Василий Юрьевич развернулся, сжимая кулаки до побеления костяшек, но тут его ласково перехватила Наталья Григорьевна, преграждая путь в кабинет.       – Вася, тихо, тихо, давай отойдëм и поговорим, – мурлыкала она и осторожно сдвигала Василия Юрьевича на лестничную площадку.       – Наташ! – воскликнул он и хотел уже обогнуть еë, но Наталья Григорьевна оказалась проворнее и протолкнула его на лестницу, где продолжила говорить с ним шëпотом.       Маша осмотрела всех присутствующих. У стен кабинета собрался полный состав официантов «Коммуны». Маша хлопнула в ладоши и злобно зашипела:       – Живо все по местам!

***

      Женя подорвался на месте, когда дверь в кабинет приоткрылась и в проëме показалась Айшель. Затем раздался звонкий щелчëк. Дверь оказалась заперта, и Женя, не успевая опомниться, оказался в объятиях Айшель. Он отдался в сладостный, до истомы знакомый и тëплый омут еë рук. Податливый и изнемождëнный, Женя следовал за Айшель, которая улеглась на диван, а его позвала лечь сверху.       На мгновение он остановился, вопросительно выгнув правую бровь, но не удержался под натиском рук Айшель, поваливших его к ней на грудь. Оказавшись в таком положении, Женя услышал ровный стук еë сердца и опешил: всë, что произошло с отцом показалось таким недостойным и неважным. Тем временем пальцы Айшель нежно гладили Женины шею и плечи.       – Я не могу так... ему никогда ничего не нравится, – устало прошептал он. – А может я действительно всегда плох?       В объятиях Айшель Женя успокаивался и невольно прижимался плотнее, внимая теплу еë тела и неуловимому аромату волос, в котором соединились пряные нотки лесных орехов и хвои. Но на кончике языка тлела горечь, а в памяти проносились отзвуки обидных слов.       – Нет, – ласково протянула Айшель и запустила пятерню в Женины волосы. – Ты правда хорошо справляешься. А из-за одной ошибки никто не ставит крест на всей твоей карьере руководителя.       Женя невольно ахнул: до чего приятно любимые пальцы гладили его пышущую гневливым огнëм макушку, обдавая еë нежным холодком.       – Я уверена, он не хотел тебя обижать, просто он...       Женя грустно усмехнулся, и прикрыв от удовольствия глаза, промурлыкал:       – Нет, Айшель, он хотел. Я его знаю.       Воцарилась неловкая тишина. Женя уже не обижался, ибо подумал, что скандал был ожидаем.       – Давай на выходных снимем дом где-нибудь и отдохнëм, – предложила Айшель, и Женя заинтересованно приподнял голову.       – Вдвоëм?       – Можем Машу позвать с Антоном, если хочешь.       – Я тебе такое расскажу потом, когда дома будем, – загадочно улыбнулась Айшель, и Женя рассмеялся. – Не расстраивайся. Всë впереди, и мы ещë сумеем сделать так, что «Коммуна» станет самым знаменитым в Москве рестораном.       Айшель обняла Женино лицо ладонями и бережно тронула губами его лоб, затем переносицу, нос, щëки. Женя снова засмеялся. Он приподнялся с дивана, и нависнув над Айшель, ринулся на неë с ответными поцелуями.

***

      «До чего я докатилась...»       После рабочего дня, когда все сотрудники покинули третий этаж «Коммуны», Айшель закрылась в кабинете бухгалтерии. Все столы в нëм были сдвинуты друг к другу в центре помещения, образуя один большой. Айшель сидела в центре, расположив перед собой карту Дьявола и ароматическую свечу, пламень которой грел ей руки, а кисловато-терпкий аромат брусники щекотал ноздри.       Айшель жадно вдохнула согретый воздух, насыщенный идеальной тишиной: ни в коридоре, не в соседнем зале – ни единого звука. Как же жаль было взорвать еë быстрым опасливым шëпотом:       – Дух Юрия Ульянова, тебя призываю. На вопросы свои ответы узнать желаю.       Сердце сжалось, и Айшель потребовалось усилие духа, чтобы вдохнуть побольше воздуха и продолжить:       – Тебя призываю. Ответы узнать желаю... – голос дрогнул на половине предложения и Айшель заторопилась, чувствуя, как по спине пробегают громадные мурашки, а лоб покрывается ледяным потом.       Ужас холодными клешнями подбирался к Айшель, намереваясь вырвать из уст истошный крик. Она дрожала, как потерявшийся лесной зверëк, вслушиваясь в звуки вокруг. Тишина. Но не такая, как прежде. Нечто новое присутствовало в этой тишине. Нечто неуловимое, но совсем близкое, и даже родное. Именно родное: до боли, до скрежета зубов знакомое.       – Ответы узнать, – Айшель зажмурилась, когда зашевелились волосы на еë затылке, – желаю.       Нервно сглотнув, она повременила, прежде чем открыть глаза. Холодок скользнул по шее, сдавив горло липким, неумолимым ужасом. Айшель глянула на левое плечо и не в силах совладать с собой, закричала, что есть мочи: к ней тянулась когтистая лапа, сотканная из чëрного дыма.       Непроизвольно Айшель попятилась в бок, как вдруг с грохотом упала на пол. Теперь она могла полностью лицезреть явившуюся к ней душу. Чëрный дымчатый силуэт без лица, только с двумя горящими жемчужинами на месте глаз, стоял над ней и также тянул руки. Ни влево, ни вправо двинуться было невозможно – вечерний гость окружил еë в намерении заключить в объятия – и Айшель, не долго думая, ринулась под стол.       Она была готова поклясться: никто из ныне живущих не посоветовал бы ей действовать именно так. Казалось, даже высшие силы сейчас смеялись над ней. Но Айшель, запрятавшись между столами и согнувшись в три погибели, сидела и молила всех известных ей богов, чтобы те не отвернулись от неë.       Дух заглянул под стол, и Айшель жалобно завизжала, закрывая рот обеими руками. Он неподвижно стоял, уставившись белыми зрачками в еë красное и мокрое от пота и подступающих слëз лицо. И чем дольше Айшель отвечала на этот взгляд, тем сильнее у неë темнело в глазах. Она резко отвернулась и дрожащим голосом залепетала:       – Не надо, пожалуйста, уходи! – тараторила и рыдала, отчаянно мотая головой. – Нет, уходи!       Призрак потянул к ней лапу, и Айшель подорвалась на месте, что со столов попадали кипы бумаг и канцелярия, как вдруг комната озарилась золотистым светом. Призрак неторопливо отстранился, а вместо него под стол заглянула Женина голова.       – От кого прячешься, красотка? – спросил он, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. – Вылезай.       «Я что, не заперла дверь?»       Айшель опасливо огляделась по сторонам, а затем послушно поползла к Жене, а как выбралась из-под стола, готовилась уже ринуться в объятия, но заметила, что призрак всë ещë наблюдает за ней, стоя в дверном проëме.       – Что такое? – спросил еë Женя уже тревожно, бережно тронув плечи Айшель.       Еë губы дрожали, а из глаз лились слëзы. Не дожидаясь ответа, Женя крепко обнял Айшель, приговаривая:       – Ладно, не хочешь – не говори, – шептал Женя и гладил еë макушку. – Пойдëм отсюда.       Когда Женя повернулся лицом к двери, души не было, и Айшель, жадно хватая его за руку, осторожно шагнула в коридор.