Ты убивала колдунов?

      Конечно же, Лигур – или же Эстос – так просто не отступились. Альда заметила за собой слежку вскоре, как вышла за ворота поместья. Поэтому она направилась к храму Стрелы, как и обещала, но через Громкий рынок; в его рядах, с раннего утра забитых народом, легко было затеряться. Она ещё немного покружила по улицам, чтобы убедиться, что слуги Соколиного дома отстали, и только потом пошла к реке.       Жара стояла немилосердная.       Ближе всего был Купеческий мост, самый широкий, самый людный, самый шумный. Обычно Альда старалась его избегать, но сейчас он был ближе всего. Оказавшись на правом берегу, Альда с широким потоком торговцем двинулась к Длинному рынку, а оттуда домой, в лавку Льессумов. Перед тем, как войти туда, она свернула в тихий переулочек, вынула из ушей крупные серьги, сняла с пальцев кольца и спрятала их в кармане на внутренней стороне плаща. Она пока не собиралась рассказывать, что вошла в Соколиный дом как наложница.       Без тяжёлых украшений Альда даже почувствовала себя лучше, хотя уши до сих пор что-то как будто тянуло, а пальцы были стиснуты несуществующими перстнями.       Почти вся её небольшая семья была в сборе: только дядя Кафас ушёл по делам, да двоюродный брат остался в лавке на случай, если придут покупатели       Дядя Микас остановил тренировку, и в главную комнату пришли все, кто получил право носить при себе узкий кинжал убийцы: сам дядя Микас, Тервел, два двоюродных брата Альды и сестра.       Дядя Микас подошёл к Стене Клятв, чтобы поправить светильники, и Тервел воспользовался этой паузой, чтобы подойти к Альде и обнять её. Он взял её за обе ладони и крепко сжал. Альде пришлось чуть не силой вытянуть их из его рук.       Братья и сестра, разумеется, заметили это движение. Микас же так и стоял лицом к стене, глядя на на покрывающие её почти до самого потолка строки. Десятки, даже сотни имён убийц из дома Льессумов.       Все они приходили сюда, когда их родители решали, что ученичество завершено, разрезали ладонь, прикладывали к тёмному углублению в стене и произносили короткую клятву. Альда, когда приносила клятву, думала, что почувствует что-то особенное, что сквозь неё пройдёт сила или ещё что-то в этом роде, но чуда не произошло. Ничего в ней не изменилось. И когда она выцарапывала своё имя, стоя на высокой лестнице, то тоже не чувствовала влияния клятвы. Она была той же самой Альдой Льессум, что и до того.       Тогда её имя было самым новым, последним в длинном ряду. Теперь добавилось ещё и имя её двоюродной сестры Сарсы. В ту же строку могло уместиться ещё три, а то и четыре имени. Потом начнётся новая, а потом ещё…       Лет через двести надписи поднимутся под самый потолок – если дом Льессумов ещё будет стоять.       Столько имён… Одно было стёсано. Оно находилось чуть выше уровня глаз в самом начале строки, значит, около семи или восьми поколений назад. Альда ничего об этом человеке не знала. Его имя было стёрто со Стены Клятв, вымарано из книг, а родным было запрещено о нём говорить, чтобы память о клятвопреступнике не передалась потомкам. Альда, да и все остальные из Льессумов, кого она знала, задавались вопросом, что заставило того мужчину или ту женщину нарушить родовую клятву и что было потом. Какая последовала кара? По рассказам, она была ужасной: преступник будет умирать медленно и в страшных муках, его кровь сгорит в жилах, но по-настоящему никто не знал, как это будет.       У Альды что-то противно, боязливо сжалось с животе.       Почему именно она? Почему? Почему?       Столько столетий и всего одно стёртое имя. Сотни Льессумов забирали жизни, не зная сомнений, почему именно ей выпало это – узнать свою жертву, касаться её целовать, смотреть на его лицо, такое спокойное и счастливое во сне, смеяться от его шуток, сжимать в объятиях и любить, любить, любить?       Почему, великие боги, именно ей досталась такая судьба?       – Мы волновались за тебя! – Сарса рассматривала наряд Альды и даже начала щупать ткань. – Несколько дней прошло и ни одной весточки. Ладно бы ты уехала из города, так ведь нет…       – Ты же понимаешь, что у меня было дело.       – И как? Оно завершено? – спросил Тервел с почти враждебной требовательностью в голосе.       – Пока нет. Поэтому мне нужно будет вернуться.       – Куда? Туда, где тебя нарядили в эти роскошные тряпки?       – Это богатое поместье, – Альда и не подумала отвести глаза и смотрела в лицо Тервела с вызовом. – Там даже служанки одеваются хорошо.       – Как бы ты не размякла от такой хорошей жизни!       Дядя Микас подошёл к ним вплотную:       – Тервел, имя Альды высечено на Стене Клятв. Она давно не ученица и не нуждается ни в чьих советах в том, как ей подобраться к своей цели.       – Да он просто хочет забраться к ней под юбку! – зло выкрикнул Тервел.       Альда лишь равнодушно повела плечами. В их семье женщины не считали зазорным использовать свою привлекательность, чтобы подобраться к жертве.       – Попасть в поместье я смогла, – сказала она. – Но я недостаточно близко подобралась, чтобы завершить дело.       – Это поместье вроде тех, что на Каштановом склоне? – спросила Сарса. – Большое? Это правда, что в таких даже стражники на входах – это слабые колдуны?       Альда хотела сказать, что не видела, чтобы кто-то из стражи колдовал. Палаши блестели немного странно, как будто бы были зачарованы, и ещё эти пылающие жезлы, но Альда не знала, обладали ли сами стражники силами. Она хотела про это сказать – и не смогла. Альда не чувствовала боли или, к примеру, чтобы горло её волшебным образом сжималось – она просто не могла произнести ни слова. Язык не слушался.       Альда похолодела, в груди стало пусто, словно оттуда вышел весь воздух.       – Я не могу про это рассказать, – произнесла она, стараясь не показать другим, что напугана.       А вот эти слова вылетели изо рта легко.       – А сады… Правда, что в них устраивают колдовские ловушки? – Сарсу нисколько не смутил отказ. – И что если кто обманом попадёт в дом, будет кружить, как безумец, по одному дворику, не понимая, как из него выйти?       Даже лучшие из наёмных убийц, вроде Льессумов, редко проникали за стены поместий. Слишком много там было чар. Легче было подстеречь жертву на улице или в ещё каком-то месте, которое не было столь тщательно защищено. Конечно, теперь всем не терпелось узнать, как охрана поместий была устроена изнутри, Сарса была лишь самой нетерпеливой из них.       – Я не могу рассказать, сестрица, – повторила Альда. – Я хотела бы, но это невозможно. Я принесла клятву. Мне пришлось… – Она опустила голову. – Дядя, я об этом хотела с тобой поговорить…       Микас Льессум нахмурился:       – Какую именно клятву ты принесла?       – Клятву верности дому. Это был единственный для меня способ проникнуть туда, и я помню, чему ты учил… Клятвы дому налагают при…       – Пойдём-ка со мной, девочка, – сказал он.       Альде стало тревожно от последнего слова. Он назвал её «девочкой», это значило, что она очень-очень провинилась.       Комната дяди была маленькой и тёмной. После смерти отца Альды пустовало несколько больших комнат в дальнем конце дома, но дядя так и остался жить в скромной клетушке на втором этаже. Лишь когда в самую жару солнце накаляло крышу, дядя Микас вместе с тётей переселялись в просторную комнату с окнами во внутренний двор.       – Это была клятва дому? – спросил дядя, едва они вошли и он закрыл за собой дверь. – Не роду?       – Нет! Нет! Это очень знатная семья… Разве они будут принимать служанок в свой род?       – Ты уверена? Тервел говорит, что ты проникла в дом воспользовавшись тем, что один из младших господ…       Альда яростно дёрнула головой:       – Тервел злится, когда я заговариваю хоть с кем-то, кроме него! Вот и всё!       – Он привязан к тебе и, что важнее, беспокоится о тебе.       – Обо мне не надо беспокоиться, дядя! Я могу убить человека голыми руками, не успеешь ты досчитать до трёх.       – Но чувства твои уязвимы…       Дядя никак не мог сделать таких выводов из одной короткой фразы, сказанной Тервелом сегодня. А это значило…       – Что Тервел тебе наговорил? – спросила Альда.       – Ничего такого, о чём бы он знал наверняка, но вообразил он про тебя и того молодого господина многое, уж поверь!       – Дядя, он не должен был! Это…       – Я знаю, знаю, – Микас опустился на стул и указал Альде на другой. – В наших жилах течёт холодная кровь, а вот Тервел, как бы мы его ни учили… Он другой.       – Ты же не думаешь, что он…       – Нет, не бойся, – не дал её договорить дядя Микас, угадав всё по лицу. – Я не собираюсь изгонять его. Пока. У него есть время научиться владеть собой.       – Не наделал бы он глупостей, – покачала головой Альда. Ей на пару мгновений стало не по себе: Тервел пока не знает, что она вошла в Соколиный дом наложницей. Что будет, когда узнает?       – Я приглядываю за ним, – ответил дядя. – Тебе дал поручение сам Дзоддиви. Не хватало ещё, чтобы какой-то мальчишка помешал тебе… Делай свою работу, Альда, и ни о чём не беспокойся. – Микас вздохнул, потирая колено, – оно было искалечено несколько лет назад, и, хотя сильные боли давно ушли, привычка растирать его осталась. – Лучше скажи мне, что там всё же с этой клятвой.       – Я помню, что ты говорил, дядя: нет ничего сильнее родовой клятвы вроде нашей, которую мы приносим у Стены. Поэтому я решила, что клятва другому дому не заставит меня нарушить свою.       – История нашего клана говорит, что так оно и есть, но ведь и клятвы бывают разными.       – У меня были сомнения, но… Я бы очень хотела посоветоваться с тобой и дядей Кафасом, но у меня не было такой возможности. Мне надо было ответить быстро. От меня не требовали немедленного ответа, но я подумала, что отказ или промедление могут всё испортить. Я не могла так рисковать! Я думала, что та клятва никак не повлияла на меня, но…       – Но что?       – Когда Сарса спросила меня про поместье, оказалось, что я не могу вымолвить ни слова!       – Колдовские дома налагают такое заклятие на всех слуг, чтобы они не выболтали их секреты. Я думаю, что сейчас беспокоиться не о чем, – сказал Микас, хотя сам напряжённо свёл брови. – Пока клятва дому не противоречит твоей главной, глубинной клятве, она действует. Но если настанет тот самый миг, клятва колдовскому дому не сможет тебя остановить. Клятвы Льессумов ей не пересилить. Наша стена в незапамятные времена благословлена жрецами Двора Смерти, её накладывает не какой-то там колдун, а сами боги!       – Ты уверен, дядя?       Альда поняла вдруг, что в глубине души хочет этого: хочет, чтобы клятва Соколиному дому оказалась сильнее, и тогда бы ей не пришлось… Великие звёзды, она уже даже помыслить об этом не может!       Тогда бы ей не пришлось убивать Эстоса Вилвира.       Но если не сможет она, придёт кто-то другой!       – Я уверен, – твёрдо произнёс Микас. – Мы служим правому берегу сотни лет, каких только клятв и обетов не приносили наши предки, чтобы подобраться к своей цели, но ни одна не остановила их руку в решающее мгновение! – Дядя встал и положил свои тяжёлые руки на плечи Альды. – Делай своё дело и ни о чём больше не заботься. Твоя кровь, кровь Льессумов, будет вести тебя.       – А если бы я связала себя клятвой назначенных звёздами? – спросила Альда. – Какая возобладала бы?       Этот вопрос озадачил дядю, у него даже нижняя губа недовольно выпятилась вперёд – так бывало, когда ему напоминали о чём-то неприятном.       – Я этого не знаю. В нашем клане никогда не было назначенных до тебя. Твой дед, наверное, знал… Он что-то объяснял твоим родителям, но меня это, как ты понимаешь, тогда мало интересовало. А потом… Ну… Когда твой жених погиб, узнавать уже было ни к чему…       – Да, я понимаю, – кивнула Альда. – А как ты думаешь, дядя, если я спрошу у Шкезе, он ответит?       – У Шкезе?! Побойся неба! Зачем тебе это сейчас? Какой прок? И даже если бы был смысл доискиваться, я и тогда сказал бы тебе, что Шкезе лучше обходить стороной. И что с тобой такое? Зачем тебе знать про клятвы нареченных? Столько лет прошло…       – Вдруг вспомнилось…       – Тебе давно пора забыть про Гаэлара…       – Да, пора, – согласилась Альда.       Она забыла, иногда проходили целые недели, а может, и месяцы, когда она не вспоминала о нём. Но почему-то в последние дни часто вспоминала своего жениха и его мать-принцессу. Тот сон и серьги никак не шли у неё из головы. Прошлое, которое казалось таким далеким, что больше походило на рассказанное кем-то, чем на пережитое, вдруг ожило в мыслях, стало ярким, почти как настоящее… Альда вспомнила, как тосковала по Гаэлару в первые годы, и с благодарностью вспомнила Эстоса: она-то думала, что никто и никогда уже не тронет её сердца.       – Я хотела бы остаться здесь, переночевать в своей комнате, – неожиданно для самой себя призналась Альда.       – Боюсь, если ты не вернёшься к вечеру, то потом и вовсе не сможешь вернуться в поместье, – сказал дядя.       – Я знаю, – ответила Альда, хотя и не была так уверена. Эстос простит ей всё, лишь бы только она вернулась. – Но до захода солнца у меня есть время.       За час до заката в дверь запертой уже лавки постучали, тихо-тихо, так что из семьи, севшей уже за ужин, никто не услышал, только собаки забеспокоились. Приученные не лаять, псы начали звать Микаса к двери. Тот сказал Тервелу пойти проверить.       Обратно Тервел пришёл вместе с завернутым в серый суконный плащ человеком. Когда он откинул капюшон, Альда едва не вскочила на ноги от изумления: это был Безумный Шкезе.       – Мне надо поговорить с тобой, – указал он на Альду. – Наедине.       Альда молча поднялась из-за стола и пошла к двери, что вела к саду: там им никто не помешает.       Семья проводила их тяжелыми, обеспокоенными взглядами.       – Как вы узнали, что я здесь? – спросила Альда, когда они дошли до середины маленького садика.       Шкезе, казалось, опешил от такой наглости: это он собирался задавать вопросы. Но потом он улыбнулся свой жутковатой, тревожной улыбкой и ответил:       – Небесный дом возвышается над правым берегом. Разве может быть что-то, что укрылось бы от взора его господина?       – Двор Смерти, – не задумываясь бросила Альда.       – Да, это место… Туда наш взор не проникает.       Альда заметила, что Шкезе покоробило от одного лишь упоминания тёмного двора. И тут же добавила:       – Как и в Соколиный дом.       – Но как удачно, что в Соколиный дом смогла проникнуть ты! – сладенько улыбнулся Шкезе. – Это значит, что ты на верном пути. Скоро ли нам ждать прискорбных вестей?       – Такие задания требуют времени… Мне нужно подготовиться и ждать нужного часа. А нужный час наступает не по моей воле, а по воле случая.       – Это значит, что ты пока не узнала, где его второе сердце?       – Пока нет, – с облегчением призналась Альда. – Но узнаю.       – Месяц, который дал тебе первый господин, скоро выйдет.       – Я знаю, но что я могу поделать? Напасть на него так? Он выживет. Магия сохранит его.       – Найди способ… – прошипел Шкезе.       – Третий господин болен. Я его почти не вижу.       – Чем он болен?       – По слухам, он и сам не знает. Никому не известная хворь.       Шкезе склонил голову, как будто вычитывая, как бы это знание употребить себе на пользу, но, ничего не придумав, спросил:       – Они хотя бы знают, что у него болит? Грудь? Сердце? Голова?       Альда хотела ответить, что слуг, кроме Лигура, не допускают до личных покоев, но поняла, что опять не может вымолвить ни слова…       – А-а, заклятье… – протянул Шкезе. – Ну, его болезнь не так уж и важна. Главное – выполни поручение. И мой господин передает тебе ещё одно пожелание. Вернее, требование. Ты должна непременно его выполнить. Раз уж ты оказалась вхожа в поместье, то тебе нужно уничтожить все записи и бумаги третьего господина. Колдуны никогда и ничего не выносят за пределы своих комнат, хранят записи внутри, чтобы они не попали не в те руки. Так что сжечь его комнату будет достаточно.       – Сжечь? Но я...       – О, я верю, ты изобретательна, Альда из рода Льессумов! – оборвал её Шкезе.       – Но там полно колдунов, они могут потушить пожар, даже если я…       – Об этом мы тоже подумали! – Шкезе полез в объемистый кошель, висевший у него на поясе и, не глядя, выудил плоский мешочек. – В этом порошке нет магии, так что ты сможешь пронести его за ворота. Но от любого проявления магии он превращается в настоящий колдовской огонь. Он пожрёт всё и так быстро, что никто не успеет произнести нужное заклинание и спасти записи. Главное – следи, чтобы он не просыпался случайно. Этот огонь не поедает живую плоть, но на тебе вспыхнет одежда. Ты, скорее всего, сохранишь жизнь, но ожоги будут очень неприятными.       Шкезе протянул ей порошок.       – Вы говорите, он вспыхивает от любого проявления? – Альда опасливо взяла мешочек.       Он оказался неожиданно тяжелым, как будто бы наполненным золотом.       – Да, поэтому он плотно увязан в просмоленную ткань, а завязку мы залили воском. Используй его только тогда, когда будешь абсолютно уверена.       – Уверена в чём?       – В том, что выполнишь задание. Дай третьему господину шанс, нанеси несмертельный удар – и тогда он воспользуется колдовскими силами. Как бы слабы они ни были – порошок полыхнёт. Насыпь его в нужных местах, а потом… Ну, ты сама разберёшься.       – Этого я не могу вам обещать. Всё хранится в его комнате… – слова опять оборвались. – Я не смогу проникнуть туда.       – Постарайся, – прошелестел Шкезе.       – А этот порошок, – Альда приподняла мешочек, – что это такое? Я никогда не слышала ни о чём подобном. Не опасен ли он сам по себе?       – Нет, он не опасен. Но никому не говори о его существовании, даже своим родным.       – Разумеется. Но ещё, восьмой господин, я хотела… – Альда замолчала, не решаясь продолжать. Но потом быстро произнесла: – Могу я задать вам вопрос о клятвах?       Глаза Шкезе вдруг метнулись куда-то в сторону, и взгляд стал безумным, пугающим. Альда невольно потянулась пальцами к краю рукава – там был спрятан тонкий нож.       – Каких клятвах? – спросил Шкезе, всё ещё не смотря в её сторону. – Клятвах, которые ты принесла Соколиному дому? Они не помешают тебе, потому что есть обет более сильный…       – Нет, про клятву назначенных звёздами. Смешенье крови… Я помню, как вы вылили мою кровь в краску для татуировки и…       – Я тоже помню, – заговорил Шкезе. – Под самый конец, когда узор был почти завершен, у меня руки сводило от силы этой клятвы. Благодари богов, которым ты поклоняешься, что тебе не успели нанести татуировку. Ты последовала бы вслед за ним уже давно. Без Гаэлара твоя жизнь стала бы невозможной.       – Зачем вы нанесли татуировку ему? Без неё ведь можно обойтись…       – Их начали наносить таким, как ты, более тысячи дет назад. Это скрепляет их союз на земле. Это их клятва друг другу. Первый господин соблюдал веления неба, поэтому он приказал сделать сыну татуировку.       – Эта клятва… Она могла оказаться сильнее клятвы дому или даже роду?       – Та клятва, – глаза Шкезе словно заволокло мглой, – очень, очень сильна… Очень сильна, я помню.       – Но насколько?       – Какое тебе до этого дело? – Шкезе очнулся и сразу же резко развернулся: – Не вижу нужды вспоминать те годы.       Он безошибочно повернул на дорожку, которая шла к выходу и скрылся в синих сумерках.       Альда пошла в сторону малого дворика. Есть ей расхотелось, зато нужно было подновить секковийские татуировки на руках – они немного побледнели за эти дни.