Ты убивала колдунов?

      В тёмном коридоре стояло сразу трое слуг, все в синем с серебром. Где-то за их спинами маячило опухшее ото сна и перепуганное лицо хозяина «Кошачьего сердца». Ещё бы: люди в цветах Соколиного дома посреди ночи!       Мужчина, стоявший впереди, поднял свечу повыше, чтобы осветить своё лицо.       – Я Гунда, помощник начальника стражи в Соколином доме. Третий господин просит вас приехать к нему. Срочно.       – В такой час? – недоверчиво спросила Альда, хотя и чуть ослабила хватку на кинжале.       – Он опасался, что если мы промедлим, вы покинете город, и вас будет трудно отыскать… Первый господин так же присоединяется к просьбе. Он просил передать вам это.       Гунда вынул из-за пазухи синий мешочек с серебряной вышивкой. По тому, как было натянута ткань, Альда догадалась, что он был тяжёл, судя по всему, набит золотыми монетами, да так плотно, что они даже не звякнули.       Это могла быть ловушка, но кому и зачем её нужно было подстраивать?       Если бы кто-то захотел заманить её в западню, то подождал бы до утра зная, что вторжение в гостиницу последи ночи вызовет подозрения. Соколиный дом спланировал бы всё гораздо хитрее и изящнее…       – Хорошо, я поеду с вами, – после короткого раздумья сказала Альда.       Альда забрала мешочек и велела слугам Соколиного дома дожидаться снаружи, пока она оденется.       Проклиная обилие ненужных шнурков, Альда нарядилась наконец, как было положено, нанесла на ладони остатки «золотой» мази, а потом ещё и успела достать из щели свою записку и нарисовать справа от фигурки человека птичку. Она не сомневалась, что Тервел поймёт, что это сокол.       К Соколиному дому они мчались верхом. Кони грохотали копытами по мощёным улицам, где едва-едва начали появляться первые прохожие. Город пока ещё не проснулся.       Альда неплохо ездила верхом, но не так хорошо, как умела бы настоящая секковийка, и поэтому старалась держаться позади слуг – чтобы у них не было возможности оценить её посадку. Она поначалу пыталась расспрашивать, что случилось, но слуги говорили, что лишь исполняют приказ своих господ и ничего более не знают. Лишь Гунда добавил, что третий господин страдает от серьёзной болезни, и оттого все его приказы и даже малейшие прихоти выполняются беспрекословно, чего бы он ни пожелал.       – А он пожелал меня… – усмехнулась Альда.       – Не совсем так. Не сердитесь, но мне пришлось солгать вам, самую малость… Иначе вы бы не поехали…       Альда слегка напряглась, услышав это, но лишь слегка. Если эти люди задумали недоброе, двое из трёх будут мертвы прежде, чем сумеют достать оружие. Третий умрёт мгновением позже.       – Третий господин не звал вас… Вернее, он в беспамятстве повторял ваше имя… То есть, звал вас, сам того не зная. Вечером он рассказал своему личному слуге, что встретил девушку в «Кошачьем сердце» и хочет поехать туда утром, чтобы застать до отъезда. Но ночью ему стало хуже. Он точно не смог бы отправиться за вами утром.       – Но если он в беспамятстве, зачем я ему?       – Он время от времени приходит в себя и, все в доме надеются, будет рад вас видеть. Может быть, это облегчит его страдания.       – Чем он болен? – спросила Альда.       – Даже лучшие лекари не знают, но болезнь эта мучительна.       У ворот поместья их встречал один из младших колдунов Соколиного дома, чтобы снять завесу для их проезда, он же повёл Альду во внутренние покои. Альда, изображая удивление от роскоши залов, внимательно всё рассматривала и запоминала. Злая радость звенела в её голове. Вилвиры сами пригласили её в Соколиный дом, провели через все преграды… Впустили куницу в курятник. Никто даже не подумал обыскать её на входе – лишь посыпали золотой пылью, – и два её кинжала были при ней.       Наконец колдун распахнул перед Альдой дверь в большую спальню. Проём был затянут чем-то вроде стеклянной паутины, и когда Альда остановилась, колдун вложил её в руку что-то размером с медную монетку.       – Держите это и идите. – Когда она заколебалась, он чуть подтолкнул её в спину: – Не бойтесь, вы ничего не почувствуете.       Альда шагнула вперёд. Колдун был прав – нити были неосязаемы, и она ровным счётом ничего не почувствовала.       Она разжала пальцы и посмотрела, что дал ей колдун: это была маленькая металлическая бляшка, на которой были выдавлены узкий клинышек – знак Соколиного дома, называемый так же «клювом сокола», – и три точки.       В комнате не горели лампы, и, несмотря на то, что солнце уже взошло, в комнате был густой полумрак: плотные шёлковые шторы закрывали окна. Воздух был странно прохладным. Даже зимой, когда дули ветры с гор, так холодно бывало лишь ночами… Видимо, здесь использовалась какая-то магия.       Высокий человек, ещё не старый, но по-старчески сгорбленный, вышел из густых теней возле постели.       – Это вы Кейлинн? – спросил он. – Спасибо, что пришли. Молодой господин звал вас.       – Он спит? – Альда протянула слуге бляшку, не зная, куда ещё её деть.       – Пока молодой господин ещё может спать, он спит, – ответил слуга и опустил бляшку в маленький кошель на поясе. – Скоро он проснётся. Вы пока располагайтесь, – он указал на кресла в дальнем конце большой комнаты. – Если нужны еда или напитки, только скажите… Нужно вам что-то?       – В столь ранний час – нет.       – Тогда я распоряжусь подать вам завтрак позднее. Меня зовут Лигур, я личный слуга третьего господина, опекаю его с того самого дня, как он появился в Соколином доме. Если вам что-то понадобится, спросите меня или любого другого слугу в этом доме. Если никого не будет рядом, то вот колокольчик.             Потом Лигур отдёрнул в сторону одну из занавесей, закрывавших кровать, и привязал шнуром к посеребрённому столбику балдахина. Альда сделала несколько шагов в сторону постели. В полутьме она видела лишь смутные очертания тела Эстоса под тонким покрывалом. Когда она подошла ближе, то стало слышно дыхание. Очень тихое, но частое…       Ещё несколько шагов, и она увидела его лицо, бледное и влажное от пота, глаза были не закрыты, а зажмурены, будто он не спал, а изо всех старался чего-то не увидеть. Брови были сведены, словно от страшной боли.       – Что с ним?       – Неизвестно. Может, болезнь, а может, и нечто иное…       – Что же?       – Он сильно пострадал в детстве, едва не умер… От магии. Целители его едва ли не с того света вытащили, и он долго не поправлялся. Первый господин думает, что тот случай даёт о себе знать.       У Альды были ещё вопросы, но тут Эстос застонал. Она не спрашивала можно ли – желание помочь ему, быть с ним, толкнуло её вперёд. Альда шагнула к кровати и схватила Эстоса за руку. Его пальцы бессознательно сжали её ладонь.       – Мне нужно… Мне нужно…       Он забился, задёргался и выпустил её руку. Потом свернулся в клубок и затрясся.       – Лучше его не тревожить, – тихо сказал Лигур.       – Нужно… – снова прохрипел Эстос. – Нужно поехать за ней утром… Лигур… Я… я должен… Кейлинн…       – Я здесь, – несмело сказала Альда.       Эстос её не слышал. Его слов теперь было не разобрать, потому что они перебивались низкими хриплыми стонами, а Эстос извивался от боли.       – Я здесь, – Альда протянула к нему руку и несмело коснулась волос. – Я здесь! Что мне сделать, как помочь тебе?       Эстос низко застонал в ответ.       Каждое его новое судорожное движение, каждый новый стон били Альде в самое сердце. Она гладила Эстоса по голове, по влажным от пота и скрутившимся в тугие локоны волосам, по сведённым болью плечам, по мокрому лбу и щекам, не владея собой что-то повторяла и повторяла, а в груди раскрывалась какая-то ужасная рана…       Альда забралась на кровать и прижалась к Эстосу, накрыв своим телом…       Вскоре он затих и, как Альде показалось, даже задышал спокойнее.       – Госпожа Кейлинн, – позвал Лигур, о котором она совсем уже забыла. – Вы слышите? Он ровно дышит, он спит…       Альда разжала объятия. Страшно было сознаваться себе в этом, но она отпустила Эстоса нехотя. Ей хотелось и дальше быть с ним, касаться его, чувствовать, как боль отступает, ощущать запах его волос… Запах горького миндаля и чистого пота.       – Похоже, с вами ему делается лучше, – произнёс Лигур озадаченно. Губы его кривились, словно он едва удерживался от слёз. – Я бы попросил…       – Что? – спросила Альда, когда он замолчал.       – Останьтесь с ним. Недостойно просить о таком девушку, но я клянусь, никто не узнает, что вы легли в постель мужчины! Ваша честь не пострадает.       – Плевать я хотела на честь! – ответила Альда. – Если нужно, я останусь с ним… Но мне действительно неловко, когда вы смотрите. Уйдите на время. Если он проснётся, я позову вас.       – Как скажете, госпожа, – поклонился Лигур.       Он отошёл от кровати и бесшумно исчез за дверью.       Альда посмотрела на лежащего рядом Эстоса Вилвира, третьего господина Соколиного дома.       Вот он, спящий, в полной её власти!       Она положила руку Эстосу на лоб – и не почувствовала магического тепла. Потом, нежно, словно боясь причинить боль, коснулась висков. Её пальцы задрожали перед тем, как коснуться его губ. Они были горячими и неровными – искусанными. Потом она притронулась к закрытым, чуть подрагивающим векам, провела пальцами по щекам, очертила линию скул, совсем уже забыв, для чего это делала…       Для того, чтобы найти его второе сердце и убить.       Эстос был так невероятно красив!.. Может быть, кому-то он и не показался таким уж красавцем, но Альду сводили с ума изгибы его широких бровей, резкие очертания губ и даже то, как завитки волос прилипали ко лбу…       Ты убивала колдунов?       Она упала на подушку и закрыла глаза.       «Успокойся! Ты не должна думать о нём так. Не должна, не должна, не должна!»       Альда начала читать про себя очищающие разум молитвы. Это сработало, и она на какое-то время погрузилась в тихий, стеклянно-холодный транс. Сознание её очистилось, дыхание и ток крови замедлились, мысли перестали метаться в голове, как бесноватые…       Эстос шевельнулся рядом, и Альда открыла глаза. Эстос смотрел прямо на неё, и в глазах его было удивление.       – Ты… Откуда ты здесь? Который сейчас час? Уже день?       – Сейчас утро, – ответила Альда.       – Но ты… В моей спальне?..       – Ты впал в беспамятство и звал меня. Твой отец послал за мной слуг.       – И ты пришла?       Эстос, часто моргая, сел на кровати.       – Он дал мне вот это, – Альда показала мешочек с золотом.       Эстос растерянно тёр глаза.       – Я не понимаю… – прошептал он.       Потом он вскочил с кровати и, откинув штору, толкнул ставень. Альда подошла к окну вслед за Эстосом и тоже выглянула вниз. Там, на выложенной мрамором площадке, находились песочные часы. Посмотрев на них, Эстос кинулся к столу, стоявшему в дальнем конце комнаты и заваленному книгами, свитками и бумагами. Схватив тонкую тетрадь в обложке из зелёной кожи, он перевернул несколько листов и что-то прочитал, проследив пальцем.       Затем он схватил перо, обмакнул кончик в чернила и спешно что-то нацарапал на той же странице.       – Скажи, – поднял он глаза на Альду, – когда ты пришла сюда, то что увидела?       – Тут был слуга, Лигур, а ты лежал в постели, – ответила Альда, про себя удивившись необычности вопроса.       – Я спал?       – Даже не знаю, ты корчился от боли. Мог ли ты при этом спать? Не знаю. Но глаза были закрыты.       – А что было потом?       – Потом я села возле тебя. Я не знала, что делать, мне просто хотелось помочь. Я… Я, кажется, обняла тебя.       Эстос прижал ко рту пальцы.       – Ты не хочешь есть? – спросил он вдруг.       – Разве что немного.       – А я хочу.       – Давай я позову Лигура. Он принесёт тебе завтрак.       Альда ужа пошла к двери, когда Эстос остановил её:       – Нет, попроси завтрак для себя. Не говори ему, что я пришёл в себя. Скажи, что я… Что я то кричу во сне, то засыпаю спокойно.       – Ты не доверяешь собственному слуге?       – Ему я доверяю, но вот кое-кому другому – нет.       – Хорошо, – сказала Альда, запомнив для себя и эту странность, – я сделаю, как ты велишь. Но тогда тебе нужно лечь в постель и время от времени кричать. А разговаривать нам можно только шёпотом.       Эстос усмехнулся:       – Вижу, тебе часто приходилось обманывать, раз ты подумала обо всём этом. Но не беспокойся, из этой комнаты наружу не долетает ни звука – кроме звона вон того колокольчика. Она так построена, да ещё чары наложены: иначе я будил бы своими воплями весь дом.       – Здесь полно колдунов, и они могут…       – Нет, ни одному колдуну сюда не пробиться, можешь не сомневаться.       Эстос вернулся в постель, а Альда позвонила в колокольчик. Когда явился Лигур, она повторила слуге всё, как сказал Эстос       – Подойди ко мне, – попросил потом Эстос, хотя в его голосе было столько же приказа, сколько и просьбы.       Альда сама не поняла, почему повиновалась ему. Она села на край постели. К ней вдруг вернулось смущение.       – Ты в моей комнате, в моей постели…. Это превосходит даже самые смелые мечты, – улыбнулся Эстос. Его улыбка была волшебной, такой светлой и радостной, что даже ожесточённое сердце Альды начало таять.       – Ты используешь на мне какую-то магию? – спросила она.       – Нет.       – Почему тогда… – Альда замолчала и прикусила губу. Не хватало ещё сказать Эстосу, что теряет волю от его улыбки.       И она не теряет волю, нет. Она здесь для того, чтобы убить этого человека. Как только она поймёт, как выбраться отсюда после убийства, то обязательно так и сделает. И не будет сомневаться ни секунды.       Она вдруг замерла и слепо смотрела перед собой.       Такая простая мысль, которая почему-то от неё ускользала – наверное, потому, что раньше с ней такого не случалось.       «О боги… Я ведь… Я ведь влюбляюсь! Влюбляюсь в человека, которого должна убить. Во имя псов Гудды, за что? За что?!! Как я могу убить его? А если смогу – то как мне после этого жить? Как мне жить с мыслью, что я убила его своими руками?»       Эстос сел рядом и взял руку Альды в свою. Он обвёл маленькие жёсткие мозоли кончиком пальца, не сводя глаз с лица Альды.       – А ты… Какую магию используешь на мне ты? – спросил он и прижался губами к её раскрытой ладони.       Альда почувствовала себя в сердце огромного жаркого вихря. Мир распадался и собирался вновь на её глазах. Ей было так страшно, сладко и больно, что она с трудом смогла сделать вдох. От одного простого поцелуя!       – Я не знаю никакой магии, – ответила она.       – Сейчас мне кажется, что твоя близость творит чудеса.       Эстос оторвался от её ладони, чтобы сказать это, но произнеся короткие четыре слова, снова припал губами к руке Альды и начал покрывать её поцелуями.       – Я хотел тебя с той секунды, как увидел, – прошептал он. – А ты?       – Нет, – не подумав, ответила Альда.       Эстоса её честность, кажется, ни капли не обидела. Он спокойно и весело улыбнулся.       – Видимо, это не имеет никакого значения…       Альда освободила руку:       – Я не понимаю, о чём ты говоришь.       Эстос помрачнел. Альда заметила, как дёрнулся его кадык, когда он сглотнул.       – Ложись рядом, – сказал он, опускаясь на подушку. – Я расскажу.       – Нет, я лучше останусь здесь.       – Не доверяешь мне?       – Я никому не доверяю, так что не сочти за оскорбление, – пожала плечами Альда.       – Хорошо, пока пусть будет так. Я не могу объяснить тебе всего, потому что сам не всё понимаю, но вот что я знаю: я умираю.       – Твоя таинственная болезнь… – прошептала Альда. – Мне рассказал Лигур.       – Мне становится всё хуже и хуже. Я записываю всё, происходящее со мной… – Эстос указал на стол, где лежала тетрадь. – По памяти или с чужих слов. Этим записям уже много месяцев, так что с их помощью я могу предсказать, что меня ждёт в будущем. И я не хочу этого будущего. Я решил убить себя до того, как наступит первое новолуние следующего года. Я даже выбрал время: на второй день убывающей луны я приму яд, который убивает без боли.       Говоря это, Эстос смотрел не на Альду, а вверх, на тёмную ткань балдахина, расшитую изображениями серебряных соколов.       – Но что это за болезнь? – растерянно спросила Альда.       – Никто не знает. Это началось во время войны, уже под самый конец, но тогда я не придал этому никакого значения. Несколько приступов головной боли, к тому же не так уж и часто… Но со временем становилось хуже. Боль стала такой будто в мозг вонзались острые ножи и проворачивались, и, самое странное, постепенно эта боль начинала распространяться по всему телу. А потом вдруг проходила. Когда я вернулся домой, то эти приступы стали удлиняться, да и боль становилась сильнее. Если раньше я мучился по несколько часов, то теперь был не в силах подняться с постели сутки, потом двое. Никакие лекарства не помогали, магия тоже. И при этом меня не оставляло чувство… Даже не чувство, а какое-то сверхъестественное знание, что боль легко прекратить, что есть нечто, что исцелит меня мгновенно. Как умирающий от жажды чувствует, что ему нужна всего лишь вода, чтобы вернуться к жизни, так я чувствовал, что мне не хватает какой-то малости. Было нечто, что мне нужно получить, и тогда всё кончится… Только я не знал, что именно. За полтора года моё состояние так ухудшилось, что я мог ходить, разговаривать, встречаться с людьми лишь половину каждого лунного месяца. Вторую половину я проводил… в боли. Я перечитал кучу книг, опробовал многие магические техники и зелья, чтобы излечиться, но ничего не помогало. Я сумел лишь немного отсрочить наступление конца. Холод в этой комнате – часть моих ухищрений для того, чтобы продлить себе жизнь. Я научился отделять себя от магии и даже от времени… Это очень сложное заклинание, вряд ли тебе интересны подробности, но в этой комнате время течёт иначе, медленнее… Если бы я мог, то замедлили бы его ещё сильнее и выиграл бы себе годы, но время – очень опасная материя и очень непокорная. Оно всегда стремится восстановить прежнее своё состояние, сопротивляется. Когда я наложил заклятие на эту комнату, я ещё не знал всего… Если бы знал, то выбрал бы другое место, не в Соколином доме, потому что стоит мне снять заклятие, как иное, настоящее время хлынет сюда и… Думаю, оно разрушит эти покои и часть соседних вместе с ними. Вот так я и живу… Я почти не выхожу из своих комнат, даже в те дни, когда здоров. Я делаю исключение лишь для очень важных встреч, ну и для своих друзей тоже. Если бы я не выходил к ним наружу раз в месяц, то сошёл бы с ума.       – Но это же приближает тебя к смерти…       – Да, но она неизбежна. Я всё равно не доживу даже до конца года, так зачем же я буду проводить последние оставшиеся дни в тоске?       – Месяцы, не дни, – поправила его Альда.       – Для меня существуют лишь дни, когда я свободен от боли. А их в месяце примерно четыре. Сейчас четыре. Потом останется лишь три, потом два… А в конце останется лишь боль.       – А я… – начала наконец догадываться Альда.       – А ты способна унять мою боль. Ты как будто то самое «нечто», которого мне не хватало.       Альда глядела на Эстоса неверящими, непонимающими глазами.       – Вчерашний день был из тех, что на грани, – продолжал он. – Боли уже начинаются, но ещё выносимы. Я решил всё же поехать в «Кошачий язык», и там боль прекратилась. Такое иногда случается, пока она ещё слабая, но потом пришлось уехать, и через пару часов меня скрутило так, что… Впрочем, ты видела. Я знаю, что теряю всякое достоинство, извиваюсь, плачу, как ребёнок. – Эстос тяжело выдохнул и облизнул пересохшие губы. – Это пытки, ад, море ужасающей боли…       – Но почему? Почему именно я?       – Я этого не знаю, но стоило тебе прийти, как всё прекратилось… Такого не бывало никогда.       Эстос потянулся к руке Альды и коснулся её.       – Спасибо тебе, Кейлинн.       Чужое имя резануло слух. Альда опустила голову.       Всё это было настолько невероятно, что трудно было поверить… Это было чудесно, удивительно, но и ужасно тоже. Она не была Кейлинн, простой девушкой, сопровождавших купцов через степи. Она была Альдой Льессум, убийцей, связанной страшной клятвой верности, и эта клятва велела ей убить Эстоса Вилвира.       Эстос разжал её руку и откатился в сторону.       – Сюда идут, – сказал он. – Скажи, что я недавно затих.       Альда приняла у Лигура большой поднос с едой и сказала то, что велел Эстос.       – Это хорошо, – шёпотом отозвался старый слуга. – Пусть его сон продлится подольше.       Печаль в его глазах была искренней.       Альда поставила поднос на кровать, и Эстос тут же начал снимать крышки с горшочков и мисочек.       – Почему ты не хочешь рассказывать, что боли прошли? – спросила Альда.       – Пока нет уверенности, что они прошли. Надо кое-что проверить. И всё равно, пока я не придумаю, что делать дальше и как поступить, моему отцу нельзя про это знать…       – То есть, ты не доверяешь ему? Своему отцу?       – Дело не в доверии. Просто я… Я знаю, что он сделает. – Эстос целиком закинул в рот пирожок из тончайшего теста, начинённый мясом и зеленью, а когда прожевал, продолжил: – Я ему нужен. А здоровым нужен больше, чем больным. Он запрёт тебя здесь, и ты не сможешь уйти.       Альда невольно усмехнулась. Пусть попробует! Да, Ульпин Вилвир – великий колдун, но магия не особенно быстра, а вот кинжал выученного убийцы быстр. Уйти она сумеет…       Эти свои мысли Альда не стала озвучивать, она сказала другое:       – А ты, получается, готов меня отпустить?