Театр потерянных душ

      «Бывший...»       Антон сидел на диване и нервно барабанил пальцами по подлокотнику. Шмыгнув носом, он приподнялся, взял со стула вилку и, наколов ею пельмень, окунул в сметану и закинул в рот. По старенькому телевизору показывали повтор одного из сезонов «Битвы экстрасенсов».       «Ещё раз увижу его... На шашлык пущу!»       Ревность – инфантильное чувство. Антон верил в это последние годы, будучи уверенным, что перерос эти нелепые терзания, но после переезда в Москву всë пошло наперекосяк. Древний город обнажил ненасытную душу, для которой равнодушие являлось пороком. Но кто знал, что в Москве оно окажется добродетелью?       Антон привык жить по-другому. Он привык к страстям, которые выдерживал на родине с рыцарским достоинством. Правда, выяснилось, в Москве рыцарям места нет. Первый его московский знакомый, Женя, то наглядно показал. Он для Антона оказался кардинально новым типом человека, встреча с которым прогремела в его жизни, как роковой выстрел на «Авроре». Женя был наваждением к революции. Наваждением к Маше.       И вот, дверной звонок, звук которого ударил по ушам пронзительной трелью. Антон тяжело вздохнул и поплëлся в прихожую.       «Мне что, кажется?»       Он в действительности удивился, когда в глазке заметил белокурую макушку, а раскрыв дверь, едва удержался на трясущихся ногах. Перед ней он волновался, как мальчишка. Будто не было до неë тех бурных романов, в омут которых Антон бросался без оглядки. Не было ни опыта, ни знаний о жизни, не было любви. Она стояла в проходе. Такая свежая, тоненькая, одетая в длинный кожаный плащ, и с тенью улыбки на лице.       – Привет, – произнесла она, и Антон весь покрылся мурашками. – Можно мне зайти?       Спросила робко, так, что Антон ещë больше усомнился в реальности происходящего, но всё же пропустил Машу в квартиру. Она разулась и быстро проскользнула в гостиную, которая была по совместительству и спальней. При виде трапезы, оставленной на табуретке у дивана, и Олега Шепса на экране телевизора, Маша тихо засмеялась.       – Великолепный вечер.       – Ты бы разделась хотя бы, а то ходишь по дому в плаще, – заметил Антон.       Маша развернулась к нему с улыбкой, чуть более задорной, чем прежде, но всë-таки холодной. Эта улыбка для Антона была испытанием, и, засмотревшись на неë, он не заметил, как шелохнулся пояс плаща, и ткань с гулким шëпотом скользнула на пол. Заметив, весь залился краской и отвернулся.       Маша стояла перед ним полуобнажëнная. Только лëгкое чëрное кружево прикрывало очертания голого худощавого тела.       – Ты чего отворачиваешься? Видел же уже всë, – издевалась Маша.       Антон молчал, не отрывая глаз от пола.       «Нет, это точно сон!»       Лëгкое касание к щетинистой щеке обожгло кожу хлеще пощëчины.       – Я нехорошо поступила с тобой в последний раз, – шëпот, заглушивший громогласный крик в душе Антона. – Тебе стоит меня наказать.       Антон втянул ноздрями раскалëнный воздух. Стало тяжело дышать. Щëки горели, и руки едва дрожали: страшно было касаться Маши, но ужаснее было отпустить её сейчас.       – Я зря, наверное, приехала, да? – вдруг отступила она, кажется, искренне стесняясь, но уйти не успела.       Антон забросил еë на плечо, и захватив ремень, лежащий на подлокотнике дивана, понëс в лоджию. Маша вскрикнула, стала вырываться, но как-то слабо, точно играя. Но игра та была не догонялки, в которой бы она, вырвавшись, бросится бежать прочь из квартиры. Это была игра с терпением Антона, в которой он проиграл.       Настало время для награды для победительницы.       В лоджии было тесно, половину пространства занимал матрас, застеленный одеялом. Антон уселся на край, а Машу уложил себе на бëдра лицом вниз, удерживая одной рукой еë запястья, а другой – ремень.       – Эй, я же пошутила про наказание, – нервно засмеялась Маша и вдруг сорвалась на звонкий крик: ремень со свистом пронëсся в воздухе и жгучим ударом стеганул еë по ягодицам.       У Антона горели руки и грудь. Из сердца, как из жерла вулкана, растекалась кипучая кровь – лава.       Маша добилась своего.       Терпения у Антона совершенно не оставалось, и сжав посильнее тонкие Машины запястья, снова ударил ремнëм. Новый стон прозвучал сдавленно и томно. Антон намеревался расслышать прежде неизведанные интонации обожаемого голоса. Таким он его прежде не знал: жалобным и заглушëнным стыдом. Именно отзвуки стыда толкали Антона ударять снова и снова, срывая их с неласковых губ, а вместе с тем оставляя на бледной коже бордовые полосы. Маша кусалась, царапалась и то и дело звала Антона, но то не был зов отчаяния или боли. Она исступлëнно повторяла его имя и стыдливо прятала раскрасневшееся лицо. Когда Антон развернул еë к себе, ахнула. Взволнованная и хрупкая она осталась сидеть на его коленях, подставляя под ласки плечи и грудь, с которых неторопливо слезало кружево. Совсем слабая, Маша повиновалась Антону, который, не переставая исцеловывать еë, повалил на матрас, а сам навалился сверху.       «Слабая телом, но не духом».       Нечаянно Антону вспомнилось, как Маша пьяная плакала при нëм. Тот миг он часто воспроизводил в сознании и корил себя за собственную слабость, за наивную веру, что Маша, оставив на полу остатки одежды, оставила и доспехи. Оборона её сердца не прекращалась никогда. Так поэтому, облачëнная в стойкий металл даже будучи обнажëнной, она лежала под ним и ждала продолжения.       – Секунду, – сказал он и рванул в гостиную, откуда скоро выскочил с упаковкой презервативов и лубрикантом.       – Готовился? – беззлобно усмехнулась Маша.       – Нет, у меня всегда на всякий случай есть. Просто... до этого я был не готов, – пробормотал Антон, разрывая торопливыми пальцами упаковку презерватива.       Руки не слушались его, и он едва ли не повредил тонкий резиновый слой, как вдруг поверх его запястий легла прохладная Машина ладонь.       – Не торопись, я никуда не ухожу, – она помогла ему надеть презерватив и неторопливо раскрыла флакон с лубрикантом.       Спокойный тон Маши выводил Антона из себя, и даже в столь мимолëтной фразе он обнаружил жёстокую мысль:       «Она уйдëт».       Уйдëт, оставив на сердце Антона лютое пепелище. Это сейчас она улыбается и сквозь улыбку постанывает от прикосновений пальцев, обмазанных лубрикантом, но по окончании покинет квартиру сурово и холодно. Истерзанный злыми мыслями, Антон до одури впился губами в хрупкую Машину шею. Маша взвыла от бессилия. Антон еë телом управлялся, как хотел, и в глубине души стеснялся этого, но неведомая сила толкала его продолжать. Обуреваемый ею, он уложил Машу на бок, а сам устроился между еë ног. В такой позе они оказались вплотную друг к другу.       Каждое движение откликалось скрипучей трелью пружин. Антон толкнул тазом, хватая одной рукой Машино бедро, а другой – поясницу. Всë в этом суматошном вечере сводило его с ума: запах кожи Маши, её порывистое дыхание, и боль от ногтей, вонзающихся в спину. Сводил с ума дикий жар, пожирающий тело изнутри. И если царапины стерпеть удавалось, этот жар – никак. Ему невозможно было противиться, и Антон, изнемогая от удовольствия, ускорялся под крики Маши, которые та безуспешно заглушала, кусая чужие плечи. Она и рычала, и вздрагивала, и пыталась отстраниться, жадно дыша, но тут же со всей остервенелой прыти металась обратно в объятия.       «Сумасшедший вечер», – пронеслось у Антона в мыслях, когда он оказался на грани истомы, и судорожно выдыхая, обессиленно уткнулся головой в Машино плечо.

***

      Тишина душила Антона. Он стоял в коридоре, прижатый к стене, не отрывая глаз от пола. Маша стояла напротив, скрестив на груди руки и усмехаясь, с тенью злой ухмылки:       – Тогда зачем приехал, если не хочешь заниматься сексом?       – Чтобы побыть с тобой, – отвечал Антон, судорожно вдыхая растерзанной грудью прохладный воздух.       – Я в самом начале обозначила, какие у нас отношения, – отсекла Маша строго.       – Я знаю, просто, – опешил. Ужасно хотелось увидеть в Машином лице былую беззаботность, но от той не осталось и следа. – Подумал, что мы можем увидеться и провести время без этого.       – Ах, я забыла, что ты тонкая натура, – фыркнула Маша равнодушно. – Только ответь: зачем соглашался на секс, если такой невинный?       Антон вспыхнул. Ледяным, ровным голосом Маша всколыхнула в нëм всë живое.       – Ну, Антон, ответь. Мне правда интересно, раз ты такой чуткий и нежный, почему предпочëл пользоваться моим телом?       – Я хотел... хотел быть рядом. И надеялся, что чем чаще буду рядом и стану играть по твоим правилам, смогу изменить твоë мнение. Я думал, ты полюбишь меня, – пока говорил, видел, что на лице Маши не дрогнул ни один мускул. – Видимо, ошибся.       Маша помолчала, а затем уверенно выдала:       – Да. Ты ошибся.       Антона как ледяной водой окатили. Взгляд его неустанно бегал из стороны в сторону, цепляясь то за острые Машины плечи, то за тонкие губы, то за глаза – два голубых пожара.       – Мне... лучше уехать? – взволнованный, Антон едва ли связывал слова.       – Как хочешь. Мне всë равно, – сказала и тут же ушла в сторону спальни.       Антон хотел было что-нибудь сказать, но говорить было нечего. Он только молча смотрел Маше вслед, перебирая ворох бестолковых мыслей.       Перед глазами всплыл образ одной из карт, на которых гадала Айшель в день своего возвращения из Баку. Это был образ горящей башни, из которой падали обезумевшие люди. На мгновение Антону показалось, будто Машина квартира – башня. Покинув её, громогласно хлопнув дверью, он спасётся: уйдёт гордо, по-английски, будто ничего из прошедшего его не ранило. Но как только Антон оказался в проходе, замер. Пришло осознание, которое прокатилось по телу жгучей испепеляющей волной.       Горящей башней был он сам.

***

      – Может, останешься? – спросил Антон жалостливо, стоя в дверях ванной, наблюдая, как Маша ополаскивает водой лицо. На тонких ногах еë и ягодицах осталась пара синяков.       – У меня одежды никакой нет.       – Я дам, – неловко бросил Антон, и Маша рассмеялась.       – Не ехать же мне в твоих шмотках на работу. Нет, Антон, я домой. К тому же, Гелла без присмотра, – она прошла к выходу, где стоял Антон, преграждая путь. – Ну, не делай такие глаза, пожалуйста. Ты как кот из «Шрэка».       Антон опечаленно вздохнул, хотя при упоминании мультипликационного зверька, слегка усмехнулся.       – А хочешь, поедем ко мне? Соберешь нужные вещи, а с утра вместе на работу, – Маша осеклась. – А, я же завтра с ночёвкой останусь на дне рождении Айшель...       – Я тоже приглашëн, – встречая удивление Маши, добавил: – Меня Евгений Васильевич позвал.