Театр потерянных душ

      Свет из коридора очертил мелкими жемчужными бликами силуэт Айшель, пробежавшись по струям чëрного шëлка, укрывшего еë нагое тело. Спрятав руки за спину, она стояла у входа в спальню, и Женя, пусть видел плохо, но был уверен, что по смуглому лицу еë бежала тень ухмылки.       – Ты помнишь наш первый секс? – спросила она внезапно, склонив на бок голову, и Женя разразился нечаянным смехом.       Айшель сама не удержалась и захохотала от неловкости. Они долго смеялись, и Женя, глубоко вздохнув, проговорил:       – Помню.       – А помнишь, я тогда спросила, как могу сделать тебе приятно, – Айшель замолчала, видя догадку на чужом лице. – Ты точно помнишь свой ответ на этот вопрос. Повторишь его?       Женя едва сумел совладать с силами, чтобы снова не засмеяться от стыда, и выговорил старательно серьëзно:       – Я сказал, что мне бы принесли удовольствие две вещи: если бы ты трахнула меня игрушкой или сидела на моём лице.       Айшель прикусила губу и достала из-за спины продолговатую, слегка изогнутую силиконовую игрушку со специальной кнопкой у основания и лубрикант.       – Я предлагаю совместить приятное и ещë более приятное, – Айшель села на кровать и положила руку на Женино бедро. – Тебе уже делали это?       Женя помедлил, прежде чем ответить, и всë же выдавил взволнованно:       – Нет.       «Неужели я боюсь?»       Айшель долго и внимательно смотрела на него, осторожно поглаживая жилистые бëдра сквозь ткань спортивных штанов. Касания эти побуждали напрячься и невольно задержать дыхание. Нервно сглотнув, Женя стал раздеваться, опустив взгляд в пол, не заметив, как Айшель приблизилась и тронула губами его веки. Руки еë призраком легли ему на плечи, отчего по спине рокотом прокатился хоровод мурашек. Жгуче и больно колотилось в груди сердце, но до чего же сладко было ловить лëгкие касания Айшель.       Под натиском еë рук Женя лëг на спину, согнув в коленях ноги и расставив их в разные стороны.       «Да, действительно боюсь, как какой-то мальчишка».       Пока губы Айшель ласкали его пылко и вдумчиво, Женя не находил больше сил ругаться с собой. Давно он не чувствовал ничего подобного, а может, и вовсе никогда: нежные руки, гладящие и лелеющие его голую грудь, укрощали лютые бури и метели, рычащие в сердце. Женя действительно забывался и успокаивался.       Этим касаниям, стекающим вниз по животу, он верил и был готов поклясться, что только от них лежал, покорëнный истомой.       – Пожалуйста, если тебе вдруг будет больно – скажи, – прошептала Айшель, целуя мочку Жениного уха.       Женя чуть дëрнулся, обжëгшись пылким дыханием, а затем, шутя, отметил:       – Чувствую себя девственницей.       – Именно девственницей? – тихо рассмеялась Айшель.       – Да, – Женя судорожно втянул ноздрями раскалëнный воздух, когда губы Айшель коснулись внутренней стороны его левого бедра. – Хорошо, я скажу.       Жидкость кольнула кожу неприятным холодком.       Женя поежился от этого ощущения, но до чего же жгло всë внутри от бешеного ритма сердца. Этот жар согревал его и делал взгляд туманным. Женя даже прикрыл глаза, что было ему несвойственно, но тут же раскрыл их, ахнув: Айшель медленно ввела вовнутрь средний палец.       – Тебе больно? – встревожилась она.       – Нет, нет, всё... – Женя посмотрел на неё, и все связные мысли резко разбрелись в его голове, заставляя промычать примитивное: – Всë нормально.       – Просто нормально? Или, может, хорошо?       – Для хорошо тебе надо ещë немного постараться, – нагло хмыкнул в ответ.       Женя знал, как легко задеть Айшель: она всегда велась на дерзости, брошенные ей как вызов способностям. Перфекционизм толкал её делать работу наилучшим образом, и этот раз стал не исключением: неторопливо она продолжала двигать палец внутрь, затем добавила ещë один.       Всë время Айшель наблюдала за реакцией Жени, и он чувствовал этот пристальный взгляд, который забавлял и смущал одновременно.       Вдруг Женя закрыл рукой лицо, но проступившего румянца было уже не скрыть. Его прекрасно видели, и он полыхал, когда раз за разом длинные пальцы двигались то вперëд, то назад. И делали это до того нежно, что Женя едва перебарывал желание издать долгий, расслабленный выдох.       – Пытаешься сдерживать стоны? – усмехнулась Айшель, добавляя ещë лубриканта. – Не надо, я хочу слышать, как тебе приятно.       Тогда Женя убрал руку со рта. Дыхание его было тяжëлым и томным, и сквозь порывистые вздохи, он прошептал:       – Может, опробуем уже эту штуковину?       Айшель ухмыльнулась, скинула халат и осторожно залезла на Женю сверху, а затем развернулась спиной, удерживая в руках игрушку.       Женя лежал, предвкушая. Руки его надавили Айшель на поясницу, заставляя наклониться. Она осторожно просунула вглубь треть игрушки, чувствуя, как тело под ней напрягается и подрагивает, и, немного помедлив, включила слабую вибрацию. Сама Айшель расслабилась и свободно уселась на Женино лицо, услышав до этого жалкое мычание.       Женя уже не мог противостоять: ему до жути нравилось ласкать Айшель, и ритмичные поступательные движения вибратора играли с его волей. Ужасно хотелось стонать, но не хватало сил даже глубоко вздохнуть, оттого и оставалось лишь с силой сжимать ягодицы Айшель и водить кончиком языка вдоль чувствительной плоти. Женя не видел, что происходит вокруг, оттого неожиданны и необычайно приятны оказались касания языка к горячей головке.       Айшель с Женей двигались в одном темпе: сначала плавно, будто проверяя реакцию друг друга, точно ходили по весеннему льду, и с каждым мгновением смелее. Льду сужденно было треснуть, и хладнокровию скоро придëт конец. Очень скоро, когда окажутся позади попытки сохранять лицо и тела станут одним единым оголëнным нервом.       Простые, ускоряющиеся движения сводили Женю с ума. Игрушка была целиком в него, и когда усилилась вибрация, он выгнулся, взвыл, но тут же с жадностью приник к влажной коже Айшель губами, лаская ту отчаяннее и нежнее прежнего.       Та сама не удержалась и вскрикнула, но тут же последовала Жениному примеру, усилив напор. В один момент у Жени задрожали ноги.       Айшель и сама встрепенулась. Жар яростной волной охватил обоих, а следом мягким флëром растеклась истома.       Без сил Айшель слезла с Жени и повалилась рядом на кровать. Взмокшая и усталая, она лениво растянулась на простыни и спросила, зевая:       – Как ты?       Женя водил блаженными глазами по потолку. Удовольствие туманом окутало разум, и единственное, что удалось выговорить, было:       – Великолепно.

***

      После душа Женя долго смотрел в зеркало и не мог понять, что поменялось в нëм. Он не узнавал собственное лицо: то будто вновь стало юным, исчезли тонкие мимические морщинки, да и тело вроде исхудало. Женя наклонился ближе и заметил старый шрам на подбородке. Губы сами собой изобразили недовольную гримасу, а левая рука легла на шею. Чуть сдавив горло, Женя карикатурно изобразил, будто задыхается, но веселее не стало. Он тут же вышел из душа и направился в спальню.       Айшель тем временем стояла на балконе и курила. Встав рядом, Женя сказал:       – Дай и мне тоже.       Айшель удивилась, но немедленно протянула сигареты и зажигалку.       Женя усмехнулся. Слова жаром били по горлу, вызывая кашель при первом вдохе ароматного дыма. Он посмотрел на тлеющую сигарету, и в голове пронеслась шальная мысль:       «Надо сознаться».       И сделать это как можно быстрее, пока от шоколадного Chapman'а не останется лишь фильтр. Не успевая опомниться и продумать заранее ходы для возможного отступления, Женя бросил:       – Я тебя обманул.       – В каком смысле? – нахмурилась Айшель.       – Меня уже трахали в зад, – на лице его играла нервная улыбка. – Грустно, конечно. Ты снова не оказалась у меня первой.       – Да ничего страшного... Ты, наверное, просто забыл?       Женя сам себя возненавидел, что начал этот диалог. Ненавидел курить, ненавидел память, да и вообще, вся эта ситуация жутко раздражала.       – Нет, Айшель, я не забыл, – первая горечь появилась на языке. Женя молчал, борясь с желанием бросить всë и уйти. – Меня мой дядя в детстве насиловал.       Глаза Айшель округлились. Она побледнела и встала, как вкопанная.       – Дядя Миша, двоюродный брат моей мамы, – он поморщился. Табак бил по горлу, и голова кружилась, будто от опьянения. – Мне в первый раз восемь лет было.       – В первый раз? – сокрушëнно прошептала Айшель.       – Он был очень близок нашей семье. Меня часто оставляли с ним, чтобы он смотрел за мной, – остановился, вдыхая поглубже уличный воздух: внезапно накатила тошнота. – Так вот, да, в первый раз мне было восемь. А это продолжалось ещë семь лет.       Айшель прикрыла рот рукой. Ни секунды не медля, она кинулась к Жене и крепко его обняла, кладя холодную руку на рыжую макушку. Не было уже дела до сигареты и до пепла, вольного летать по балкону. Женя стоял, ощущая, как подкашиваются у него ноги, а тошнота только усиливается, но продолжал:       – Об этом никто не знал. И самое ироничное, сел он не за то, что делал со мной, а за изнасилование какого-то другого мальчика. Вот, ему год остался.       Женя отстранился и взглянул на Айшель: та кусала сухие губы и часто мигала глазами. Он горько улыбнулся, ощущая, как похолодела его грудь от ужаса и тоски.       – Женечка, мне очень жаль, правда, – жалобно выдавила Айшель, обнимая Женино лицо ладонями.       – Да что уж теперь жалеть. Ничего не вернуть, – вопреки слабости, голову Женя держал гордо, задрав подбородок со шрамом. – Недавно я поймал себя на мысли, что ни с кем этим не делился. Каждый день как вижу этот шрам, – потëр его ладонью, – всë вспоминаю. Я это... сбегать каждый раз пытался, он меня за это бил. Говорил, если буду послушным, не станет причинять мне боль.       – А шрам откуда? Ты не говорил никогда, – Айшель шмыгнула носом и снова ринулась обнимать Женю, теперь ещё более жадно: бросив сигарету в окно, она всем телом прильнула к нему.       – Однажды я решил, что ни за что не лягу под него по своей воле. Пришлось сбегать из дома ночью, а в темноте поскользнулся и упал на лестнице, – тошнота отпустила, потому говорить стало легче. – Родителей дома не было, они тогда на юг уехали. А я убежал к вам. Неужели не помнишь?       Айшель отрицательно мотнула головой и снова шмыгнула носом.       – А, точно. Мне же тогда десять лет было, а тебе всего-то пять. Конечно, не помнишь, – помолчав, Женя поцеловал Айшель в висок и добавил чуть веселее: – Ну ты чего раскисла? Всë же хорошо теперь.       – Тебя наш секс заставил это вспомнить? – спросила и сама же постыдилась.       – Нет, что ты! Я это всегда помнил. Просто... – снова поцеловал. – Я подумал, что могу тебе это доверить. Пусть в моëм откровении ты будешь первой.

***

      Это лето выдалось для Жени самым тяжëлым. Свою боль он заливал алкоголем, хотя долго клялся, что больше не станет пить. И действительно не пил целый год, но верил, что жизнь – одно маленькое колесо, и человек неизбежно вëрнется к тому, от чего бежал.       – Жень, тебе правда пора перестать пить, – говорила Маша, глядя на пьяного Женю, развалившегося на еë диване.       – Да если б ты знала, отчего я пью, – протянул он страдальчески и комично.       – Знаю! От того, что ты балбес: сам себе сердце рвëшь вместо того, чтобы свыкнуться с отъездом Айшель. Всё же скоро кончится. Просто надо собраться с силами и посвятить время себе.       – А почему ты думаешь, что я не посвящаю себе время? Вот, исполняю давнее своë желание: веселюсь, проводя время с единственным другом, – Женя скрестил на груди руки. – Запомни мои слова: всë, что связано с сексом, принесëт тебе страдания.       – Спасибо за спойлер.       – Да не за что. Будешь знать – сумеешь снизить боль, – протяжно зевнул. – А секс это ведь такая вещь: это и блаженство, и кара одновременно.       – Почему же кара?       – Потому что ты либо доверяешь человеку вместе с телом ещë и душу, что априори страшно, либо не доверяешь ничего и остаëшься в итоге ни с чем.       – Жень, я понимаю, что тебя ранил поступок Айшель, и мне правда жаль, – вдруг повысила голос: – Но это не повод ставить крест на личной жизни. Откуда ты вообще взял всë это?       – Всë же из детства идëт, помнишь, ты сама говорила? – отвечал Женя легкомысленно. – Так, может, меня в детстве...       – Ой, Женя, прекрати, ты пьян! – после этих слов улыбка исчезла с Жениного лица. Он лежал, раскрыв тревожно глаза и приоткрыв рот, но Маша этого будто не замечала, и новыми словами прошлась по Жене, как плетьми: – Не хочу больше слушать этот бред.       Он долго молчал, а когда хотел было сказать что-то, Маши уже не было.       «Пьяный бред?»       Маша вернулась с Геллой на руках, и Женя рассеянно проговорил:       – Извини, я зря это всë начал.       – Всë в порядке. Вот, пожалуйся ей на судьбу, – Маша усадила Геллу Жене на грудь.       Он поморщился от презрения, видя лысую кошку. Та глянула на него недоумевающе большими голубыми глазами и мяукнула.       «Да, всë это действительно пьяный бред».