The Blooming/Расцвет

Семья — Джоуи

Через две недели после того, как Лулу пригласила его за семейный стол в задней части ресторана, Баки сидел над тарелкой бифштекса и arroz con habichuelas, когда услышал гулкие шаги по черной лестнице. Он почувствовал, как поднимается Актив, обращая на себя внимание, но Барнс был вооружен (как и всегда), а Лулу сказала, что никто не побеспокоит его, пока он ест, поэтому мужчина сосредоточился на еде и позволил Активу делать свою работу, в то время как сам он насыщал тело. Через несколько секунд занавеска была отодвинута, и в комнате зазвучали те же тяжелые шаги, а тот, кто их производил, с недовольным вздохом направился к столу. Когда Баки поднял взгляд, то увидел, что там, скрестив руки, стояла девушка. Она была очень молода, одета в темно-синюю школьную форму с пиджаком и юбкой длиной до колена, но в ее возрасте Барнс не был уверен. Девушка оказалась невысокой и пухленькой, с облаком кудряшек вокруг головы, которые подпрыгивали при каждом ее движении. У нее было круглое лицо с широко расставленными, изучавшими его, светло-карими глазами, и то, что, казалось, могло бы быть полноценной ухмылкой, если бы ее обладательница не хмурилась. Баки выдержал прямой взгляд, позволяя смотреть на себя, пока он занимался своими делами, прежде чем девушка снова не вздохнула (очень драматично), не поставила сумку с книгами на стол и не села напротив него. Она не произнесла ни слова, просто продолжала смотреть на него, затем издала смешок, призванный продемонстрировать ее отвращение, и достала из сумки книги и старый, потрепанный ноутбук. — Ты, должно быть, Баки, — произнесла она, бросив на него еще один обвиняющий взгляд. — Абуэла предупредила, что ты будешь здесь, и что я должна оставить тебя в покое и быть вежливой. Я не знаю, почему ты сидишь за моим столом, но абуэла так сказала. Если я должна оставить тебя в покое, то и ты лучше не трогай меня, потому что мне нужно делать домашнее задание, и я не хочу тратить время на разговоры с тобой, когда существуют гораздо более важные дела. — Хорошо, — ответил Баки и вернулся к еде. Он чувствовал на себе ее взгляд, ощущал удивление по поводу его реакции, но… что ж, девочка установила правила, и им было достаточно легко следовать. Кроме того, перед ним стояла целая тарелка arroz con habichuelas, быстро ставшего одним из его любимых блюд в мире. — Хорошо, — несколько минут спустя, довольно нахально согласилась она, а затем переключила свое внимание на все те важные дела, которые, по ее словам, должна была выполнить. Так они и провели свой первый день вместе: Баки спокойно ел, а девушка, насупившись, работала над домашним заданием. Лулу заглянула к ним минут через двадцать, чтобы проверить, как они там, и внимательно изучила обоих, прежде чем кивнуть и спросить Баки, не хочет ли он еще риса. После того как сеньора Родригес забрала тарелку, чтобы принести ему новую порцию, девочка подняла голову, еще больше надулась и одарила его очередным недовольным взглядом. — Ты обжора, — заключила она писклявым голоском. — Да, — вот и все, что ответил Барнс. Еще один вздох, еще один хмурый взгляд, а затем девушка вернулась к школьной работе. Баки счел ее совершенно очаровательной.

***

Через два дня она снова вернулась, ворвавшись в комнату в маленьком буйстве задорных кудряшек и резких взглядов. — О, ты вернулся, — огрызнулась девочка, вываливая вещи на стол. — Ты вообще потрудился сходить домой или просто оставался здесь все это время, поглощая нашу еду? — Мне нравится еда, — парировал мужчина, заталкивая в рот вилку пернила. — Тогда не съедай все на этот раз. — Ее голос звучал надменно. — Остальные тоже должны питаться, ты же знаешь. — Хорошо, — пообещал Баки, набивая рот свининой. Она больше ничего не произносила до конца дня, снова сосредоточившись на домашней работе. Вместо этого девочка все оставшееся время пинала ногами ножку стола, словно надеясь досадить мужчине, чтобы он ушел. Но Баки вырос со Стиви и давно научился игнорировать подобные попытки (забавно, что он этого не забыл). А потом была ГИДРА и все, что они с ним сделали. Если маленькая девочка думала, что несколько пинков по столу заставят его уйти, то была очень далека от истины. Лулу снова заглянула в комнату, но, увидев, что оба игнорируют друг друга, как и в прошлый раз, просто кивнула и оставила их наедине.

***

Все продолжалось в том же духе в течение следующей недели. Девочка врывалась в комнату, выражала свое недовольство его присутствием, а затем садилась и работала над домашним заданием. Однако на пятый раз что-то изменилось. Она вошла, надменная, как королева, недовольно вздохнула и снова взялась за домашнюю работу. Было очевидно, что девочка не в духе, но на этот раз это не было связано с Баки. Не было ни хмыканья, ни шипения, ни ударов по столу. Вместо этого от подростка исходила вибрация расстроенности, и когда Баки поднял глаза, то увидел, что она хмурится, глядя в экран ноутбука, прикусив губу. Девочка достала калькулятор и с расстроенным видом переводила взгляд с него на компьютер. Она поймала взгляд Барнса, нахмурилась еще сильнее, а затем вернулась к работе. Баки вернулся к еде. — Это правильно? — раздался резкий голос десять минут спустя, и девочка развернула ноутбук так, чтобы он мог видеть экран. Баки моргнул, прочитал, над чем она работала, а затем удивленно взглянул на нее и понял, что она смотрит на него с самодовольной улыбкой. Потому что малявка трудилась над тригонометрией, слишком сложной и запутанной для ее возраста. — Ой, нет, не бери в голову. Я на секунду забыла, что ты глупый. Не волнуйся об этом. В конце концов, я разберусь. — Она начала отодвигать ноутбук, но Баки протянул руку, снова взглянул на задачу, быстро набрал ответ левой рукой, затем вернул компьютер и продолжил есть. Он всегда был умным, всегда. Это была еще одна вещь, которую забыли историки, еще одна грань, затерявшаяся в тени мифа о Капитане Америке и Ревущих Коммандос. Баки отлично учился в школе, получая самые высокие оценки во всех классах, и он обожал учиться. Математика была главным инструментом снайпера, порой даже более важным, чем винтовка. Он должен был уметь триангулировать выстрелы, рассчитывать и компенсировать переменные, которые могли измениться менее чем за секунду, и быть готовым адаптироваться еще быстрее. Алгебра, геометрия, арифметика, тригонометрия и физика — все играло свою роль, и все, что сделала с ним ГИДРА, с тренировками и ядами, только усилило его природные таланты. Поэтому математика, даже высшая, давалась ему так же легко, как дыхание всем остальным. Барнс заметил удивление на ее лице, когда она отодвинула ноутбук. На кончике языка у девочки вертелось какое-то замечание, которое та готова была выдать. Пока не бросила быстрый взгляд на экран, не увидела, что он напечатал, и не замерла. Девушка недолго смотрела в пространство между ним и ноутбуком, а затем схватила калькулятор и стала яростно нажимать на кнопки. — Как ты это сделал? — спросила она в конце концов, и что-то изменилось в ее глазах. Баки просто пожал плечами. — Нет, серьезно, как ты до этого додумался? Я пыталась получить ответ в течение последнего часа. Как ты его узнал? — Теперь ты знаешь ответ, — сказал он ей, поднося ложку с супом ко рту. — Попробуй двинуться в обратном порядке. Посмотрим, поможет ли это. Она прищурилась, как будто не доверяя ему, но затем снова повернулась к калькулятору и ноутбуку, чтобы сделать то, что сказал Баки. Пять минут спустя девочка откинулась на спинку стула с еще одним вздохом, звучавшим не резко или сердито, а впечатленно. — Сработало, — признала она, изучая Барнса. — Почему это сработало? — Иногда, чтобы найти ответ, нужно обдумать проблему, — сказал он, дуя на очередную ложку супа. — Взглянуть под другим углом, чтобы найти решение. Но ты была очень близка. — Ха. — Девочка прикусила губу, обдумывая его слова, а потом снова посмотрела на него. В ее глазах ясно читалась догадка. — Откуда ты это знаешь? — Почему ты изучаешь тригонометрию? Тебе что, девять лет? — Мне двенадцать! — набросилась она на Баки, вернувшись к резкой и острой надменности. — И я очень умная. Не моя вина, что я маленькая! — Я никогда не утверждал, что ты маленькая. — Он проглотил еще одну ложку супа и проигнорировал еще один ее взгляд. — И почему ты так говоришь? — спросила она. — Как? — Как робот, раскатисто и плоско. Поэтому ты знаешь ответ? Потому что ты робот? Баки сдержал фырканье, которое ощутил в своем горле. О, малышка, если бы ты только знала. — Только часть меня, — произнес мужчина, зная, что она понятия не имеет, насколько это правдиво. — Это, наверное, твой желудок, если учитывать, сколько ты ешь. — Ну, видимо, даже роботы любят стряпню твоей абуэлы, — ответил он по-испански, наблюдая, как ее глаза расширяются. — Ты тоже говоришь по-испански? — удивленно воскликнула девочка. — Я говорю на многих языках, малышка. — Меня зовут не малышка! — огрызнулась она. — О, нет? Тогда как же? — Меня зовут Жозефина — объявила его собеседница, еще раз ударив ногой по ножке стола. А, так это и была та самая пресловутая Жозефина, маленький гений, которым так любила хвастаться Лулу. — Жозефина Луиза Марианна Родригес. — Как много имен, — пробормотал Баки. —Неудивительно, что ты такая невысокая. — Это неважно. — Она снова ударила ногой по столу, на этот раз сильнее. — Потому что ты все равно тупой. Даже если ты робот, умеющий говорить по-испански. Баки пожал плечами. — Я здесь только ради еды, —сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, прежде чем съел кусочек курицы. Тут она издала звук, резкий и громкий, немного похожий на утиный клекот. Баки понял, что это был ее смех, потому что, когда поднял на нее глаза, девочка действительно улыбалась. Улыбка была широкой и изменила весь ее облик, впервые заставив выглядеть на свой возраст. Он встретил ее собственным смехом, и ее ухмылка стала еще шире, показывая один из резцов, — немного кривой и более длинный, чем остальные, — который выглядел как маленький, крошечный клык. Это была одна из самых милых вещей, что когда-либо видел Барнс. Лулу наблюдала за ними со стороны, заглядывая через щель в занавеске и думая, что ее не видят, и еле заметно улыбаясь.

***

После этого все изменилось. Жозефина по-прежнему приходила в комнату каждый день после обеда (Баки быстро понял, что это была ее обычная походка, топ-топ-топ, эхо от которой разносилось по всему дому) и устраивалась на своем обычном стуле напротив него. Она перестала шипеть на мужчину каждый раз, когда видела, зато стала быстро работать над заданиями, торопясь выполнить их. Как только девочка заканчивала, она разворачивала ноутбук и пихала его Баки в лицо, требуя, чтобы он проверил результаты. — Я пытаюсь есть, ты же знаешь, Жозефина, — сказал он ей, когда она в третий раз отодвигала его тарелку. — О, да ладно, — закатила глаза девочка. — Ты помогаешь мне уже в третий раз сегодня. В жизни есть вещи поважнее еды. — Например? — Например, перепроверка домашнего задания, чтобы я получила пятерку. Никто другой не может мне помочь. Они ничего не понимают. Теперь посмотри и убедись, что я не сделала никаких ошибок, — приказала Жозефина, взяв тарелку с arroz con gondules и начав есть. — Эй! — Ой, да ну ладно, — протянула она снова. — Как будто абуэла не даст тебе еще. — Клянусь Богом, малышка… — Меня зовут Жозефина! — Твое имя — это заноза в моей… — Я скажу абуэле! И тогда она перестанет тебя кормить, и ты умрешь от голода, потому что не захочешь больше ничего есть. — Я люблю булочки со свининой. — О, из пекарни «Полумесяц» на Седьмой? Они вкусные. Мне они тоже нравятся. А теперь перестань думать о еде и перепроверь мое домашнее задание. Мне кажется, я все правильно сделала, но хочу убедиться, — парировала она, набивая рот рисом и бобами. Настала очередь Баки закатить глаза, но в итоге он сделал то, что она просила. Кроме того случая, ошибок Жозефина больше не допускала. Потому что была не просто умной, а гениальной. Ей исполнилось всего двенадцать лет, но девочку пропустили на два класса вперед, и она посещала специализированную частную школу, получая стипендию. Большинство уроков давались ей слишком легко, и редко находилось что-то, с чем она не могла разобраться самостоятельно, если хватало времени. Жозефина не очень-то нуждалась в помощи Баки, и если ее что-то смущало, то обычно это смущало и его. Но если мужчина задавал правильные вопросы, и они подходили к проблеме с разных сторон, то могли разобраться вместе в течение нескольких минут. Может быть, она и являлась гением, но ей было всего двенадцать лет, и из-за ее интеллекта возникало даже больше проблем, чем у обычных детей. Барнс быстро понял, что первоначальная язвительность и резкость представляли собой лишь защитный механизм, выработанный подростком, чтобы оградить себя от мира, в который она с трудом вписывалась. — Пожалуйста, не называй меня больше малышкой, — сказала она, когда Баки в четвертый раз назвал ее так, имея в виду, что это шутка, дразнилка, желая заставить девочку огрызнуться в ответ, как та обычно делала. С ней было весело шутить, и он обнаружил, что ему нравится разговаривать с Жозефиной так же, как и с ее бабушкой, хотя и по-другому. Но тогда ее голос стал мягким, робким, дрожащим, хотя раньше никогда таким не был. Когда Баки повернулся, чтобы посмотреть на нее, голова девочки была опущена, и она играла со своей ручкой. — Хорошо, — согласился он. Жозефина быстро взглянула на него краем глаза, прежде чем опустить голову еще ниже. — Я знаю, что я маленькая, — тихо прошептала она в конце концов. — И толстая, но я ничего не могу с этим поделать, и я пыталась, очень, очень сильно пыталась. Я младше всех в школе и единственная пуэрториканка, и все смеются надо мной. Меня все время дерьмово обзывают, так что, пожалуйста, не называй меня никак иначе, кроме моего имени. — Баки, у которого отобрали жизнь, и сделали так, что его личность свелась к тому, что он был просто Активом или Зимним Солдатом, понимал важность имен лучше, чем девочка когда-либо могла себе представить. Он должен был догадаться, так что Барнс никогда больше не назовет ее малышкой, независимо от того, насколько забавным ему это казалось. — Как же тебя называют твои друзья? — спросил мужчина, желая загладить свою вину и не желая ничего другого, кроме как слышать, как она хмыкает и огрызается на него в своей очаровательной злобной манере. — У меня нет друзей. — Еще одни слова, произнесенные шепотом, еще один нож в сердце. Потому что о нет, о нет, он знал, видел, как это происходило раньше. Она была еще одним Стиви, еще одним маленьким солнышком, слишком ярким, слишком живым, чтобы кто-то мог это выдержать, и в результате ее не поняли и отвергли. Поэтому девочку игнорировали или дразнили — люди не понимали, не видели, им легче было насмехаться и презирать, чем протянуть руку помощи и быть добрыми. Он боролся за Стиви в детстве. И будь он проклят, если позволит миру снова попытаться сделать это с молодой девушкой, которая могла многое предложить, многим поделиться, но все еще пыталась найти собственный путь. — Как насчет Джоуи? Могу я называть тебя Джоуи? — тихо предложил Баки. Настолько мягко, насколько умел, желая подарить ей имя, которое она могла бы сделать своим, если бы захотела. Жозефина резко подняла голову и посмотрела на него. Он видел ее настороженность, девочка искала логику в его словах, пытаясь найти подвох. — Почему Джоуи? — наконец, спросила она. — Это прозвище. Друзья постоянно дают друг другу прозвища, — пожал плечами Баки. Жозефина продолжала напряженно смотреть на него. Спустя мгновение она, похоже, пришла к какому-то выводу, потому что расслабилась и подняла голову выше. — Как Баки? — уточнила она, не отрывая взгляда от его лица. — Да, как Баки, — засмеялся он. — Мой друг Стиви дал мне это прозвище много лет назад, когда мы были детьми, и оно прижилось. — А ты зовешь его Стиви? — медленно произнесла Жозефина. — Да, его зовут Стивен, и большинство людей называют его либо так, либо Стив. — Баки снова пожал плечами. — Но для меня он всегда был Стиви. — Девочка изучала его еще несколько секунд, прежде чем вернуть свое внимание столу и ручке, с которой она играла раньше. — Значит, мы друзья? — Робость ей не шла, однако Барнс полагал, что это была скрытая, но весомая часть ее личности. Он должен был уважать Джоуи и позволить ей быть настоящей. Потому что это тоже являлось частью дружбы. — Я бы хотел стать друзьями, — сказал Баки. Девочка посмотрела на него, потом снова на ручку, потом, похоже, пришла к решению и кивнула сама себе. — Тогда Джоуи — это нормально. Я могу быть Джоуи, а ты можешь быть Баки, и мы можем быть друзьями. И это именно то, кем и чем они стали друг для друга.

***

Так выглядел новый сдвиг, изменение в динамике его жизни. Джоуи поверила ему на слово, и после этого разговора и того, как Баки дал ей прозвище, на следующий день ворвалась в комнату, топ-топ-топ, и присоединилась к нему за столом. Но вместо того, чтобы сесть через несколько стульев, как раньше, она, бросив сумку с книгами на пол, села перпендикулярно краю стола, прямо рядом с мужчиной, и начала увлеченно рассказывать ему о своем дне. — А как же домашнее задание? — уточнил Баки, когда Джоуи, наконец, остановилась, чтобы перевести дух. — Я сделала большую часть за обедом, а потом доделала остальное в автобусе, — сказала она, взмахнув рукой, а затем взяла один из тостонес с его тарелки. — Боже мой, Баки, сегодня в автобусе ехала женщина, у которой была собака с шерстью, выкрашенной во все цвета радуги. Это выглядело круто, но зачем кому-то делать такое? Я имею в виду, не думаю, что самой собаке есть до этого дело. Разве что это была собака-гей, и она пыталась продемонстрировать, как гордится собой? — Какое отношение радужная собака имеет к гордости? — Баки был озадачен. — Радужный флаг, ну, знаешь, гордость геев, — ответила она, снова взмахнув рукой. Когда Джоуи повернулась, засовывая в рот его тостонес, на лице мужчины, должно быть, что-то отразилось, потому что она вдруг снова нахмурилась. — Ты ведь не гомофобный засранец, правда? Потому что, к твоему сведению, мне нравятся девочки, а не мальчики, и я не могу дружить с гомофобом. — Девочки милые, — выдавил Баки. — Да, это так, они очень милые. А в моем классе по истории есть одна девочка, Джулия, и у нее длинные вьющиеся рыжие волосы, но красивые, а не такие, как у меня, и у нее веснушки, Баки, веснушки! Мне очень, очень нравятся веснушки. А тебе нравятся веснушки? — Веснушки — это мило. — Барнс прищурился. — И с твоими волосами все в порядке. — Они вьются, Баки, и никогда не укладываются так, как я хочу, — пожаловалась Жозефина. — Они похожи на облако, — возразил он. — Мягкие и пушистые. Это красиво. Слова заставили ее сделать паузу — все, что Джоуи собиралась сказать, было забыто, поскольку она уставилась на него, явно пытаясь определить, лжет ли Баки ей. Он не лгал. Ему нравились ее волосы. Он считал девочку очаровательной. — И именно поэтому мы друзья, — наконец, произнесла Джоуи, взяв очередной тостонес. — У тебя тоже очень красивые волосы. Ты должен позволить мне заплести их. — Могу я хотя бы доесть сначала? Она шумно и протяжно выдохнула, откинувшись на стуле, предварительно стащив с его тарелки еще один тостонес, уже третий. — Не похоже, что ты не ел весь день, — заметила она. — А если серьезно, Баки, почему ты так ешь свои тостонес? — Я делаю это как-то неправильно? — Ты макаешь их в соус, это отвратительно. Все знают, что тостонес лучше всего есть с кетчупом. — Мне нравится соус. — Потому что ты не пробовал с кетчупом. — Девочка спрыгнула со стула. — Я сейчас вернусь. Тостонес с кетчупом оказались еще вкуснее, обнаружил Баки, когда она вернулась в комнату с красной бутылкой в руке. Он по-прежнему предпочитал соус из лука, чеснока и уксуса. Но по-настоящему замечательно стало, когда он смешал и то, и другое, что вызывало у Джоуи рвотные позывы, пока сама девочка не попробовала и не признала его правоту. В итоге она съела почти все, пока объясняла важность гей-прайда и символику радужного флага, а Лулу стояла в дверях и наблюдала за ними с шокированным выражением лица.

***

Джоуи была забавной и умной, до жестокости честной в суждениях, но любопытной в отношении окружающего мира. Очевидно, ей было что сказать, и уже очень давно, но она просто ждала того, кому бы это стало интересно. Моча и уксус, — подумал Барнс, — так когда-то выражались. И как только девочка поняла, что Баки будет дразнить ее, но никогда не станет насмехаться над ней, не забудет, насколько она умна, и не начнет оскорблять за ее мнение, даже если сам не согласен, мужчина оказался в центре самых странных разговоров, которые у него когда-либо были. — Ну, что ты думаешь об «Атаке на Титана»? — спросила однажды Джоуи, в очередной раз ворвавшись в комнату. — Я даже не знаю, что это такое, — признался Баки, зная, что она все равно ему объяснит. — Где ты был, Баки? Это аниме, которое все смотрят. Ну, это и «Юри на льду», но его я еще не начинала. — Аниме? — переспросил Баки. Это было японское слово, и он прокручивал его звучание в голове, пока толкование не всплыло, яркое и четкое, на переднем плане сознания. (Очевидно, японский оказался еще одним языком, о знании которого он не подозревал. Очередной прекрасный прощальный подарок от ГИДРЫ). — Мультфильм? — Да, Баки, аниме, «Атака на Титана». Что ты об этом думаешь? — Я его не видел. — Так, дай мне свой телефон. — Джоуи закатила глаза и протянула руку. Баки передал смартфон, подумав, что будет забавно наблюдать, как она пытается обойти все протоколы безопасности, установленные им. Девочка взяла гаджет, остановилась и вперилась в экран, при этом выражение ее лица изменилось. Она посмотрела на него, на телефон, потом еще раз на него, пришла в состояние сильной сосредоточенности, после чего потянулась в карман пиджака и достала маленькую флешку, которую вставила в боковой порт. Джоуи подождала несколько секунд, постучала по экрану, и через несколько мгновений Баки услышал звон разблокированного мобильного. Он был потрясен. Большинство программ Барнс скачал сам, — некоторые из ГИДРЫ, некоторые из других источников, — и он постарался изменить их так, чтобы его телефон был не взламываемым и не отслеживаемым. За исключением, похоже, одной очень решительной и гениальной двенадцатилетней девочки. — Эй! Что ты делаешь? — Ни хрена себе, Баки! У тебя тут серьезные приложения. — Все ее внимание было приковано к телефону, когда Джоуи начала листать настройки и программы. — Усилители и искажатели сигнала, ложная геолокация, трекеры и коды слежения. Все они очень, очень хороши, и есть несколько, которые я раньше не видела. Но, если ты хочешь быть уверен, что никто не сможет найти тебя через телефон, у меня есть кое-что получше. Я сейчас установлю. — Где ты это взяла? — Если где-то имелся сайт с лучшими приложениями и программами, чем те, что у него уже были, Баки хотел знать об этом. — Я написала программу сама, но не волнуйся. Она очень, очень хорошая. Я использовала ее в прошлом месяце, чтобы взломать серверы Старка, и они даже не узнали, что я туда проникла. И я обновляю ее каждые пару недель. Мы можем скинуть ее в FileDrop в следующий раз. — Ты смогла взломать серверы Старка? — О да, это было легко. Заняло у меня девять минут. Кстати, Тони Старк — большой извращенец. Ты бы видел некоторые сайты в истории его браузера. Мне не нужно было знать, что там есть черепашье порно, блять. — Джоуи! — Что? — спросила она, впервые подняв на него глаза. — Ты чертов злой гений! — Это было не то, что Баки хотел сказать, но оказалось, что единственное, что могло вырваться у него, когда их с Джоуи взгляды пересеклись. В ответ на его слова она даже приободрилась. — Спасибо. Так, еще я скачала первые четыре эпизода «Атаки на Титана». Посмотри их сегодня вечером и завтра скажешь, что думаешь о них.

***

Это были странные, но в то же время очень честные отношения. Баки бывал в Casita Pepe почти каждый день, как только Стив уезжал на встречу с Мстителями и после того, как заканчивал свое обучение. Мужчина проводил некоторое время с Лулу, иногда тихо разговаривая с ней, иногда добровольно выполняя различные ремонтные работы по дому, чтобы семье не пришлось вызывать техника или разнорабочего, до позднего вечера, когда Джоуи, придя из школы, садилась рядом с ним за стол и рассказывала о своем дне. Баки слушал и учился диалогу и культурным кодам, а девочка делилась с ним любимыми книгами, фильмами, видеоиграми, мангой и музыкой. Они разработали собственный язык поддразнивания и подшучивания друг над другом, наполненный закатыванием глаз, ухмылками и хихиканьем Джоуи, свою версию, — иногда с рейтингом PG-13, иногда нет, — подначивания друг друга. Это была привычная для Барнса динамика, и ему всегда нравилось дружить с людьми (Стиви), которые были откровенными, неумолимо честными и отстаивающими то, во что верят. Чувство оказалось взаимным, потому что Джоуи всегда первым делом искала его, когда приезжала домой, поскольку сгорала от желания рассказать Баки миллион вещей, и иногда дулась, как только он получал сообщение от Стива о том, что тот уже едет домой. — Она без ума от тебя, — тихо сказала Лулу однажды после того, как Джоуи убежала на лестницу, когда Баки сказал ей, что ему пора уходить. По какой-то причине женщина решила пройтись с ним до конца квартала, явно желая перекинуться парой слов вдали от любопытных ушей двенадцатилетнего ребенка. — Она потрясающая. — Это была правда. — Нет, ты не понимаешь, Баки. — Лулу остановилась и нежно положила свою руку на его. — До тебя она была другой. Очень тихой, почти ни с кем не разговаривала. — Джоуи? — Барнсу верилось с трудом; она выглядела такой энергичной болтушкой, ей всегда было что сказать, и все было интересно. — Да, Жозефина. Или Джоуи, как ты ее называешь. — Сеньора Родригес сжала его руку, а затем сделала то, чего никогда раньше не делала: вложила свою руку в его собственную. — Она невероятно умна, иногда даже слишком. И из-за этого ей очень трудно найти друзей. Девочка слишком развита для большинства детей того же возраста, и они ее не понимают. А большинство взрослых не знают, что нужно уважать то, насколько быстро работает ее ум, но при этом признавать, что она еще очень молода. Жозефина заставляет их чувствовать себя неловко, и они не знают, что с этим делать. Ты же просто позволяешь ей быть собой и наслаждаешься ею такой, какая она есть. Лулу сделала паузу на мгновение, покачала головой, а затем потянула его за собой, чтобы убедиться, что Баки следует за ней. — У ее матери, моей младшей дочери, Дианы, много проблем, Баки, очень много. Барнс знал о существовании четвертой дочери, но семья редко говорила о ней, и казалось, что Джоуи проводила большую часть времени в доме бабушки, а не мамы. Однако девочка все равно уходила каждый вечер, чтобы успеть на поезд в Южный Бронкс, где жила в маленькой квартире. — Я сделала все, что могла, все, что могла придумать, чтобы попытаться помочь ей, но… Скажем так, это не лучшее место для молодой девушки. Я говорила об этом с Жозефиной, пыталась убедить переехать сюда, где, как я знаю, она будет в безопасности. Но это ее мать, и она любит ее и отказывается уезжать, что бы кто-либо из нас ни говорил. — Есть ли что-нибудь, что я могу сделать? — спросил Баки, чувствуя, как что-то в нем зашевелилось, пробудилось и ожило. — То же, что и раньше. Продолжай быть ее другом. У нее нет других, и она отчаянно в них нуждается. Выслушивай ее, позволяй быть честной и помоги нам обеспечить ее безопасность. — Я помогу. Обещаю, — поклялся он. — Знаю, — сказала женщина, снова сжав его руку. — Я просто хотела поблагодарить тебя. Теперь иди домой к своему Стиви. А завтра скажешь мне, решил ли он наконец, какого цвета плитку использовать в твоей ванной наверху».

***

Они были честны друг с другом. А после того разговора с Лулу Баки стал еще больше заботиться о том, чтобы Джоуи знала, что он всегда ее выслушает. По вечерам, когда Стив допоздна засиживался на работе с товарищами по команде, пытаясь отследить зацепки или отправляясь на задания, он начал провожать Джоуи. Это было всего полтора квартала от Casita Pepe, но Барнс хотел быть уверенным, что девочка благополучно доберется до вокзала и сможет сказать ему то, чем, возможно, не могла поделиться, когда вокруг них было так много других ушей и глаз. Иногда друзья шли длинным путем, а иногда останавливались, чтобы выпить содовой, садились на ступеньки ближайшего таунхауса и болтали, как обычно. Это сработало. Джоуи быстро адаптировалась к его тихой натуре и стала почти так же хорошо, как Стив, считывать тонкие сигналы Баки. Она знала, когда нужно заполнить тишину, а когда — просто посидеть рядом и посмотреть на звезды. Девочка также начала рассказывать ему то, что не говорила никому другому — как она беспокоилась о своей матери, и иногда ей казалось, что из-за этого страха у нее постоянно болит живот. Джоуи знала, что может переехать к своей абуэле, но не хотела оставлять Диану, потому что тогда ее мать останется совсем одна. Это было очень тяжело для двенадцатилетнего подростка, которая медленно начинала свое превращение в женщину. Баки сидел и слушал, позволяя ей поделиться своими страхами, без осуждения или порицания, надеясь, что его слов и присутствия, (которые он мог предоставить в те еще относительно ранние дни своего выздоровления), будет достаточно, чтобы помочь ей найти собственный путь. Пока однажды Джоуи не ворвалась в маленький альков, когда он ел arroz con pollo, ожидая ее, не бросилась в его объятия и не разрыдалась. Это не было ужасно, еще нет, и девочке не было нанесено никакого ущерба, но плача оказалось более чем достаточно. На следующий день Баки взял внедорожник Стива и поехал с Лулу и Джоуи в Южный Бронкс, а через два часа перевез ее в дом бабушки. На следующий день после этого Барнс намеренно окружил себя личностью Актива, сохраняя при этом осознание собственной правоты, и вернулся обратно в Бронкс. Он никого не убил, но сделал все, чтобы желудок Джоуи больше никогда не причинял ей вреда из-за страха.

***

После этого они сблизились еще сильнее. Кому-то их отношения могли показаться странными, но это было все, что требовалось обоим. — Ты мой лучший друг, Баки, — сказала Джоуи ему вскоре после того, как окончательно переехала в дополнительную спальню в квартире Лулу, протянув и взяв его металлическую руку в свою. — А ты — мой, Джоуи, — ответил он, слегка сжав ее пальчики. Это была правда. Стиви был его Стиви; всегда был и всегда будет. Не нашлось бы слов, способных передать всю глубину и силу их связи. Баки начинал верить, что это было выше всего, даже выше времени. Ничто никогда не встанет между ними. Однако новая дружба стала важной, особенной и священной. Дружба с этой чрезвычайно умной, но очень молодой женщиной, которая не знала, кем он был раньше, но принимала его таким, какой он есть сейчас. Баки был так же честен с ней, как и она с ним, и со временем поделился с ней тем же, чем с Лулу, — настолько честно, насколько было возможно без излишней откровенности, но давая понять, что он доверяет Джоуи как другу. Как и Лулу, она тоже знала о доме и Стиви, и о том, как тот иногда доводил Баки до бешенства. Джоуи знала, что Барнс был солдатом, что он попал в плен, что с ним делали ужасные вещи, что он страдал от кошмаров и имел собственные проблемы. Как и в случае с Лулу, он никогда не рассказывал подробностей, но хотел, чтобы девочка понимала, почему иногда ему не хочется разговаривать или приходится исчезать на несколько дней подряд, не обижалась на это и не принимала близко к сердцу. Джоуи была умна, как и Стив. Но, как и Капитан, оказалась сострадающей, добросердечной и чуткой к нуждам окружающих. Она обладала невинностью, которая награждала ее проницательностью, потерянную многими взрослыми из-за жизненных испытаний. После того, как Баки признался, что его пытали, девочка спросила, есть ли у него какие-либо долгосрочные последствия этого. Друзья сидели наверху, на кухне Лулу, поэтому Баки стянул с себя перчатки и толстовку, так что на нем осталась только футболка. — Боже мой! Ты действительно робот! — засмеялась она. Баки улыбнулся и позволил посмотреть на его левую руку. Даже сдвинул тарелки, пока Джоуи рассматривала ее широко раскрытыми глазами. Она вела себя тихо и не просила потыкать пальцем, хотя он знал, что это ее завораживает. Жозефина пристально глядела на него несколько мгновений, затем подняла глаза и спросила очень мягким голосом: «Больно?». Тогда Баки сделал то, чего никогда раньше не делал, и поднял рукав футболки, чтобы она могла увидеть ужасное и отвратительное кольцо жестоких шрамов в том месте, где рука крепилась к плечу. — Это всегда больно, Джоуи, все время. Но только в плече. Она протянула руку и очень нежно, осторожно провела кончиками пальцев по шрамам. — Все время? И ничего не помогает? — Ну, Стиви нашел мне специальные грелки, и если я сплю с одной из них, то становится легче. Но все равно больно. — Баки убрал ее руку от своего плеча. — Ты никому не должна рассказывать, Джоуи. Никогда. Люди, которые сделали это со мной, все еще на свободе. И если они узнают, где я, то будут искать меня. Так что ты должна пообещать мне, что не станешь… — Нет, нет, Баки. Я обещаю тебе, обещаю. Я никогда никому не скажу. — Девочка снова потянулась к его плечу, но не для того, чтобы дотронуться, а только чтобы поправить рукав футболки, чтобы его плечо с красной звездой и ненавистными шрамами снова было скрыто от глаз. Джоуи наклонилась, поцеловала его в щеку, повернулась и спросила, не хочет ли он посмотреть последнюю серию «Токийского гуля». Два дня спустя, когда Барнс зашел на обед, она протянула ему стопку распечаток с упражнениями на растяжку и укрепление, призванными облегчить боль человеку, получившему травму плеча. Так что да, они были друзьями. Баки носил на шее цепочку, с которой свисала маленькая подвеска в виде луны с оттиском слова BEST. Джоуи подарила ее после того, как он сбежал в последний раз — девочка сидела на диване, плача и ругаясь на него за то, что Баки бросил ее так надолго, хотя являлся ее «лучшим другом! Лучшие друзья не поступают так! Ты не можешь просто уйти, Баки, не можешь!». Мужчина провел тридцать минут, давая ей те же обещания, что и Стиви; что это последний раз, и он поклялся… Поклялся, что никогда-никогда больше не уйдет. Неделю спустя, когда Джоуи наконец перестала хмуриться при каждом его появлении, она вручила ему маленькую коробочку — запоздалый рождественский подарок. Внутри лежал парный набор амулетов. Баки носил луну. На горле Джоуи, на тонкой серебряной цепочке, которую он выбрал для нее, была красная звезда с надписью FRIEND.

***

А потом была Дьюи.