Театр потерянных душ

      Айшель замерла под золотым софитом, отчаянно повторяя воспалённому страхом воображению, что всё вокруг не предоставляет опасности. Но до чего же жутко оказывалось стоять в одиночку на сцене, не в силах ни кинуться к Жене или Маше в объятия и проплакаться хорошенько. Стефан долго и внимательно глядел на неё и на установленные на её спине крылья. Плечи от них ужасно болели. Именно в этот миг Айшель не понимала, что вынести ей тяжелее: то, как страдало тело или как страдала та призрачная сущность, что называлась душой. Она знала, что не обладает ею. Но что-то внутри рыдало и выло, и чувство это с каждой секундой под прицелом множества глаз обострялось, жгло щёки и грудь и душило. Айшель нечаянно коснулась ладонью живота, где, казалось, был источник столь ужасной и доселе неизвестной ей пытки.       – Взгляните на Айшель Исмаиловну. Очаровательна, как и её тёзка, не правда ли? Только именно в нашей я обнаружил такой редкий порок, который покорил меня в своё время в Магдалене: лживая добродетель, – Стефан махнул рукой, и свет из золотистого стал кроваво-красным, и из оркестра взревели барабаны. – Гордость родителей, прекрасный друг и радость для будущего супруга. Но осталась бы она такой же для них, если бы те знали её секрет? Какой секрет, спросит меня наша публика? А что у Айшель Исмаиловны нет души!       Зал разразился тревожными криками.       – Представляете, душа не потеряна – её просто нет! Айшель Исмаиловна догадывалась об этом, а потому сразу поняла: ей не быть «своей» в этом мире людей, где каждый имеет душу. Но чтобы не выделяться, она начала лгать: лгать, что она такая же, как все, что нечего ей скрывать. Только раньше это была маленькая ложь. Но с моим появлением в «Коммуне» ситуация достигла апогея: маленькая ложь стала огромной! Айшель Исмаилова начала лгать всем вокруг. А знаете, какой была ложь? Что она так же ничего не знает, как и все вокруг. Но Айшель Исмаиловна уже давно общается с духом своего предка – Эрнеста Охаровича. И тот советовал ей спастись. Как думаете, спаслась ли она? Или ложь привела её сюда, в наш театр потерянных душ?       Айшель опустила в пол глаза: слепил жгучий красный прожектор, и голос Стефана могучими ударами молота бил по черепной коробке, как по наковальне. Вдруг он изменился в лице, нахальная улыбка исчезла, а брови жалостливо выгнулись, образуя на высоком лбу сетку глубоких морщин.       – Вы так отчаянно бежали от меня. Но в нас с вами гораздо больше общего, чем со всеми вашими нынешними друзьями, – он заговорил гораздо тише, но так же уверенно: – Я прощу вашу ложь, прощу страх. А они – нет. У них есть душа. А у нас с вами – нет.       Айшель посмотрела на Стефана глазами, полными слёз, но тут же отвернулась: перед его пытливым, бесчеловечным взглядом она чувствовала себя распятой. Будто полностью обнажённая Айшель стояла, задыхаясь от ужасного, непосильно огромного стыда, а глаза публики впивались в неё, как впивались ржавые гвозди в тело пророка, оклеветанного, как преступник.       Эрн стоял в замешательстве: тело его будто рвалось помочь Айшель, и губы дрожали в попытке изречь хотя бы слово, но ничего не происходило.       – Ну что, Евгений Васильевич, будете так же язвить? – обратился Стефан к Жене, стоявшему неподвижно на другом конце сцены. – Почему молчите? Неужели поняли, что вам Айшель Исмаиловну ничем не удержать? – он снова обернулся к ней. – Я знаю о ваших страданиях на протяжении всей вашей жизни. Я чувствую их: мне знакомо это. Я, демон Белиал, знаю, каково это – быть изгнанным с небес. Пойдёмте со мной, и вы никогда не будете потерянной.       Тут вкрадчивую игру скрипки перебил язвительный смешок. Стефан, будто внезапно разъярённый, кинулся к Жене, который ни на секунду не терял собранного вида. Эрн двинулся следом, взметнув полами мантии пепел.       – О, вы стали разговорчивее? – процедил он с натянутой вежливой улыбкой. – Хотите, может, тогда, сами будете вести постановку?       Женя выхватил из рук Эрна фонарь, и тот возгорелся диким, янтарным пламенем. Все тут же отшатнулись, будто пламень был неудержимым. Женя и сам чуть не выронил фонарь из рук, будто держал в них неподвластную ни человеку, ни духу, ни демону стихию. Янтарное зарево заполонило сцену, вырвав из тени Антона и Машу.       – Раз сегодня вечер исповедей, прошу выслушать и меня, – обратился Женя к залу, откуда беспорядочно доносились гневный шёпот вперемешку с перевозбуждённым дыханием. – Моя жизнь никогда не была полностью счастливой. Я много страдал, но не подавал виду: думал, никому не интересно, что у меня на душе. Но недавно всё изменилось. Я открыл Айшель свою душу и знаете... никто не относился ко мне с теми же нежностью и любовью, как она.       Тень Айшель метнулась к Жениной и обняла её.       – Когда я решился на откровение, то понял, что вырос, и что надо идти дальше.       – Выросли? А может, вы просто сбежали от того маленького мальчика, чтоб не жалеть его?       Женя обернулся: вместо его собственной тени на стене растянулась тень ребёнка, волосы которого вились, подобно мелким рожкам.       – Я сделал всё возможное, чтобы этот мальчишка сейчас был счастлив и мог своё счастье отстоять.       – Ах, счастье! – усмехнулся Стефан, демонстративно щёлкнув пальцами, словно его посетила некая важная мысль. – А вы уверены в нём?       – Я долго был несчастен, так как на моё детство выпали слишком суровые испытания. Но знаете что? Да, я уверен что счастлив! И я не потерян.       – Однако, вы здесь, как и все ваши близкие, – Стефан размашистым жестом указал на всех присутствующих.       – Я там, где находятся мои близкие. А они всегда там, где нахожусь я. Значит, мы все друг друга нашли, и никто не потерян.       – А что вы скажете на счёт Айшель Исмаиловны? – на этот вопрос Женя ничего не ответил, устремив взгляд напротив, где стояла Айшель, угнетённая своим ангельским образом. – Вы не понимаете, с какой силой имеете дело. Хотите сказать, сможете в полной мере оценить дар Айшель Исмаиловны и понять, что чувствует она? Да ведь здесь ей суждено быть потерянной, среди вас, простых смертных.       Игнорируя все слова Стефана, Женя направился к Айшель. Пока шёл, сам удивлялся: весь спектакль он и все его спутники будто уверовали, что им не подвластны собственные тела. Однако, теперь Женя двигался, гордо расправив плечи и вдыхая полной грудью воздух, пропитанный пеплом.       – Ты чувствуешь себя потерянной? – свет фонаря стал нежно-жёлтым. Женя взглянул на Айшель трепетно и нежно, пока она едва сдерживала собственные слёзы. – Тогда я нашёл тебя.       – У Айшель Исмаиловны нет души. Она не переродится и не встретится с вами в раю. Её судьба – забвение.       – Тогда я отдам ей свою душу.       Зал ахнул. Оркестр затих. Айшель наконец подорвалась с места и кинулась к Жене в объятия. Он расстегнул ремни на её спине, и крылья громогласно обрушились на пол. Айшель сотрясалась от рыданий, но постепенно успокаивалась в объятиях Жени.       Стефан опешил, не обнаружив нигде поддержки. Тогда он, собравшись с силами, выдавил:       – Эрнест Охарович, как вам эта нахальная импровизация?       – Евгений Васильевич прав, – ответил Эрн, помедлив. – Единственный способ выбраться отсюда – отстоять собственное счастье.       – Перед кем же? По-вашему, кто-то заинтересован в вашем благе?       – Я заинтересован. Как и все мои близкие были заинтересованы, – отвечал Эрн спокойно, но вдруг оробел, встретившись взглядами с Айшель, Женей, Машей и Антоном. – Я осознал это только сейчас.       – И что же? Вы – потерянная душа. Я давал вам шанс примкнуть к моей свите, но вы отказались. И что вы получили? Полвека заточения. А теперь чего хотите?       – Я хочу воссоединиться с Лале.       – Так давайте её сюда приведем! Это вовсе не проблема.       – Лале никогда бы здесь не оказалась. Она очень сильная. Мне стоит стремиться за ней, – его голос дрогнул. – Раз не в этой, то в следующей жизни я обязательно достигну той же силы.       На сцену обрушились овации. Женя направил фонарь в сторону зрительного зала и нечаянно поёжился: там никого не было. Ни в оркестровой яме, ни в рядах бархатных кресел.       «Тогда для кого была вся эта игра?»       – Вы, смертные, никогда не принимаете тех даров, что преподносят вам мудрейшие существа, – грустно улыбнулся Стефан. – Хорошо! Но не думайте, что вы где-то одержали победу. Это игра куда более изящная: это игра театральная. Если вы и победили кого-то... то только самих себя.       Янтарное зарево остыло, стало нежно-жёлтым и до того ярким, что его хватило, чтобы осветить весь зал. И в действительности: вся постановка предназначалась для актёров, участвовавших в ней.       – Что ж, кто там собирался жертвовать душой? О, Евгений Васильевич! Вашей души хватит на всех в этом зале. Но пожертвуете Айшель Исмаиловне половину.       Женя кивнул с широко распахнутыми глазами, будто не веря в то, что вот-вот произойдёт.       – Я исполню самые сокровенные желания каждого, но для начала подарю частичку души Евгения Васильевича Айшель Исмаиловне. Поверьте, никакого подвоха здесь нет: это моя благодарность за столь захватывающее представление. Только учтите, Айшель Исмаиловна: больше вы не увидите души. Вы готовы отказаться от особого дара?       Айшель взглянула на Женю, хлопая ресницами, на кончиках которых сотрясались слезинки.       – Ты всегда будешь для меня особенной. Для всех нас, – Женя, улыбаясь, обернулся к Антону и Маше, и те, ощутив безопасность, приблизились.       Айшель прильнула к Жениному телу со всей силы, зарываясь пальцами в бордовую ткань пиджака. Тёплый медовый свет стал сгущаться, образуя светящиеся узоры волнующейся воды.       – Согласны ли вы связать ваши души навеки, чтобы, разлучаясь в момент смерти, воссоединяться вновь и вновь, обретая жизнь?       Айшель отчаянно закивала, не отпуская Женю. Тот ответил уверенно, но шёпотом:       – Да.       – На будь то ваша воля. Дарую вам вечность, чтобы убедиться в правильности своего выбора, – Стефан тяжело вздохнул и сложил руки по швам.       В этот миг золотистая волна обрушилась на Женю с Айшель и, растекаясь, охватила всю сцену. Всюду было это золотистое свечение. И эхом, под шум блестящей пены, раздались слова Стефана:       – Мы ещё обязательно встретимся, – поймав на себе Женин взгляд, добавил: – Удачи, папаша.

***

      Маша проснулась, когда уже во всю светило солнце. Она судорожно стала искать телефон и на кровати, и на тумбочке, но обнаружила его заряжающимся за рабочим столом. Там же стоял поднос с сервированным завтраком. Маша не разглядела, что было на тарелке, но ощутила невыносимый голод, когда до её ноздрей донеслись ароматы свежей выпечки.       Антон осторожно зашёл в спальню, но, увидев Машу бодрствующей, улыбнулся, расправил плечи и направился к её кровати.       – Доброе утро, – сказал он, садясь на край постели.       – Доброе.       Заметив встревоженный Машин вид, Антон сказал:       – Мы успеваем на работу, всё нормально. У нас есть ещё два часа.       – Дело не в этом, – она приподнялась с подушки. – Я сон такой странный видела... не знаю даже, как описать.       – О, понимаю, мне тоже что-то непонятное снилось, – он вдруг замолчал, глядя то на стол, то на Машу, затем стукнул себя по лбу и сказал: – Я же чай тебе не сделал... Сейчас вернусь.       – Подожди! – Маша успела ухватить его за рукав футболки. – Не уходи. Сам сказал – у нас есть ещё время. Давай просто вместе полежим.       Антон сначала смутился, но вскоре лёг рядом с Машей, оставив всё одеяло ей.       – Кстати, какое сегодня число? – спросила Маша.       – Двадцатое.