Навеянное грёзами

Должно быть, у Тартара всё же было дно. Иначе где томиться его узникам? Или, может, они не сидели в заточении буквально, не было решёток и цепей — они просто бесконечно падали в стылую бездну. Без твёрдой земли под ногами они не могли восстать; без дна они не могли, оттолкнувшись, вырваться на свободу. Потому и был Тартар самой надёжной из тюрем. Так размышлял Гипнос, стоя на краю пропасти, которая уходила в самые тёмные недра Геи — а потом ещё глубже. На дне — ни проблеска, ни отголоска. Тартар поглощал все цвета и звуки, растворяя их в себе без остатка. Никаких свидетельств — и тем не менее там, внизу, пребывали боги. Золотые боги с сияющей горы, ещё не так давно громогласно провозгласившие свою власть над этим миром. Век их господства был пышным и блистательным — как вспышка света, что чудится смертному в тот миг, когда Танат уже занёс над ним свой меч. Теперь даже имена их провалились в Тартар. — Зачем ты продолжаешь возвращаться сюда? — обволакивающий, убаюкивающий голос. Мать подошла к Гипносу сзади неслышно и тоже вгляделась в тьму бездны — и наверняка видела в ней лучше, чем бог снов. Видела, как там копошатся низвергнутые. — Не могу перестать думать, что мы могли поступить по-иному, — признался он. Бессмысленно скрывать что-либо от матери, из ночного дыхания которой он был соткан и мраком скреплён. — Могли. — Я мог бы усыпить их навеки, — выдохнул он. Эта мысль не давала ему покоя. Возвращаясь ночью в мир людской и смежая веки очередному смертному, Гипнос думал о том, что его сил хватило бы, чтобы обезвредить падших потомков Кроноса. Он может держать во сне всё живое на землях, омываемых Океаном, — неужели не справится с дюжиной-другой бессмертных? Он мог бы поручить онирам занимать их фантастическими сновидениями — или же слепить из сна подобие жизни, чтобы грезящие пировали и тешили себя привычными удовольствиями, не догадываясь, что их связь с реальностью давно прервана, а власти хватает лишь на то, чтобы всхрапнуть иногда или перевернуться на другой бок. Олимпийцы жестоко обошлись с его братьями и сёстрами, да и самого Гипноса держали на цепях под неусыпной стражей, но даже после всего этого он не хотел мстить им. Он хотел, чтобы эти беспокойные боги просто уснули — и всё пошло бы своим чередом. — Мог, — отозвалась Нюкта. — Однако твоё предназначение не в том, чтобы быть тюремщиком для порождений Кроноса. То, чему суждено исчезнуть, рано или поздно оказывается в глубинах Тартара. Не угрызайся, сын. Таков естественный порядок вещей. Гипнос кивнул. Таково, значит, наказание за дерзкую попытку извратить естество этого мира. Бросил последний взгляд в бездну — и отвернулся, прогнав беспокойные мысли. Если он и дальше будет им предаваться — закончит там же, где и золотые боги с сияющей горы.