Театр потерянных душ

      Разговор шёл тяжело. Каждое новое слово душило и пробивало до дрожи. Айшель рассеянно водила глазами по тревожно трусящим белоснежным коням из колесницы Машиной души и с ужасом наблюдала, каким непроницаемым оставалось её лицо. Маша на протяжении их с Айшель разговора больше молчала. Впрочем, от неё и не ожидалось ничего другого. Айшель понимала: никто кроме неё не осознает значимость злого знамения, каким представлялось отсутствие у Стефана души. И всё же моментами ей становилось и обидно, и страшно: в большом кругу из близких людей она оказывалась совсем одна, а виной тому – ужасный дар, который был и её проклятием.       Айшель всё заглядывала в холодные Машины глаза, надеясь различить в них хоть каплю участности, но те оставались леденяще спокойными. Вдруг губы Маши чуть дрогнули. Айшель даже невольно подалась вперёд, как рвётся брошенный питомец к рукам доброго человека.       – А ты слышала, – нерешительно и будто на распев изрекла Маша, – что двадцатого сентября Луна красной будет?

***

      «Почему он здесь?»       Бездонные чёрные глаза, чёрные, как великая тьма мира, непроглядная, необузданная, всепоглощающая, неторопливо скользили вдоль мельтешащих фигур официантов. Тонкие губы были растянуты в мечтательной улыбке. На них блестела влага, оставшаяся после глотка шампанского.       Эрн наблюдал за Стефаном и чувствовал, будто вновь обрастает плотью, и плоть эта покрывалась ледяной испариной. Он сильно рисковал: вот-вот он мог оказаться замеченным, но тело не сдвигалось с места. Стоял, как вкопанный, как в ужасе стояла Айшель перед ним в их первую встречу. Теперь он понимал её особенно точно. Теперь предельно ярко стало осознание самой жизни. Жизни, которую Эрн забыл и вспоминал по кусочкам весь этот вечер. Он вспомнил слишком много, и казалось, сейчас все обрывки соединялись в один единый узор. Чем дольше Эрн смотрел на Стефана, тем сильнее сгущались краски и сплетались вместе орнаменты. Орнаменты дикие, восточные. И вот они рассыпались, когда взгляд бездонных чёрных глаз поймал его фигуру.       Эрна будто с размаху ударили звонкой плетью. Он хотел было рвануть прочь, но было поздно: Стефан словно никого не замечал вокруг кроме него, и брови его жалостливо сдвинулись к переносице. Улыбка стала шире, и до того она была доброй, но до безумия холодной, что Эрн стал сомневаться в реальности происходящего. Не отдавая себе отчёта, он двигался к столу Стефана. Его тянула сила невообразимо мощная, роковая. Оказавшись совсем рядом, Эрн вновь обрёл рассудок, но было поздно: Стефан сидел перед ним через стол и был близок как никогда.       – Добрый вечер, Эрнест Охарович! Давненько мы с вами не виделись, да? С шестьдесят седьмого года, если не ошибаюсь? – обратился Стефан совершенно беспечно и весело, будто всё происходящее являлось встречей давних друзей. – Вы многое вспомнили, не так ли?       – Из-за вас я потерял память? – решительная интонация Эрна заставила Стефана несколько смутиться. – А вам хотелось бы помнить о всех пережитых ужасах? Я думал, в наше знакомство вы как раз бежали от памяти о них, – он задумчиво повертел в руках бокал, удерживая его за ножку, будто в действительности был растерян. – Вот, решил облегчить вашу участь.       Эрн не удивлялся и не боялся. Странное спокойствие охватило его, что ни одной мыслью он не перебивал Стефана.       – Знаете, я надеялся, вы последуете за мной. Ваш карьерный успех продлился бы в стократ больше, чем в рамках вашей столь короткой и несчастной жизни, – заметив внезапное недоумение Эрна, добавил: – Хотите сказать, ваша жизнь была счастливой?       – Она не была ужасной. В ней были небольшие радости.       – А вспомните, что было ещё. Я даже напомню: вы родились в семье, где бедную деревенскую девушку силой выдали замуж за взрослого мужчину. Она чуть не умерла во время родов. Затем ваше прекрасное детство, где, на сколько мне не изменяет память, вы сталкивались с насмешками сверстников, а дома – с избиениями от отца. Помните, как долго они длились? Не помните? А я помню: вплоть до вашей женитьбы. Бесспорно, Лале стала лучом света в тёмном царстве вашей судьбы, но что вам пришлось пережить незадолго до встречи с ней? О, это вы однозначно помните. Прекрасно ли знать причину долгое время необъяснимой ненависти к Юрию Даниловичу?       Эрн поник. Он долго молчал и вскоре спросил:       – Почему я продолжал общаться с ним?       – Вас заставили уверовать, что боль – один из языков любви. Подумаете, вы ведь и отца любили, хоть тот бил вас. И Юра был вашим другом, хоть и совершал над вами бесчинства, – Стефан сделал ещё глоток вина. – Знаю, что вы захотите сказать. Вы были счастливы в браке, и Самир Мухамедович открыл для вас настоящую дружбу. Но разве эти мимолётные моменты счастья компенсируют весь пережитый ужас? А вспомните, как в браке вы страдали, панически боясь окунуться в бедность? – вдруг в его взгляде мелькнула добрая искорка, будто то было знаком сострадания. – Тогда-то ко мне и обращаются люди. Поверьте, вы не были первым и не были последним.       – Неужели я был так бездарен, что без вашего вмешательства ничего бы не смог?       – Ни в коем случае! Я лишь подготовил трамплин для вашего полёта. Вы бы летали и без меня, но летали бы низко и совсем недолго. А вот стоил ли риск этого высокого полёта... Тут не мне судить. Я лишь исполнил ваше желание. А вы как считаете, стоил?       – Я не знаю.       Стефан усмехнулся.       – Скоро поймёте. Близится день, когда вы узнаете цену успеха, – Стефан поправил тугой узелок галстука, вытер платком влажные губы. – К слову, я рад, что одну из своих проблем вы сумели решить сами. Это доказательство вашей силы воли.       – О чём вы?       – Об Искандере. Забыли? У Лале ведь был выкидыш.       Эрн замер, не в силах выдавить и слова. Страх по-прежнему не терзал его, но что-то живое внутри заклокотало. Призрачное сердце?       – Мне пора, Эрнест Охарович. Простите, что не могу провести с вами чуть больше времени, да и рассказать больше. Вы невероятно умны: поймёте всё сами в назначенный час, – Стефан поднялся из-за стола. Счёт был давно оплачен, потому ничто его больше не держало в ресторане. – До свидания, Эрнест Охарович.