Дети погорелого театра

Раньше его будила мама. Теперь Слава вставал по будильнику, и его уже на второй раз начала раздражать мелодия будильника. Но сменить её он не мог. Такая же мелодия была у мамы. Жизнь вокруг продолжалась. Отец также ходил на работу, брат в школу, а Слава… Он просто существовал и не особо следил, что он делает. Вроде собирался куда-то утром, отсиживался на уроках, приходил домой и просто залипал в стену, пока не приходили отец и брат и не звали его ужинать. Они разговаривали о чём-то, пока Слава молча ковырял вилкой тарелку, пытаясь в себя запихнуть макароны. А после цикл повторялся и так раз за разом. Он настолько не следил за временем, что и на выходных собирался в школу, пока его не останавливал брат, смотря при этом, как на сумасшедшего. Наверное, он таким и был. После похорон отец сразу же убрал все вещи мамы. Вот так живешь в квартире больше пятнадцати лет, а после смерти даже и напоминания не останется. Слава только успел урвать фотографию, где они с мамой стояли на фоне какого-то леса. Он поставил её в рамку, хотя раньше считал, что это слишком по старпёрски. Теперь же тщательно протирал ее, чуть ли не каждый день. Он ощущал, что его будто перестали замечать. Отец и брат и вовсе его игнорировали, говоря лишь по делу (например, ругая его за ту истерику на кладбище). И одноклассники тоже постепенно стали сторониться его. Вначале это слабо проявлялось: его друзья пытались с ним поговорить об обычных вещах, но Слава отвечал односложно. Это казалось таким бессмысленным, какое ему теперь дело до этого? А потом уж, когда он не выдержал и всё же пролил пару раз слёз на уроках, то все и вовсе стали обходить его стороной. Ведь считали его неуравновешенным. На их лицах вроде и читалось сочувствие, но никто и не удосужился сказать ему хоть и одно успокаивающее словечко. Хоть какое-то. Но Славе было всё равно на это. Наверное. Он просто уже не чувствовал ничего. Его жизнь будто застряла на одной ноте, и эта нота была не очень радостной. Но он почувствовал жгучую обиду, когда отец внезапно сказал ему: — Кончай уже с кислым лицом ходить. Хватит уже строить из себя бедного несчастного. Вначале Слава обрадовался, что на него обратили внимание. А потом до него дошёл смысл слов. И он сжал кулаки, опуская взгляд. — Конечно, — прошептал он. А сам внутри не понимал: почему? Что ему надо сделать, чтобы отец хоть на секунду обратил внимание на его состояние, хоть секунду проявил сочувствие, хоть на секунду сказал что-то приятное? Он устал смотреть на безучастие отца, на его безразличный взгляд, который особо и не смотрел в стороны Славы. Неужели так сложно было хоть что-то сказать, хоть любую шаблонную успокаивающую фразу? Да, она бы выбесила его до чёртиков, но так он хотя бы почувствовал, что отцу не всё равно. — Все с этим сталкиваются. Здесь нечего драматизировать. Слава от этих слов чуть не подавился. Он вновь почувствовал тошнотворный комок в горле. Выйдя из-за стола под взгляд отца «не закатывай только ещё одну истерику», он пошёл в туалет, ожидая, что его опять стошнит. Но его не вырвало. Зато он мог отсюда идеально слышать, как отец подбадривал Александра и говорил, что тот точно сдаст ЕГЭ на высокий балл. И от этого стало ещё поганее. Он никогда и предположить не мог, что их семья будет трещать по швам. Раньше тоже прослеживалось шероховатости: отец не особо интересовался семьёй, Александр был слишком высокомерен, но маме удавалось сглаживать их и держать семью вместе. Славе казалось, что он держался тоже благодаря ей. А сейчас распался на беспорядочные осколки, которые то, и склеить больше нельзя. По ночам он часто не мог заснуть, боясь увидеть кошмар, который из раза в раз повторялся. Уж излишне распухший труп мамы с проглядывающими венами с синим цветом кожи, с отходящими швами, где проглядывались куски мяса и с блёклыми серыми глазами. И она медленно подходила к нему, звала его с собой, называла зайчиком (правда при этом она слишком шипела, и голос был совершенно не похож на маму). И Слава каждый раз боялся её, просыпался в холодном поту, пытаясь отдышаться и отойти от сна. И тут же чувствовал себя ужасно виноватым, почему его мозг запомнил маму такой? Почему он пугался её? Она не заслужила этого, мама была хорошей и доброй, а он извратил её до монстра в ночных кошмарах. И после этого он включал свет и подходил к фотографии на столе. Слава рассматривал её, старался убедить себя, что так выглядит его мама, опасаясь совсем забыть её. Он проводил пальцем по стеклу, будто желая вновь прикоснуться к её нежной коже, пытался убрать локоны с её лица, будто это была не фотография, а реальный человек. Но ничего не получалось, он просто смотрел на неё, пытаясь не уснуть. Ведь тогда нечто страшное вновь придёт в его сон. Но под утро всё же засыпал. По-настоящему высыпаться у него получалось на уроках. За сорок минут (даже чуть меньше) он не успевал увидеть сон, зато успевал поспать. Правда, из-за этого сильно страдала его успеваемость. Но Славе было как-то плевать. Некоторые учителя говорили: «Украинцев, ты раньше времени расслабился!». Да, конечно, он прям на отдыхе. Хотелось истерически смеяться с этого, но он сдерживался, а то точно психом посчитают. Но когда им классная руководительница распечатала табель с оценками и что у кого выходит в этом триместре, то Слава слегка занервничал. У него было столько двоек, что он боялся, как на это отреагирует отец. Наверное, опять скажет, что хватит горевать, надо браться за ум. Или ремня даст. Отец хоть никогда его и не бил, но почему-то сейчас казалось, что обязательно изобьёт. Слава хотел просто не показывать, но классная руководительница потребовала, чтобы родители расписались. И когда он поднёс листок к отцу с просьбой расписаться, тот молча взял ручку, чиркнул в углу и продолжил дальше смотреть телевизор. Слава ещё несколько секунд простоял, ожидая, хоть какой-то реакции. Но её не было. Отцу было плевать. А Славе было больно. Неужели он настолько незначительный, что его можно было попросту не замечать? Почему? В чём он провинился? Он просто хочет, чтобы кто-то мог говорить с ним так же как мама. Но, похоже, это было нереально. Мама была такая единственная. Он всё чаще думал о том, есть ли какая-то жизнь после смерти? Раньше он не обращал на это внимание, да, есть какой-то там бог, его бабушка ходила в церковь и постоянно поздравляла их с православными праздниками, но сам он скептично относился к этому. Считал это дуростью. Но сейчас он хотел надеяться, что это всё правда. Что мама следит за ним с небес или с чего-то другого. Но что она ждёт его. Так же переживает за него. Но он понимал, что как бы ни хотелось верить, не было никаких доказательств. Всё это лишь домыслы старых людей, которые использовали религию для обмана бедного народа. — Мама, я так больше не вынесу, — говорил Слава, держа рамку, — я устал. Раньше он считал, что говорить так вслух это слишком странно. Но сейчас просто уже не выдерживал, ему хотелось выплеснуть всё, хоть куда-нибудь, хотелось, хоть кто-нибудь его услышал. Поэтому придя после школы, у него появилась ясная мысль в голове: «надо поговорить с мамой». — Я чувствую, что больше никому не нужен. Ведь кому нужно вечно ноющее нечто, да? — он вздохнул. — Только ты меня понимала. Но теперь тебя больше нет, и я… я не знаю, что мне делать. Вся жизнь кипит вокруг, а мне будто выкинули на её обочину. И это нечестно! Почему все остальные веселятся, а я должен страдать? За что? Слава провел пальцем по деревянной рамке. — Я не знаю, есть ли жизнь после смерти, но… я хотел бы, что бы была. Потому что, если ты всё ещё со мной, то мне как-то легче, — он зажмурил глаза, собираясь с силами. — Поэтому, если ты всё же есть, то… пожалуйста, дай мне знак. Иначе я точно рехнусь. Он напрягся, судорожно бегая взглядом по комнате. Должно же что-то шевельнуться, что-то произойти. Он верил, что мама здесь, она не оставила его. Она всегда заботилась о нём и сейчас тоже. Но ничего не двигалось. Всё наоборот будто замерло и притихло. Слава начал крутить головой, думая, что может он чего-то не заметил, может чего-то упустил. — Подай мне знак, — попросил он вновь. Всё было так же тихо. И эта тишина давила, будто напоминая ему об одиночестве. Что никто ему не поможет. Что никому он не сдался. Ненужный человек. Ненужный ребёнок. Он сильнее сжал рамку. — Дай знак! — надорвавшимся голосом сказал он. И опять не увидев ничего, он яростно бросил рамку с фотографией в стену. Она с треском разбилась, и осколки стекла упали на пол. Всё это бред! Бога нет, как и загробного мира! Слава тяжело дышал. Как он мог повестись на такое? Дурак. Но тут он поглядел на пол и понял, что натворил. Чёрт! Он подскочил, разглядывая осколки разной длины, которые блестели от цвета люстры. Деревянные детали тоже поломались и лежали в этой груде. — Извини, извини, я не хотел, о боже, — Слава аккуратно разгребал обломки, пытаясь достать фотографию. Его руки дрожали. Как он мог без задней мысли бросить фотографию с мамой? Он ужасался сам себе. А что если она помялась или и вовсе порвалась? От этой мысли он стал ещё быстрее доставать её. Но она была цела. Даже края не погнулись. Он с облегчением вздохнул, откладывая её подальше, чтобы не задеть. Теперь ему предстояло убрать осколки. Слава взялся за стеклянный осколок. И тут же порезался. Он айкнул и прислонил палец тут же к губам. Больно. Он глянул на то, как из пальца падает кровь на пол. Неплохо так льёт. И опять засунул палец в рот, смачивая его слюной, будто бы она могла остановить кровотечение. Но тут впился взглядом в другие осколки. Более крупные. Если маленький так неплохо порезал, то как сильно могут другие? Смогут ли они перерезать вены? Он замер, не двигаясь. Если он перережет вены, то умрёт. И это было неплохо. Его страдания бы прекратились, он бы просто перестал существовать. Ведь ему и больше не было смысла продолжать изо дня в день бессмысленные действия. Да, и другие вздохнули бы с облегчением: «наконец-то умер это вечно кислое лицо». А если нет? А если нет, то тогда они поймут, как ему было больно, что он не мог уже больше терпеть. И тут же возник в голове главный вопрос: как отреагирует отец? Он, наверное, начнёт жалеть, что не так много времени уделял ему, что не замечал его. И если Слава всё же выживет, то тогда отец раскается, скажет, как он был неправ. И тогда всё наладится. Слава потянулся к осколку, аккуратно беря его в руку. Он занёс его над запястьем и замер. Всего одно движение и всё. Он опустил чуть пониже, примеряясь к порезу. А как сильно надо жать? И будет ли это больно? Наверное, да. Но что стоит потерпеть какую-то малую боль, прежде чем навсегда успокоиться? Он сглотнул. Надо собраться с силами. Вдох, выдох. Но как только он замахнулся, то услышал звук открывающейся входной двери. Слава тут же остановился. Не успел! Он сжал осколок, царапая ладонь, и бросил его к остальным. Раздался звон. Почему ему так не везёт? Даже убить себя нормально не может! Он закрыл лицо ладонями. — Что ты тут опять учудил? — голос брата прозвучал сверху. — Рамка разбилась, — сказало он ослабевшим голосом, убирая руки от лица. Из ранок все ещё текла кровь. Чёрт, наверное, его лицо теперь тоже всё перемазанное. — И ты полез голыми руками убирать осколки? — пренебрежительно цокнул Александр. — Додумался. Иди отсюда, пока ещё чего-нибудь не сделал. Слава поднялся с пола. Он слабо улыбался. Его приметили. А стоило лишь всего лишь порезаться. Так мало надо было сделать. Неужели теперь всё станет хорошо? Но уходя из комнаты, он услышал раздраженное: «и за что мне такой брат попался?». И Слава понял, ничего не поменялось. И когда за ужином его вновь и вновь игнорировали, обсуждая лишь свои проблемы, он понял, что надо действовать. Не было смысла надеяться, что хоть что-то измениться. И тогда он начал готовиться. Первым делом он решил узнать всё про суицид и как это максимально сделать правильно. Но гугл выдал лишь телефон доверия, да статьи по типу «жить это хорошо, не убивайте себя!», «суицид не выход», но они ни чуть не помогали, а только бесили. Какой смысл жить, если ему ничего хорошего не светит в будущем? Если он никому не нужен? Единственный понимающий человек сгинул, а остальные не желают обращать на него внимания? И к тому же, если загробный мир всё же существует, то он будет с мамой! Хотя у него пробегали мысли, чтобы позвонить на телефон доверия. И даже один раз он скопировал их номер, чтобы набрать. Но тогда его остановила только мысль о том, что он им скажет. «Алло, здравствуйте, я хочу убить себя?». Звучало не очень. И к тому же, это, наверное, веский повод поместить его в психбольницу. А туда он уж точно не хотел, поэтому предпочитал держать всё в секрете. Изначально он хотел наглотаться таблеток. Но после, найдя несколько форумов об этом, понял, что это не совсем его вариант. Выживаемость слишком большая, да и есть риск сильно угробить почки и стать инвалидом. Тогда он хотел повеситься, но тогда возникало ещё нескольких проблем: где взять хорошую верёвку и куда её прикрепить? Он осмотрел все люстры в квартире и понял, что они недостаточно надежные. А он хотел раз и навсегда. Таким вариантом было огнестрельное оружие, но, к сожалению, у отца не было такого. А ему, школьнику, уж тем более нереально было его достать. Пару раз он вставал на подоконник, прицеливаясь, сможет ли прыгнуть? Но пятый этаж явно не был смертельным, а сколько бы он не ходил на крышу, та была закрыта. Он даже пытался проломить замок кусачками, но тот был слишком прочным. Пытался и просто отломать дверь крыши с петель, но она слетела лишь с одной, а все остальные так и остались стоять. Слава понял, что это бесполезно. Он уже совсем отчаялся и порывался просто схватить нож и перерезать вены, но боялся. Каждый раз рука дрожала и не могла опуститься на запястье. И в один день ему пришла идеальная идея: поезд. После школы он отправился не домой, а сразу к рельсам. Слава знал, что где-то далеко за домами ходила электричка, которая вела на различные дачи. Он никогда ею не пользовался, ведь они ездили на дачу на машине. Поэтому он слегка сомневался, найдет ли он станцию, но карты показывали, что он идёт в правильном направлении. Правда везде были какие-то заросли, еле видные тропинки, и он вообще боялся, что потеряется. Впрочем, тоже неплохой метод суицида. Небо было пасмурное. Впервые за все эти дни. Слава уже устал от яркого солнца, что будто напоминало ему, что всем всё равно. В воздухе пахло приближающимся дождём. И это радовало его, ведь хоть в день его смерти погода будет соответствовать настроению. Почему-то от этого он дернул плечами, будто ему не нравилась идея о суициде. Хотя столько уже думал об этом, что должен был смириться и, наверное, радоваться? Слава опять дернулся, понимая, как давно не испытывал хоть что-то хорошее. А после этого он ещё сомневается, делать ли ему суицид или нет, конечно же делать! Похоже, это просто инстинкт самосохранения всё ещё работает. Жаль его нельзя отключить. Собрав всевозможные колючки, он вышел к станции. Если это так можно было назвать. Просто бетонная полуразвалившаяся платформа, находящаяся рядом с рельсами. Никого рядом не было. Замечательное место. Но он всё равно пошёл в сторону вдоль рельс. Было бы неловко, если бы люди потом появились, и ему пришлось совершать суицид на глазах у них. Или, не дай бог, они бы принялись отговаривать его. Высокая трава щекотала ноги, опять цепляясь за него, оставляя на нём листики и колючки. Он по привычке отряхивал штаны, хотя понимал, как это бессмысленно в данной ситуации. Ну, какая ему разница, как будут выглядеть штаны, когда он помрёт? Явно ему будет не до этого. Холодный ветер завывал в вышине, тормошил его волосы и будто выталкивал его назад. Пытался остановить, но он не вёлся на это. Раньше, возможно, он бы поверил, что это знак, что мама пытается его остановить, но сейчас он понимал, что ничего такого нет. И он был полон решимости исполнить всё до конца. Наконец, он отошёл достаточно далеко от станции. Здесь никого не было. Только трава, рельсы и он. Слава замешкался, не зная, что делать. Ждать? Он снял портфель, бросая его куда-то, а сам лёг, кладя голову как раз на рельсы. Поезд проедет и разрубит его. И всё. Так легко и просто. Он смотрел на пролетающие серые тучи. Они медленно двигались по небу, перекатываясь, меняя формы и втекая друг в друга. Было так тихо, что можно было услышать шуршание травы. А поезд даже не приближался. Слава прикрыл глаза. Наверное, стоило написать предсмертную записку. Хотя ему казалось, что все всё и так поймут, почему он это сделал. Всё же брат и отец были не глупыми людьми, просто часто не хотели замечать очевидных вещей. Что ж, зато теперь они точно всё заметят. Почему-то Слава наслаждался мыслями о том, что отец будет жалеть, что не обращал должного внимания на него. Что он будет раскаиваться, говорить: «как же я раньше этого не понял?» и плакать, плакать, плакать. А все вокруг будут говорить: «ох, какой несчастный человек, потерял жену, а потом и сына». И отца это тоже будет бесить, ведь это только давило на новые раны. И он бы копался в себе, думая, как бы мог предотвратить это, как бы мог помешать. Но уже ничего нельзя было исправить. И отцу бы пришлось жить с этим осознанием до конца своих дней. Он не знал, сколько здесь пролежал. Уже начинало смеркаться. И он сам начал подмерзать, особенно холодом отдавали металлические рельсы. А поезд так и не приехал. Слава не собирался вставать, надеясь дождаться его. А что если он встанет, а поезд, как назло приедет в этот же момент. Поэтому он был нацелен его дождаться. Но когда уж совсем стемнело, он понял, что смысла не было. Он поднялся, отряхнулся и взял с земли портфель, еле как найдя его в зарослях травы. Почему всё идёт наперекосяк? По щекам покатились слёзы. Даже суицид у него не получается сделать. Он закричал, не сдерживая себя. Просто хотелось выплеснуть всё. Он пинал траву, пинал землю, пока и вовсе не упал на колени и начал колотить кулаками перед собой. Он не видел, что бьёт, перед глазами была пелена, но костяшки ужасно болели, возможно, он даже задевал рельсы. Но тогда ему было всё равно. Он захлебывался, на секунду замирал, а после опять начинал бить всё вокруг. Неожиданно, но ему стало легче. Внутри стало спокойнее. Он сорвал голос, голова опять раскалывалась от такой истерики, а на щёках засохли слёзы. Но всё равно ему было приятно. Будто он сбросил что-то тяжелое, что постоянно давило на него и буквально душило, не давая спокойно вздохнуть. Теперь он дышал полной грудью, и ему не было больно. Слава поднялся, уже даже не отряхиваясь от пыли. Было всё равно. Иногда он судорожно всхлипывал и икал. Но всё равно было хорошо. Он просто наслаждался тихой атмосферой вечера, идя вдоль рельс обратно домой. Неожиданно раздался гудок поезда. Слава обернулся, замечая желтые огни. Он остановился. Желания бросаться под подъезд уже не было, хотя всё равно проскакивала мысль, а что если?.. Но он отметал её и просто стоял, ждал, пока тот проедет мимо. Поезд мчался на полной скорости, мелькая желтыми окошками. В них просматривались тёмные силуэты людей. Порыв ветра развевал волосы и трепетал рубашку Славы. Колёса стучали об рельсы, создавая сильный гул. Поезд проехал мимо, и всё стихло.