Игра на вылет

Глава 7.

      Утром, сидя за столом, Софья уныло смотрела на плавающие в полупрозрачном молоке хлопья овсянки. Как бы организм не противился, она все же затолкала в себя содержимое тарелки, выпила черный чай из пакетика, кинула его в коробочку и отправилась в ванную. Из зеркала на нее посмотрело существо, более походившее на противотанковый еж, чем на человека. Волосы торчали в стороны, глаза заторможено и с непониманием изучали отражение. Мозг осознал теснейшее родство хозяйки с ночным кошмаром, и Софья стала приводить себя в порядок.       Спала ли она ночью до сих пор оставалось загадкой. Впереди замелькали, сменяя одна другую, картины, приказывая векам сомкнуться, а телу покорно расслабиться. Пару раз вставала ночью попить воды; со стаканом в руке выглядывала в окно, выискивая за пустырем, за горизонтом пестреющий восход солнца. Все-таки рассвет она не застала — то есть уснула. А когда очнулась, ясно ощутила себя пропущенной через мясорубку. Руки болели, спина ныла, и казалось, что ручку крутила она самолично.       Софья сменила внешность на что-то издали человеческое и начала уже различать себя родную, но взгляд, мутнея, затухал. Тем не менее, собрав волю в кулак, а волосы в хвост на макушке, она сказала себе: «ты актриса, ты счастлива». Возникшая на лице улыбка не внушала доверия, но придираться было некому, кроме нее самой, и она в спешке ушла прочь от зеркала.       Вернувшись в спальню, она села на заправленную постель и, застыв, уставилась на часы, слишком медленно тикавшие, оставалась еще уйма времени. Просидев так минут пять, Софья, раскинув руки в стороны, упала на кровать и посилилась закрыть глаза. Но те дали сбой. Хотя голова и тонула в полудреме, но никакого намека на сон и быть не могло. Рыская взглядом по комнате, на дээспэшном комоде она заметила истрепанную и надорванную на задряхлевшем корешке книжку. Делать было нечего, а время следовало беспощадно убить. Софья поднялась, взяла ее в руки, поставила в магнитофон кассету с романсами, подложила на кровати побольше фланелевых подушек под спину и устроилась читать Шекспира, все-таки казавшегося особенно неуместным, особенно сейчас.       Время проносилось быстро, и, пока она страстно дочитывала последние реплики и ремарки, тик часов стремительно убыстрялся. Оказалось, оставалось всего немного потянуть, чтоб опоздание стало гарантированным. Бросив книжку на покрывало, она открыла шкаф с одеждой, быстро натянула черную майку, белые джинсы и белый пиджак, обулась в белые балетки, взяла букетик красных астр из вазы, схватила на кухне белый налив, выпила стакан воды и вприкуску выбежала на улицу. Разбитая тротуарная плитка, на которой грязь закрывала какие-то детские рисунки желтым мелом — наверное, солнышко. Прыгая с плитки на плитку, Софья успела усомниться в своей идее притвориться белым лебедем, а балетки обещали вконец испачкаться на подходе к мэрии.       Вдоль дороги снежными шапками цвели рябины, источая противный горький аромат лета. Они перемежались с березами самых различных объемов и высот — одни стволы можно было обхватить ладонями, а уже по соседству вытягивались другие, что могли дать фору и дубу. Зеленые листья и трава, расписанные цветастыми граффити стены домов и даже сухая грязь — все это, рябясь, глушило будничную серость. Полуденное солнце сквозь облака калило асфальт, металл, стекло, головы и одежду прохожих. Какие-то парни, хотевшие выглядеть опасно и дерзко, повязали на талии кожаные куртки, разогревавшиеся посильнее углей в банной печи. Лишь тонкий ветерок, изредка дувший с неопределенной стороны, ласковой прохладой вклинивался в общий природный зной.       Софья с довольствием изучала окружающий мир и, замечтавшись, подскочила от испуга, чуть не столкнувшись со внезапно выскочившим из-за угла пареньком. Но тот и сам несся вперед и будто даже не заметил ее. Софья повернула возле театра, и по прямой до мэрии оставалось не больше пяти минут. Уже поднимался над березами, кедрами и липами Поэт, выставивший на постаменте левую ногу вперед, протянувший руку и декламирующий одно из сочинений. Наверняка он восхищен Малининском.       Площадь привычно пустела: лишь самозабвенно и беспечно качались саранки и тюльпаны на клумбах, тихо шептались петунии. К пригорку свежих цветов Софья добавила букетик астр, купленный вчера вечером. «Не вынесла душа поэта», — твердила позолоченная эпитафия. Наверное, каждый, возлагая сюда цветы, раз за разом мечтает стать невольником собственной чести, но пристыжено опускает голову, как опустила Софья — как опускала каждый раз. Пешеходных переходов везде вокруг не было, и она спокойна перешла пустую дорогу. В легком, благоговейном настроении она поднялась по ступеням. Но только Софья зашла, стены начали сдвигаться и теснить, сжимаясь и зажимая ее в тиски. Против входа, под малининской картой, на столике стоял перетянутый черной ленточкой портрет Василия Степановича. Рядом помещалась огромная жуткая синяя ваза, в которой стояли двенадцать бордовых, с темным отливом, роз. Софья прошла на второй этаж, отвернув взгляд в сторону.       Голоса шумели не из тупикового кабинета, а из большого зала. Софья заглянула внутрь. Все были в черном, и она невольно покраснела.       — Ты хоть за что-то в этом городе отвечаешь? — кричал Сергей Константинович, — хоть что-то здесь может работать нормально?       — Что? — Ковалёв недвижимо стоял с каменным лицом.       — Освещение сделай, — процедил раскрасневшийся Зайцев, — сделай так, чтоб на улице фонарики горели, чтоб ездить было можно нормально. Ну по-человечески, сам же ездишь, не видно?! Хоть каплю пользы принеси, пожалуйста. Если не хочешь, чтоб я случайно к тебе в прихожую заехал!       — Черт возьми, да я живу на третьем этаже, — вздохнув, закатил глаза Максим Сергеевич.       — Я в курсе! — рявкнул Сергей Константинович.       Олег и Валентина сидели рядом, насмешливо смотря на ссорившихся и перешептываясь, бросая друг другу улыбки. Валентина задержала глаза на дверном проеме и заметила приобнявшую раму Софью.       — И ты здесь, — поприветствовала ее Валентина.       — И я, — вкрадчиво прошептала она, картинно выпучив глаза, — здесь.       — Проходите, Софья, — кивнул Сергей Константинович.       Оттолкнувшись от стены, она направилась к Донцову, нервно потряхивавшему ногой, и села рядом на диван. Мельком оглядев собравшихся, она с каждым мгновением ощущала себя все более похожей на рака: все в черном, джентльмены в костюмах, с черными бабочками или галстуками, Валентина в черном платье — а Софья оказалась натурально белой вороной, но никто к ее наряду своего внимания не приковывал. Только Олег посмотрел и издевательски ухмыльнулся, но молча и без лишних акцентов.       Послышался отчаянный стук каблуков о кафель, распахнулась дверь: в ней замер, словно задумавшись перед тем как сделать шаг, Семён Макарович. Он строго огляделся вокруг, поправил жилетку и прошел к креслу-качалке.       — Здравствуйте, — хрипловатым голосом, откашливаясь, сказал он.       — Здравствуйте, здравствуйте, — ответил Ковалёв, — а между тем, пять минут осталось. Никого не видели?       Семён Макарович молча пожал плечами и закрыл глаза. Софья посмотрела в сторону мрачного Сергея Константиновича:       — Ну хоть не загрызли друг друга.       — Лучше не…       — Да какая муха тебя укусила? — прервал новый поток возмущения Ковалёв.       — Бешенная, — заключила Валентина.       — А что вчера… было со светом?.. — как бы между прочим спросил Семён Макарович.       Олег тут же рассмеялся, Ковалёв посерел, а Зайцев пуще раскраснелся. Из коридора послышались тихие медленные шаги.       — Тихо, — заткнула всех Валентина, вытянув шею вперед, — кажется, Шаримов идет. Давайте мы все счастливы и живем в лучшем городе мира. Споры придержите, не позорьтесь.       В дверях не показался Андрей — вместо него каким-то виноватым шагом, ссутулившись и сжав кулаком руки в карманах, зашел Аркадий Егорович, смотревший мимо очков и державший под руку Валерию Михайловну. Глаза ее были красные и смотрели пусто и прямо вперед, а свободная рука растерянно ползала по груди в поисках неприколотой на черную блузу броши. Аркадий Егорович растерянно переводил взгляд туда-сюда по полу, а Валерия Михайловна, потупившись, стояла, не выражая эмоций.       — Здравствуйте, — тихо поздоровалась она.       Софья приподнялась, медленно кивая.       — …Виктор Степанович умер… — прошептал Аркадий Егорович. «Это муж» — вздохнув, пояснил Олег.       — Ну чего шепотом? Я не услышу думаете? — спросила Валерия Михайловна, тяжело покачиваясь, подходя к свободному креслу.       — Ой бедная моя, — запричитала Валентина.       Софья подошла к Валерии Михайловне и легонько приобняла. Под ее рукой недвижимая спина чуть тряхнулась, но осталась прямой. Подошел Олег.       — Валерия Михайловна, мы все очень сожалеем вашей утрате, — он опустил голову, — дайте, я обниму вас… это не опасно, я не кусаюсь, Валерия Михайловна.       Суворова закивала и мягко улыбнулась. Появился Андрей, и словно хотел спросить, что происходит, но Сергей Константинович быстро увел его куда-то в угол. Валерия Михайловна села, и все вокруг замерзли, боясь пошевелиться. И вдруг она резко отвернулась, наклонилась, поднесла к носу добела сжатый кулак, тяжело и прерывисто задышала, борясь с наступающими слезами. Софья Села к ней на подлокотник, погладила ее спутанные волосы, и Валерия Михайловна зарыдала и затряслась.       — Надо ей… что-то… успокоительное… — обеспокоенно говорил Семён Макарович, — да покрепче.       — А не навредит? — усомнился Ковалёв.       — Ей — нет, — ответил Грачёв.       Максим Сергеевич вызвал секретаршу. Все стояли в стороне, не подходя к ним двоим. Только Семён Макарович взял белую ладонь Валерии Михайловны и крепко сжал своей красной.       — Вот так оно… девочка, так… вот так кончается…       Вошла Ирина и закатила тележку с полной бутылкой коньяка и старыми хрустальными стаканами. Аркадий Егорович наполнил один и подал Валерии Михайловне. Она, не глядя и зажмурив глаза, быстро его опрокинула и упала на спинку кресла, приобняв себя руками. Софья осталась сидеть рядом.       Небо заполоняли лиловые тучи. Никита огляделся вокруг, встал и подошел к балкону. Однако только лишь он распахнул дверь, в зал ворвался душный жар безветренного предгрозового воздуха, а не прохлада. В желтой мэрии было куда комфортнее, чем на улице.       — Закрой, — сказала Мухина, — мы так задохнемся.       — Все одно скоро дождь. Хотя бы посвежее станет, — он вернулся к месту.       Валентина раздраженно вздохнула.       Максим Сергеевич все ходил и ходил по кругу, то около кресел, то ближе к картинам, то к балкону, то останавливался и разворачивался и начинал новый круг уже в другую сторону. Ходил он, хоть и нервно, но беззвучно, и тишина гробовела и становилась все более невыносимой. Тогда вдали небо рассекла молния, а за ней следом над площадью прогремел оглушительный грохот. Как из опрокинутого корыта, на землю обрушился теплый ливень, хоть и не принесший прохлады, но освеживший воздух и отрезвивший разум. Автомобильные сигнализации стихли, шумел один дождь, и Софья закованно и зачарованно смотрела на него напару с Валерией Михайловной.       — Но мы же не можем просто сложа руки сидеть! — прозвучал голос Андрея. Он стоял возле окна, почти сливаясь со шторой темно-синим костюмом и угольными волосами. Только бледное лицо обеспокоенно кривилось, а глаза смотрели на Сергея Константиновича.       — Вы правы, — он сразу помрачнел, — но, думаю, сейчас другие обстоятельства и пока мы ничего сделать не можем.       Валентина усмехнулась:       — Я своим детям всегда говорю, что если ты не можешь что-то сделать, значит просто-напросто не хочешь. Вот вам и весь фокус!       — Тогда, — Зайцев повернулся к ней, — может вы расскажете, что нам стоит предпринять? Думаю, у вас на вооружении имеется парочка годных идей, раз советуете.       — Не надо. Со мной. Так. Разговаривать, — отчеканила она, нахмурив брови, — ты работаешь уже долгое время, и я просто поверить не смогу, что у тебя, Сергей Константинович, закончились разом и фантазия, и изобретательность.       — Так-то оно так, но не так.       — А что же, скажите? — настоял Андрей.       — Не все дела можно обсуждать при полном параде! — выпалил Сергей Константинович.       — Скажите лично.       — Навряд ли, — искренне сомневаясь, произнес Олег, — вы так и не приблизились ни на йоту… ни к чему. И эти ваши уединения и обсуждения грандиозных планов Сергея Константиновича не принесут никаких плодов… впрочем, как и всегда.       — Олег! — окрикнула его Софья.       — Прекратите.       Все замерли. Слово прозвучало тихо, но под полушепотом Валерии Михайловны все пригнулись.       Вдруг снова появилась Ирина — с раскрасневшимися заплаканными глазами. Она подбежала к Ковалёву и что-то прошептала ему на ухо.       — Что, опять? — с неприкрытым ужасом спросил он, посмотрев на улицу куда-то вдаль.       Он взял пульт и включил телевизор.       — Его белая рубашка с накрахмаленным воротником и белоснежная улыбка, смотрящая на нас с рекламных плакатов — это было только вчера. Сегодня: мрак, печаль и отчаяние — мы прощаемся с Артемом Осиповым, — говорила девушка в студии новостей «Уезда», — сегодня ночью, на улице 30 лет Октября, перевернутую и обгоревшую — обнаружили его машину. Вместе с бизнесменом погиб его личный водитель. Теракт произошел всего в минуте езды от главной площади города, Артем Викторович возвращался с совещания в мэрии. «Ну мы слышали ночью какой-то хлопок, — говорила женщина в халате, стоя на балконе своей квартиры, — даже и подумать не могли, представляете! Ужас просто, понимаете! Такой молодой и красивый — все…» — потом вернулась студия новостей, — «Это невосполнимая утрата. Как будто кто-то погасил солнце. Он навсегда останется жить в наших сердцах» — так отозвалась о трагедии близкая подруга Артема Викторовича, актриса Софья Тихомирова. Свои соболезнования семье погибшего выразил мэр города Максим Сергеевич Ковалёв.       Зайцев выхватил пульт и выключил телевизор. Софья пораженно сидела с открытым ртом, даже не пытаясь понимать только что произошедшее.       — Что?.. — глупо спросил у пустоты Ковалёв.       — Вы ведь не давали комментариев? — спросил Зайцев.       Софья и Максим Сергеевич синхронно ответили:       — Нет.       Сергей Константинович перевел взгляд на Ирину.       — Я ничего не знаю, — растерянно и сквозь слезы говорила она.       Вдруг Софья поняла, что Артем умер. Точно умер — все сидели в надвигающемся трауре, Валентина, тревожно дыша, подняла глаза в потолок, стараясь остановить слезы. Умер.       — Воды, наверное, надо, — треснувшим голосом говорил Грачёв.       Максим Сергеевич остановил пошатывавшуюся Ирину:       — Иди домой, я сам принесу.       Софья замотала из стороны в сторону головой, отнекиваясь от реальности. Крепко зажмурила глаза и заплакала.       — Что дальше? — спросила Валентина.       Ее вопрос остался без ответа. Минуту спустя Максим Сергеевич вернулся с водой и подал стакан Софье. Она выпила его залпом и немного успокоила дыхание. Воздух уже свежел, но почему-то казался затхлым. Отовсюду пахло смертью.       — Дальше… — сказал Сергей Константинович, — дальше я свяжусь с прокуратурой и получу нужную информацию. Думаю, ее будет достаточно, чтоб сделать кое-какие выводы. Мы всех допросим и…       –… и потеряем еще один день впустую, — закончила Валентина.       — Чего же?       — А что? Два дня прошли — идет третий. Чего вы двое добились, следователи? Двое убитых, еще бог знает сколько погибло вчера… Неплохие результаты! Если вы, конечно, не этого добивались…       — Обвиняете? — вскипел Сергей Константинович, — расследование идет, выводы делаются. Такие вещи не решаются в одно мгновение.       — Сцепились, — прошептала Суворова.       Внезапно подскочил Шевцов и кресло-качалка чуть не упало от его рывка. Задыхаясь, он остановил спор.       — Таак-с… сцепляться здесь не надо, мы вас быстро расцепим!.. Вы… что удумали?.. Нас по-одному так… быстро перестреляют… А вы?.. Сцепились, как вороны голодные на кладбище!.. План перевыполнить решили? — рявкнул он.       Семён Макарович, гневно глядя на спорщиков, медленно опускался в кресло, не сводя глаз, словно боясь, что перепалка вновь вспыхнет с новой силой. Сергей Константинович подошел к телефону и заговорил с каким-то дежурным из отдела.       Софья подавлено и раздавлено сидела, вперив взгляд в пустоту.       — Как так?.. Вчера Василий Степанович, сегодня, — она сглотнула, — Артем… И завтра кого-нибудь убьют.       — Сплюнь, дура, — трижды гулко ударил по столу Аркадий Егорович, — не каркай на смерть.       Она опустила голову. Сергей Константинович отошел от аппарата, шепча одними губами «негусто, негусто…». Он застыл в центре зала, в раздумьях пощипывая бровь.       — Предварительно, к машине Артема приделали бомбу с таймером на десять сорок.       — Предварительно? — спросила Валентина.       — Пока что все неточно, — вздохнул Сергей Константинович, — нужна экспертиза и далее по списку… Но я не думаю, что нам это многое даст. Нужно понять, кто и когда закрепил бомбу.       — Никто не выходил, — сказал Никита.       — Кроме вас двоих, — Валентина указала на Сергея Константиновича и Андрея.       — Выходили все во время допроса, — ответил Зайцев, — но дело не в этом. Машины Артема не было на стоянке, когда мы выходили. И никто не знал, когда мы будем разъезжаться.       — Не водитель же сам себя подрывал, — сказал Андрей.       Софье эти разговоры казались невыносимо странными и неуместными. Глупо было это обсуждать, да и зачем — она не понимала. Решать должен был Зайцев, а не общее собрание. Будто рассуждение и тыканье пальцем в небо могли что-то полезное добавить.       — Все же, — говорил Сергей Константинович, — думаю, никто из вас просто не мог этого сделать. Физически.       Софья встала, более не следя за смятенным выражением следовательского лица. Балконная дверь по-прежнему оставалась распахнутой. На полу рассыпались капли от брызг, пущенных прошедшим ливнем. Со двора уже повевало прохладой, струившейся из-под сероватых облаков. Зал озарялся переливавшимся в стекляшках люстры светом. Софья прошла вдоль стены, едва касаясь ее пальцами. Айвазовский словно срисовывал небо с сегодняшнего малининского. А двери тоже грозные — ей показалось, что они заперты и им никак не выбраться, — но она легко дотронулась до них и они так же легко, даже не поскрипывая, приоткрылись.       Аркадий Егорович нащупал пульт, и тишину разрезала музыка, знакомая и заставившая всех повернуть головы к экрану телевизора. А там, в синевато-голубом тусклом свечении, стояли, взявшись крест-накрест за руки, четыре невероятно худых девушки в балетных пачках. В такт мелодии они зашагали влево, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, будто оглядывая окружающий мир. Под тревожный звук кларнетов они вернулись на центр сцены. Подпрыгивая и важно вышагивая, балерины танцевали положенный сюжетом танец. Прошла всего минута, и начальная тема вновь вернулась, но ноги девушек все смелей и смелей писали картину, казалось, беззаботную. Но с финальным аккордом лебеди расцепили руки и синхронно сели на одно колено, склонившись вперед.       Бесспорно красивый танец на чудесную музыку не вызвал оваций публики — экран потемнел и зазвучала другая, менее изысканная музыка, с которой открываются новости. В нижнем углу едва был видим значок телеканала «Уезд».       Съемку вели не из студии, а прямо с улицы, с места событий. С каждой секундой, с каждой новой глубиной пыльной серости, Софью сдавливало все сильнее. Еще один дом. Разрушен… Журналистка в циничном черненьком платьице равнодушно смотрела в камеру и несла какую-то ахинею. Под нависающим дымным туманом Софья расслышала из безумного потока лишь несколько слов:       — …второй и третий подъезды двенадцатого дома по улице 30 лет Октября…       …Софья очнулась на полу, когда Валерия Михайловна поднесла ей к носу ватку, щедро смоченную коньяком. Никита помог ей подняться. Она, не задумываясь, залпом выпила целый стакан и упала на диван.       — Михаленко в мэрию. Сейчас же! — где-то в стороне гремел голос Сергея Константиновича, — да хоть помер, пускай едет немедленно! — и он с размаху бросил трубку.       Софья приоткрыла глаза. Рядом с диваном, отвернув голову в сторону, стоял Ковалёв. Он скрючился, скривил лицо, его нижняя губа тряслась. Кожа на шее одрябши висела, по-старчески серея. Он нервно схватил дужку очков, и продолжал так стоять недвижимо, только дрожа шоковым тремором. Софья положила ладонь поверх его руки, впившейся в зеленую спинку.       Молча тянулись минуты; их сопровождали гудение Семёна Макаровича, нервное бычье фырканье Сергея Константиновича, всхлипывания Софьи. Минуты проливались вместе с опустошаемыми стаканами коньяка. Уже все успели выпить, но ни расслабления, ни пьяности, ни теплоты не ощущалось ни в одном из тел. Только вяжущее, убаюкивающее пение тишины и скрипение кресла-качалки. В струе света зависли пылинки. Все, затаив дыхание, чего-то ждали: кто знал, боялся глянуть на часы и поторопить время, кто не знал — и не желал спрашивать. Софья хотела просто сбежать подальше.       Шаги приближались. В дверях появился очкастый громадный мужчина с животиком, возникшим не то от пирств, не то от пив, не то от возраста. Сонный, замученный, с озлобленным лицом, выражавшим полное нежелание здесь находиться. Явившись, он застыл в проеме, ничего не говоря и не возмущаясь. Сам ждал распоряжений и приказов. К нему, распахнув объятия и вытирая платком глаза, подошла Валентина:       — Ах, здравствуй, Дмитрий Юрьевич! Как нам нужна твоя помощь! — она закачала головой.       Софья глянула на Сергея Константиновича — тот застыл, ожидая и наблюдая со стороны. Максим Сергеевич же вырвал руку из-под ее ладони и подбежал к Михаленко.       — Вы мне объясните, что происходит? — спросил он нарочито спокойно.       — А что?       — А то, что, черт возьми! ваше телевидение, которое вы должны контролировать, второй раз уже такое выплясывает! Это что такое, объясняйтесь! — вспылил он.       — У нас в стране цензуры нет, — ответил Дмитрий Юрьевич.       Максим Сергеевич зарядил ногой по креслу и скривился от боли.       — Официально… — перевел он дыхание и закричал, — официально у нас все друг друга любят! — потом добавил тише, — ничего не должно выйти до столицы. Даже в область.       — Это все под контролем, — успокоил его Дмитрий Юрьевич.       — А люди?       — Мы держим под контролем все телефонные звонки. Со вчерашнего дня прослушиваем.       Софью мучил один вопрос. Она втиснулась в возникшую заминку и спросила:       — Дмитрий Юрьевич, а что насчет?..       — Ничего.       Она опустила голову. Ответ был получен.       Пробудился Зайцев:       — Максим… Сергеевич? — они перебросились явно что-то означавшими взглядами и Ковалёв закивал.       — Да… Дмитрий Юрьевич, позовите кого-нибудь сюда, в мэрию. Телевидение. Как можно быстрее. Никита Матвеевич, подготовьте распоряжение о чрезвычайном положении.       — Что вы хотите сделать? — спросил Грачёв.       — Обратиться к горожанам, ввести комендантский час, запустить по городу милицейские патрули, — ответил Сергей Константинович.       — Прошу прощения, — вклинилась Валентина, — но мы сегодня уже успели убедиться в том, что ваши милиционеры бесполезны. А то и опасны. Как взорвали дом?       — Возможно… — отрезал Сергей Константинович, — но теперь это в зоне моей ответственности, а не вашей.       — Я пойду? — спросил Михаленко.       Зайцев кивнул и Дмитрий Юрьевич удалился. Семён Макарович сидел, с громким свистом переводя дыхание и нахмурив редкие седые брови. Он сгорбился и опустил голову на руки. Черным платком он вытер пот, выступивший на лбу.       — И… вот так… снова… Один день и столько смертей… Страшно это… — жить…       — Смерть страшнее, — возразил Аркадий Егорович.       — А ты хоть раз умирал?.. угу… Кхем… — он посмотрел на пустой стакан, стоящий на подлокотнике, — помянуть что ли надо?.. Максим Сергеевич… принеси-ка еще…       Ковалёв вышел и вскоре вернулся с новой бутылкой. Семён Макарович, качнувшись, встал и взял стакан. Валентина вышла в центр зала и прокашлялась. Семён Макарович ее остановил:       — Без долгих речей… потом скажете… — он отдышался, зачарованно смотря на коньяк в стакане, и добавил, — когда поминают, плакать непристойно…       — Когда хочу, тогда и плачу, — ответила Софья.       — Ну тогда, — встал между ними Олег, — минуту молчания.       Сердце билось в такт секундам. С каждым мучительным ударом все тяжелее становилось в груди, и стрелка на часах, казалось, дергалась все более судорожно. Тишина сдавливала все сильнее. Мысли не расчищались, пугливо отступая перед ликом чего-то Большего. «Как я…» — подумала Софья. Счет остановился на шестидесяти, и, забыв об остальных, Софья опрокинула стакан.       Прогремел телефон, ответить вызвалась Валентина. Там что-то говорили, и она закивала головой, лицо изменилось ужаснувшейся маской, руки задрожали.       — Я, — голос подвел ее и, кашлянув, она сказала, — я поняла… — и положила трубку. Теперь ее ожидали те, кто ничего не знал. Валентина виновато опустила глаза и сказала, — звонили из больницы. Там… Сообщили, Ира попала под машину, травмы, не совместимые с жизнью… И еще просили передать по поводу вскрытия Виктора Степановича, — она вопросительно посмотрела на Валерию Михайловну, та кивнула, — он… отказала печень, какая-то жуткая интоксикация алкоголем.       Тишина. Молчание. А Валерия Михайловна сидела — не как все — она о чем-то напряженно думала. Лицо с каждым мгновением каменело: и вот еще! пазл сошелся. Она уставилась в пол гневным, полным лютого презрения взглядом, будто она возненавидела этот пол всем сердцем. Максим Сергеевич поднес ей стакан с водой.       — Мудак. Какая же ты скотина, Максим Сергеевич. Да убери стакан этот. Мхм… еще и коньяк. Неужели тебе мало? Убийца.       Ее тихий голос делало глуше дыхание. Ковалёв преобразился и вдруг стал спокоен и стеклянно посмотрел на Валерию Михайловну.       — Что? Ах, да… такого мнения… мг… я способен на убийство?       Он с размаху швырнул на пол стакан, и кусочки с мертвенным звоном разлетелись в стороны в шаге от Валерии Михайловны. Она молча, безэмоционально глядя в пол, медленно встала с дивана, вышла на балкон и села на стул, уставившись вперед, на небо. Софья и Андрей подошли к ней сзади, подошел Аркадий Егорович, сочувственно сжав ее руку.       — Никто не одинок в страданиях, — попыталась утешить ее Софья.       Валерия Михайловна грустно улыбнулась и кивнула и вздохнула:

…и в счастье.

Никто не одинок, смотря в глаза грозе,

Мечтает кто, иль даже понапрасну

Кто жизнь живет в потустороннем сне,

Кто верит в чудо, расправляет крылья,

И, павши навзничь, продолжает бой —

Никто не одинок! И мы непобедимы,

Пока в наших сердцах огнем горит любовь.

      — Виктор Степанович написал мне это стихотворение перед свадьбой. Я сейчас приду, — она нервно вытерла выступившую слезу…       …За спиной Максима Сергеевича вновь началось движение — они возвращались на насиженные места. Завязался бессмысленный светский салонный разговор ни о чем. Максим Сергеевич медленно подошел к окну и, оперевшись на раму, взглянул на Валерию Михайловну.       Она стояла с прямой спиной и гордо подняв голову. Густые пепельно-седые волосы падали на ее плечи. Да, она сильно постарела и похудела за эти годы. Но ровная осанка и соколиный взгляд возвращали весь мир на полвека назад. Это была, несомненно, она. Черные, как ночь, волосы закрывали ее лицо. Она вскинула голову влево, и тяжелые пасмы, поднявшись в воздух, упали назад и открыли ее красивое молодое лицо со слегка печальной улыбкой и небесно-синими глазами, непрестанно ненавидящими и даже в ярости излучающими любовь.       И сейчас, пройдя десятилетия, пережив измены, предательства, потеряв, возможно, всех, кого любила — она стояла и смотрела на горы, верхушки которых терялись в небесах. И она стояла! стояла величественно; с ее плеч спадала шаль, и она не давала эмоциям проскользнуть на лице, даже когда осталась одна. Ее глаза уже посерели, лицо покрыли бесчисленные морщины, она держалась сурово, каменною глыбой — но ее сердце пылало. Из глаз потекли слезы, и она их чувствовала. И она снова была молодой. И ее глаза вновь стали синими, словно небо.