The camp

      Семейное авто Аддамсов неспешно въезжает на территорию школы. Покидая автомобиль, Мортиша удивлённо осматривается по сторонам. — Так тихо, будто кто-то умер, — без тени усмешки произносит она, хмурясь. — Может, сон час? — пытается шутить её муж, не без труда протискиваясь в двери машины. — Добрый день, миссис и мистер Аддамс! — они оборачиваются на голос, замечая в дверях подоспевшую тучную женщину. Её седые волосы от быстрой ходьбы выбились из строгой причёски, а круглые очки съехали на кончик носа. Отдышавшись, она широко улыбается: — Рада видеть Вас! — А Вы… — Мортиша бросает взгляд на левую руку и, заметив кольцо, продолжает: — Миссис?.. — Миссис Дороти! — спешит представиться женщина, протягивая слегка подрагивающую руку матери Уэнсдей. — Лэйн Дороти — исполняющая обязанности директора школы.       Миссис Аддамс отвечает на рукопожатие, стараясь не сильно хмуриться от ощущения влаги, переползающей с чужой потной ладони на её собственную. — Мисс Уимс в отъезде? — спрашивает Гомес, когда Дороти приветствует и его. — Нет, — женщина качает головой, а затем со вздохом добавляет: — К сожалению.       Аддамсы в недоумении переглядываются. — Гомес, поднимись, пожалуйста, за нашей дочерью, помоги ей отнести вещи в машину, а мы пока переговорим с миссис Дороти. — Боюсь, что с первым будут некоторые… сложности, — запинаясь, произносит женщина, а затем, усиленно жестикулируя, приглашает их внутрь Академии. — Что случилось? — встревоженно спрашивает Мортиша, следуя вслед за женщиной. Миссис Дороти не отвечает, лишь прибавляет шаг.       Через несколько минут они оказываются возле кабинета директрисы. Помедлив всего секунду, исполняющая обязанности распахивает дверь, приглашая семейство войти. — Уэнсдей! — радостно восклицает темноволосая женщина, замечая свою дочь, сидящую в гостевом кресле. Она в несколько шагов оказывается возле неё и протягивает руки, замирая. — Всё ещё не любишь объятия?       Младшая Аддамс выставляет руку вперёд, призывая мать отойти на шаг назад. — Разве ты не рада видеть нас, Грозовая Тучка? — с досадой протягивает отец, поравнявшись с женой. — Я не поеду домой, — вместо ответа на заданный вопрос произносит девушка. — Что происходит, Уэнсдей? — спрашивает Мортиша, скрестив руки на груди. — Где Лариса? — Пожалуйста, присядьте, — вмешивается Дороти. Когда всё семейство располагается в креслах возле огромного дубового стола, женщина усаживается в директорское кресло, складывая руки в замок. Уэнсдей, недовольная этим, бросает на неё колкий взгляд. — Мисс Уимс увезли утром в больницу.

***

      Уэнсдей тихо открывает дверь больничной палаты, впуская в неё лёгкий сквозняк и запах чёрных лилий, которые девушка принесла с собой. Она аккуратно ставит цветы в вазу, взглядом пробегается по мерно пищащим аппаратам, поддерживающим жизнь директрисы Уимс, и плавно опускается на стул рядом с кроватью. Не отрывая взгляда от лица женщины, на ощупь находит её руку и мягко сжимает. С губ срывается еле слышный, неразборчивый шепот, а затем она замолкает, молча сидя рядом с директрисой.       За дверью палаты из стороны в сторону, скрестив руки на груди, нервно ходит Мортиша, то и дело поглядывая в прозрачное окно палаты. — Любовь моя, успокойся, может быть всё не так, как ты думаешь, — пытается вразумить её Гомес, удобно расположившийся на небольшом кожаном диванчике, стоящем у стены. — Она же ребёнок, Гомес! — резко останавливаясь напротив мужа, возмущённо произносит женщина с яростью, от которой ему хочется сжаться в комок. — Они вновь подвергли нашу дочь опасности, недавно её чуть не разодрал хайд, теперь обезумевшая преподавательница, ещё и это видение! Я отказываюсь принимать это! — Ты права, права! — примирительно поднимая руки вверх, кивает мужчина. Помолчав, он поднимается с дивана и подходит к окну палаты, где почти неподвижно сидит их дочь, склонившись над директрисой и крепко сжимая её руку. — Но просто посмотри на неё! Ей не всё равно на Ларису. Ты помнишь хоть раз, когда наша маленькая Грозовая Тучка так сильно переживала из-за кого-то?       Мортиша озадаченно заглядывает в окошко. Её слегка нахмуренные брови и сосредоточенный взгляд говорят о том, что она о чём-то напряжённо думает. — Пойдём, подождём её в машине, — наконец произносит она, отходя от окна и направляясь к выходу.

***

      Вернувшись в Академию, Мортиша просит Гомеса съездить на рынок, недалеко от Джерико, чтобы купить несколько вещей для поместья. Поднявшись с Уэнсдей в её комнату, она решительно произносит: — Нам нужно поговорить. — О чём? — меланхолично отвечает девушка, подходя к столу и принимаясь наводить на нём порядок. — О тебе и Ларисе.       Уэнсдей вздрагивает. Оборачивается к матери, скрещивая руки на груди, словно защищаясь. — Я уже всё сказала. — То, что ты не поедешь домой, пока она не придёт в себя, я поняла, — Мортиша улыбается уголками губ и подходит ближе. Уэнсдей инстинктивно отшатывается назад, поэтому женщина спешит добавить: — Я хотела поговорить о другом.       Уэнсдей продолжает молчать и только по взметнувшимся вверх бровям, Мортиша понимает, что та заинтересованна в разговоре. Вздохнув, женщина начинает свой монолог: — Примерно в твоём возрасте у меня начались видения, по началу, я не могла воспринимать их как должное, они пугали меня, заставляли сомневаться в реальности. Мне казалось, что всё это — просто дурной сон. — Я уже это слышала, мама, — с нажимом произносит девушка, намекая, чтобы женщина без прелюдий переходила к сути. — Да-да, я тебе это рассказывала, — Мортиша кивает, не обращая внимания на грубость. — И, однажды, когда мы собирались ехать в лес, я и впрямь увидела сон: яркий, красочный, наполненный эмоциями. Я видела, как Гомес играет на гитаре у костра, ощущала на языке вкус жареного мяса и вина, которое мы тайно собирались взять с собой.       Мортиша улыбается, замечая, как дочь закатывает глаза и уже собирается сказать что-нибудь очень едкое, в её стиле, но женщина продолжает, отбрасывая наконец нотки безмятежности, скользившие до этого в голосе. — А затем вдруг моя голова начала раскалываться, меня начало мутить. Я побежала в лес, подальше от своей компании, чтобы прийти в себя. Я бежала, а затем услышала рёв и вскрик. Он показался мне знакомым и, превозмогая тошноту и ужасную боль в голове, я бросилась на звук. А когда прибежала, увиденное заставило содержимое моего желудка выйти наружу. — Что… Что ты увидела? — спрашивает Аддамс-младшая, прокашливаясь, чтобы замаскировать проскользнувшую дрожь в голосе и вернуть себе самообладание. — Огромное чудовище, безжалостно вгрызающееся острыми зубами в тело моей соседки. И этот взгляд Ларисы — потерянный, совершенно безжизненный, словно человек внезапно потерял всё, что у него было, — женщина замолкает на несколько секунд, будто вновь пропуская через себя увиденное, а потом продолжает: — Она увидела меня и прошептала одними губами, чтобы я бежала… А затем это существо повернулось, яростно сверкнуло глазами, опять-таки показавшимися мне знакомыми, и бросилось в мою сторону. — И ты… — Проснулась.       Мортиша делает паузу, чтобы Уэнсдей обдумала услышанное. — Поэтому ты взяла с собой револьвер, — заключает девушка, на что получает утвердительный кивок. — К чему ты решила об этом рассказать? — В день, когда ты сбежала вместе с Тайлером, у меня было видение. Он было расплывчатое и мутное, картинки менялись с бешеной скоростью, из-за чего их смысл невозможно было понять, но одно я знала точно — ты можешь быть в опасности. — Ты звонила мисс Уимс, она говорила. — Она заверила, что всё в порядке, а затем… — Я сбежала, — заканчивает мысль Уэнсдей. Мортиша удовлетворённо кивает. — Я хотела разорвать Ларису в клочья за то, что она допустила это. Я уже стояла на пороге, преисполненная рвением приехать к тебе, но ты вышла на связь и очень…убедительно попросила не забирать тебя. Мне было больно и страшно за тебя, Уэнсдей. — Я жива, мама, — чеканит девушка. — Не без помощи мисс Уимс, конечно. — Вчера вечером меня посетило ещё одно видение, — тон женщины меняется, заставляя Уэнсдей вновь напрячься. Мортиша долго молчит, подбирая слова. — Я видела вас. Тебя и Ларису.       Девушку прошибает холодным потом. Внешне, ни один мускул на её лице не содрогается, но внутри у Уэнсдей Аддамс всё летит вниз. Они с Ларисой так и не обсудили то, что происходило между ними, поэтому девушка оказывается совершенно не готовой слышать от матери, что она всё знает. Не в таких обстоятельствах она хотела поделиться этим, а может быть, вообще не хотела. — О чём ты? — юлит девушка, пытаясь состроить недоумение на лице, но получается плохо. Они обе это знают. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я.       Уэнсдей глазами рыскает по комнате, пытаясь придумать внятный ответ, который бы позволил сойти с темы. — Мне сложно понять это, Уэнсдей, — выдыхает Мортиша, сцепляя руки в замок перед собой. — Я боюсь, что ты можешь ошибиться и эта ошибка принесёт тебе разочарование, такое сильное, что покажется, будто мир состоит только из чёрных и белых цветов, и ужасно несправедлив к тебе. — Это не так.       Мортиша поднимает руку вверх, призывая дать ей закончить. — Но это твоя жизнь, твои ошибки. И если Лариса действительно важна тебе, то я принимаю твой выбор.       Уэнсдей выдыхает. Откровение матери дарит облегчение, но вместе с этим она всё еще испытывает чувство неловкости. Затянувшееся молчание прерывает Мортиша, делая шаг к дочери. — Обнимемся? — с улыбкой спрашивает она, осторожно протягивая к Уэнсдей руку.       Девушка пару секунд с недоверием смотрит на протянутую конечность, топчется на месте, а потом делает решительный шаг вперёд, утопая в чужих объятиях. На секунду, всего на секунду, Уэнсдей позволяет себе улыбнуться и теснее прижаться к груди женщины, наслаждаясь тем самым материнским теплом, о котором так много читала, но всегда предпочитала держаться от него на расстоянии. Потому что привязанность — это слабость. Уэнсдей никогда не хотела быть слабой. А теперь, привязавшись к Ларисе, чувствует неимоверную потребность в этом. Быть с кем-то слабой. — Я боюсь, что она не очнётся, — тихо произносит девушка, утыкаясь лбом в чужое плечо. — Я боюсь потерять её.       Мортиша теснее прижимает Уэнсдей к себе, мягко гладит по тёмной макушке и спине, чувствуя, как она слегка подрагивает от беззвучных рыданий. — Всё будет хорошо, любовь моя, она справится.

***

      Проходит несколько дней в мучительном ожидании, Уэнсдей каждый день приходит в палату мисс Уимс, подолгу сидит рядом, а затем, когда врачи просят уйти, возвращается в Академию, не переставая винить себя в произошедшем. Если бы не её затея по поимке мисс Торнхилл… Если бы они всё хорошо обдумали, возможно, Лариса бы не пострадала. Если бы…       Энид звонит каждый вечер, пытаясь поднять настроение, отвлечь от гложущих мыслей. И, хоть это было безуспешно, но Аддамс все же была благодарна ей.       Одно утро было холоднее, чем прежде. По пути в больницу, Уэнсдей кутается в чёрный снуд, подаренный соседкой. На входе больницы её перехватывает врач, сообщая, что мисс Уимс пришла в себя, но сегодня её лучше не беспокоить. Поджав губы, девушка медленно кивает, слегка разворачивается, а затем, когда внимание главврача больше не устремлено на неё, срывается вперёд, перескакивая лестницы и сбивая с ног проходящих медсестёр.       Остановившись возле палаты, она позволяет себе отдышаться пару секунд, приглаживая слегка растрепавшуюся чёлку. Заглядывает в окошко, где медсестра меняет капельницу бледной, исхудавшей, но живой Ларисе! Для приличия коротко постучавшись, девушка тут же отворяет дверь. — Лариса… — выдыхает Уэнсдей, замирая на пороге. — Уэнсдей, — улыбается женщина, кажется ничуть не удивлённая внезапным визитом. — Девушка, вам сюда нельзя! — шипит медсестра, обескураженная, в отличие от пациентки, внезапным появлением посетительницы. — Мисс Уимс нужен покой! — Мисс Аддамс! — раздаётся в коридоре, а через несколько секунд появляется запыхавшийся пожилой мужчина - главврач. — Немедленно покиньте палату! — Я никуда не уйду, — фыркает девушка, отворачиваясь от красного от злости и быстрого бега мужчины.       Напряжённую ситуацию разбавляет звонкий смех директрисы, приятной мелодией растекающийся по всему помещению. — Ничего не меняется, мисс Аддамс снова доставляет окружающим проблемы, — произносит женщина, а затем рукой указывает на стул, предлагая девушке присесть. — Пусть она останется. — Но, мисс Уимс… — Она не сделает хуже. — Хорошо, — сдаётся мужчина, вытирая рукавом халата проступивший на лбу пот. — Только помните, что Вам не рекомендуется нервничать.       Уимс кивает, дожидается, когда врач и медсестра покинут палату, и протягивает руку ученице. — Здравствуй.       Девушка берёт её за руку, слегка наклоняется, подносит чужую ладонь к своей щеке и прижимается, наслаждаясь прикосновением. — Я так рада тебя видеть, Уэнсдей.       У неё внутри всё переворачивается от этих слов, от тепла и любви, с которым они были сказаны. Если бы могла, Аддамс закричала бы о том, как скучала, взвыла бы раненым зверем, чтобы избавиться от ноющей в груди тоски и страха, что так легко можно потерять человека, только-только ставшим для тебя чем-то важным. Но вместо этого она тихо произносит: — Я тоже.       Лариса медленно садится на кровати, перехватывает руку девушки и тянет на себя. Уэнсдей не думая ни секунды, тянется за ней, ныряя в эти долгожданные и необходимые, как воздух в лёгких, объятия. Они сидят так, кажется, целую вечность, прежде чем Уэнсдей слегка отстраняется, но все ещё остаётся в руках женщины. — Прости, что из-за моего глупого плана тебе пришлось рисковать. — Ты не виновата, девочка моя. — Виновата! — резче, чем хотела, произносит Уэнсдей. Она осекается и продолжает спокойнее: — Если бы я не решила поиграть в детектива… — Мы бы не узнали, кто стоит за убийствами, — перебивает её директриса, пальцами касаясь кончика её косички и плавно скользя ими вверх, к макушке. — Торнхилл продолжила бы воплощать свой безумный план, погибло бы много людей, студентов. Я бы никогда не смогла себе этого простить. — Также, как я не смогла простить себя, если бы ты… Если бы не Пётр. — Всё-таки он сделал это, — тяжело вздохнув, женщина качает головой. — Ты знаешь? — Мы обсуждали это однажды, когда обнаружили, что у нас идентичная группа крови, — задумчиво произносит женщина, прокручивая в голове тот самый неприятный диалог многолетней давности. – Но я всё же надеялась, что до этого никогда не дойдет. — Яд распространялся слишком быстро. — Он был хорошим человеком и другом, хоть иногда и вёл себя как заноза в заднице, — Лариса переводит опустошённый взгляд на окно, а затем на тумбу, где стоят чёрные лили. Грусть в глазах разбавляется заинтересованностью. — Какая прелесть! Ты принесла?       Уэнсдей кивает. — Лилии символизируют обновление и возрождение, — говорит девушка, чуть смутившись. — Эти цветы несут послание надежды. — А знаешь, что ещё означают лили? — хитро улыбаясь, спрашивает женщина. — Что? — «Я позволяю тебе любить себя».       Лариса улыбается, но подсознательно ждёт какую-нибудь колкость от девушки, не привыкшей проявлять свои чувства. Но вместо этого губы Уэнсдей расплываются в ответной улыбке, ладонью она касается прохладной щеки Ларисы. — Я позволяю, — произносит она, большим пальцем вырисовывая круги на бледной коже. — А ты позволишь мне любит тебя?       Лариса не отвечает, подаётся вперёд, накрывая чужие губы своими. Она целует Уэнсдей так трепетно и нежно, сквозь сомкнутые губы пытаясь передать глубину своих чувств. Аддамс прикрывает глаза, наслаждаясь теплом в груди. Нежность мисс Уимс проникает в каждую клеточку тела, заставляет толпы мурашек разбежаться по коже, а сердце забиться в грудной клетке быстрее, будто напоминая, что оно всё-таки у неё есть. Страх потерять женщину наконец отступает, обнажая жуткую усталость. Но Уэнсдей не обращает на неё внимания, наконец позволяя себе открыто целовать, касаться и чувствовать Ларису Уимс, растворяться в её прикосновениях. А ещё широко улыбаться, когда над ухом раздаётся тихое: — Позволяю.