Лёд и соль

      Подпрыгивая на ухабистой сельской дороге, роскошный автомобиль стремительно пронесся мимо нескольких десятков недостроенных домов, лихо свернул направо и притормозил возле самого дальнего.       — Тачку угробишь, — недовольно заметил Сатоши, сидящий рядом, и любовно огладил кончиками пальцев кожаное сиденье, игнорируя тихое мычание сзади.       Он злился, что эта машина — символ богатства и престижа, — досталась Химуре. Они оба приближены к Хайтани — выполняют то, что другим Ран поручить не может, считаются его доверенными лицами, однако автомобиль достался именно Исао.       Вспыльчивый, жадный до власти и внимания Сатоши расценил это как знак, что Химура в глазах Рана стоит выше. В дорогом подарке он видел не желание похвалить Исао, а возможность поддеть его, Сатоши, принизить и напомнить, где его место.       Наплевательское отношение Химуры к новенькой машине только усиливало гнев, который копился в нем с детства — с малых лет Сатоши не мог контролировать чувства, когда старшие братья принимались колотить его. Только благодаря гневу он не превратился в грушу для битья — напротив, научился давать отпор, и со временем братья отстали. Оба сейчас превратились в смутные воспоминания: первый умер в уличной драке лет десять назад, второй ошивался по кабакам и перебивался мелкими заказами. Встреть их Сатоши на улице — руки бы не подал; родственные узы были для него пустым звуком.       — Ран не любит, когда опаздывают, — одними губами шевельнул Исао.       Он всегда говорил тихо, почти шепотом, словно у него болело горло. Ни разу Сатоши не слышал, чтобы Химура повысил голос или вышел из себя; и двигался он, как и говорил — бесшумно, точно тень. По сути, он и был тенью Хайтани — всегда следовал за ним, стоя где-то за правым плечом и ожидая указаний.       Сатоши скривился, покидая салон автомобиля. Было кое-что, чего Исао Ран не доверил, а велел сделать ему, Сатоши — открыв багажник, он уставился на связанного мужчину лет пятидесяти. Всклокоченные темные волосы с заметной проседью стали влажными от пота, одутловатое лицо покраснело, глаза бешено вращались в разные стороны.       Завидев своего похитителя, капитан полиции замычал и дернул руками, запястья которых обхватывали наручники. Сатоши победно усмехнулся — поймать этого любителя легких денег оказалось проще простого: притворившись, будто желает сильно омрачить жизнь одного из мелких грабителей, недавно попавших в лапы правосудия, Сатоши договорился с Ясудой о встрече. Готовность, с которой капитан пошел на сделку, увидев банкноты, и страсть, с которой он живописал зверства, ждущие несчастного грабителя, вызвали у Сатоши легкое чувство брезгливости.       Ухватив Ясуду за плечи, он выволок его из багажника. Покачнувшись, похищенный завалился на него — из-за неудобной позы все мышцы затекли, но гораздо больший дискомфорт приносила шея, где чесался след от укола.       Не целясь, Сатоши заехал ему с локтя в нос, не собираясь церемониться с пленником.       Химура, возникший слева от них, как призрак, неодобрительно сузил темные глаза и прошелестел:       — Идем. Нас уже ждут.       Вокруг недостроенного дома гулял ветер, поднимая строительную пыль. Чувствуя на себе внимательные взгляды, но не видя никого поблизости, Исао ускорил шаг, слыша позади жалобное мычание и злобную ругань Сатоши.       Как по волшебству, напарник заткнулся, стоило ему войти в особняк из белого кирпича — в центре большой комнаты, очевидно, будущей гостиной, стоял стул, на котором сидел Ран. По периметру рассредоточились люди — почти весь отряд, перешедший под управление Хайтани, как только он покинул частную тюрьму и присоединился к «Бонтен».       Резко пахло свежей краской и цементом, ведро с которым стояло возле дальней стены. В ней же виднелась большая полость — глубокая черная дыра, выставившая пустое нутро напоказ, будто требуя, чтобы ее заполнили.       Исао перевел взгляд на Ясуду, которого толкнули вперед, предварительно сорвав с его губ полоску скотча. По инерции сделав несколько шагов, тот упал на колени, но тут же поднял голову, уставившись на собравшихся. Злость на его лице плавно переходила в возмущение и ярость.       — Вы хоть знаете, кто я такой? — прошипел Ясуда. — Знаете, на кого вы замахнулись, щенки?       Вопрос эхом отразился от пустых стен. На лицах присутствующих наметились улыбки — переглянувшись, некоторые члены отряда рассмеялись, вскоре легкий смех перешел в захлебывающийся хохот. Послышались переговоры — не стесняясь, подчиненные Рана провоцировали пленного шутливыми фразочками:       — Будущий труп, вот кто ты.       — Ну, покажи нам, что ты умеешь.       — На коленях стоит, а сколько спеси.       Хайтани поднял правую руку вверх — в солнечных лучах, проникающих внутрь через незастекленные окна, вспыхнули острые грани колец. Разговоры мгновенно стихли.       — Я тебя узнал, выродок, — выплюнул Ясуда. — Что, мало на тюремной койке повалялся? Еще хочешь? Мое похищение тебе с рук не сойдет — в этот раз так просто не отделаешься.       Гладкое, лишенное эмоций лицо Рана оставалось таким же бесстрастным. Исао плавно обогнул стоящего на коленях Ясуду, встал за спиной Хайтани. Остальные члены отряда смотрели на пленного по-разному: кто — с ухмылкой, кто — с назревающим гневом в глазах.       — Собрал команду отморозков, я смотрю, — продолжил Ясуда. — Думаешь, главным стал? А они знают, как ты валялся у меня в ногах, рыдая от боли? Как вопил, словно девчонка, пока по моему приказу тебе ломали пальцы? Надо было и на левой руке сломать. Раздробить, чтобы ты остался беспомощной калекой, который даже ложку в рот засунуть не может.       С каждым словом, вылетающим изо рта капитана, на лице Рана все шире расцветала улыбка, пока не превратилась в зловещий оскал.       — Ясуда, — заговорщически прошептал Хайтани. — Раз уж мы начали вспоминать былые времена, то давай расскажем всем, что я пообещал сделать с тобой. Ты ведь не забыл моих слов?       Безрассудная ярость в глазах капитана пошла на убыль. Лоб покрылся бисеринками пота. Он посмотрел на Рана, не имея возможности даже утереть лицо, что снова напомнило ему об унижении, которому он подвергался.       Всю жизнь Ясуда был тем, кто держал власть в своих руках. Его боялись — начиная от обычной шпаны и заканчивая друзьями, зная, что он обладает нравом жестоким, мстительным и непредсказуемым. Он никогда не задумывался над тем, что чувствуют люди, над которыми он издевался — лишь единожды он ощутил смутный страх, проникающий в глубины его черной, перепачканной души, когда услышал тихое:       — Я не хочу дышать одним воздухом с такой мразью, как ты. И не буду.       Это «и не буду», произнесенное с полной уверенностью, как раз и стало крохотным семечком ужаса, которое проросло внутри Ясуды и теперь душило, ледяными щупальцами подбираясь к горлу.       — Одним воздухом, — проговорил Ясуда растерянно. Его взгляд заметался по помещению.       Тогда это показалось ему красивым бредом, высказанным с целью поддеть его. Сейчас, разглядывая дальнюю стену с темнеющим развороченным нутром, капитан почти задыхался от жуткой догадки.       Ран достал пачку сигарет из кармана пальто, изящным жестом поднес сигарету к губам. Стоящий позади Исао услужливо чиркнул зажигалкой. Выпустив тонкую струйку дыма, Хайтани негромко — стояла оглушительная тишина, члены его отряда даже не шевелились, ловя каждое слово, — продолжил:       — Ты знаком с таким обрядом, как хитобасира?       — Что? — охрипшим голосом спросил капитан. — Что ты, черт возьми несешь?       — Хитобасира — древний ритуал, стыдно не знать, — цокнул языком Ран. — Неужели ты прогуливал уроки истории, Ясуда? Но про мост Дзёмон-то ты слышал?       Взгляд капитана заметался по помещению, рассматривая каменные лица собравшихся. Никто и не думал отвечать — все словно уже знали наперед, что сейчас будет; и ни один человек не выказал и тени сочувствия. Они все были безразличными — стояли друг подле друга, как единое целое; впервые Ясуда осознал, что означает быть частью преступного синдиката — это была не семья, это слаженный бездушный механизм, где каждый винтик расположен строго на своем месте.       — Мост Дзёмон построили в 1914 году, — сказал Ясуда скорее себе, чем остальным. — В 1968 он пострадал в результате землетрясения. Его отстроили заново.       — Верно, — кивнул Ран, стряхивая пепел легким постукиванием указательного пальца по сигарете. — Когда начались работы, строители обнаружили в стенах многочисленные человеческие останки, замурованные в вертикальном положении. Другой яркий пример хитобасиры — замок Мацуэ, стены которого прячут кости молодой девушки. Готов стать живым столбом, Ясуда? В Древней Японии это считалось честью — при жизни ты не сделал ничего полезного, зато твоя смерть может послужить во благо.       — Ты не можешь, — в глазах Ясуды назревала паника. — Не можешь этого сделать.       — Почему? — с детской наивностью осведомился Хайтани. Казалось, его совсем не смущала чудовищность этой затеи.       — Я тебя посажу. Тебя и всех твоих дружков!       Ран затянулся второй раз, отрешенно глядя на пытающегося встать капитана.       — Слышите? — он обратился ко всем стоящим вокруг него, неуклюже поднявшись. — Я вас всех засажу за решетку! Вы у меня сгниете заживо, выродки.       — Пошел на хрен, — огрызнулся невысокий парень с татуировкой на шее — витиеватым узором из переплетающихся линий.       Исао метнул на него взгляд, полный укоризны. Говорить никому не разрешалось, пока Ран не закончил. Осознав свою ошибку, парень замолк и отступил назад.       — Ясуда, — позвал Хайтани. Тот обернулся, мелко дрожа от гнева и отчаяния. — Скольким людям ты загубил жизнь? Скольких отправил в тюрьму, действуя ради собственной выгоды?       Химура за спиной Рана тихо вздохнул. Его Ясуда даже не узнал — среди нескольких десятков тех, от кого он избавился, как от мусора, Исао был всего лишь одним из.       — Вы все ублюдки, — прошептал капитан. — Вы все бы рано или поздно попали туда сами. Будь моя воля, я бы вас вообще не сажал — если только на кол.       — А может, мы тебя посадим на кол? — снова не сдержался парень с татуировкой. Его звали Ичиго, и он был одним из самых молодых здесь. — Посмотрим, как ты извиваешься.       Окружающие довольно загудели. Холодно взглянув на подчиненных, Ран веско произнес:       — Когда-то я обещал тебе, что не буду дышать с тобой одним воздухом. Думаю, пора исполнить сказанное.       Он изящно взмахнул рукой, молча отдавая приказ действовать. Сатоши, все это время державшийся в стороне, шагнул к Ясуде и ухватил его за воротник, таща к стене с дырой внутри. Капитан упирался — пытался упасть, оттолкнуть чужие руки, зацепиться за кого-нибудь из присутствующих — мужчины брезгливо отступали в сторону.       Его ругательства сменились угрозами, после — мольбами. В попытке спасти свою жизнь Ясуда торговался — отчаянно, предлагая в обмен все, что угодно, но Сатоши оставался глух и слеп. Впихнув капитана в полость, он словно нечаянно заодно с силой приложил его головой о кирпичную кладку. По виску Ясуды потекла кровь.       Двое из отряда приблизились к стене и, натянув перчатки, принялись за работу. Кирпич — слой цемента — и снова кирпич. Монотонно постукивал камень, цементная смесь глухо чавкала, когда в нее погружалась кельма.       Ран не смотрел, как дыра исчезает, оставляя вместо себя ровные ряды кирпичей. Вместо того, чтобы наслаждаться искаженным в предсмертной гримасе лицом Ясуды — чистый, животный, парализующий ужас, — он оценивал состояние зрителей.       Некоторые из них были напуганы. Кому-то зрелище пришлось не по вкусу — тот громкоголосый, с татуировкой, отвернулся, кусая губы; еще пара человек опустили взгляды в пол.       Были и те, кто следил за растущей стеной с фанатичным блеском в глазах. Двое мужчин даже подались вперед, растолкав окружающих — смотрели внимательно, не упуская ни единой детали. В чертах их лиц сквозило наслаждение.       Ран сосредоточился. Нужно было запомнить эмоции всех — это походило на простое упражнение по улучшению памяти: несколько секунд смотришь на рисунок, затем воспроизводишь его копию. Достаточно легко, если разум пуст и не отягощен тяжелыми, липкими мыслями.       Аджисай.       Еще один кирпич. Глухой стук. Приглушенные всхлипывания. Очередное лицо.       Виски заломило. Машинально он потянулся за второй сигаретой, прекрасно понимая, что это только усилит головную боль. Нужно было выйти на свежий воздух, а еще лучше — оказаться где-то в темном и прохладном помещении, проглотив таблетку обезболивающего; все вокруг советовали именно это, уверяя, что эффективнее способа еще не придумали.       Проблема в том, что Ран ненавидел темные и прохладные помещения. Он физически не мог находиться в тесных комнатах — никто не знал, что лифт вызывал у него стойкое отвращение. Хайтани предпочел бы подниматься по лестницам, если бы это не выглядело чертовски странным в глазах окружающих — а демонстрировать свои слабости напоказ — все равно что раздеться догола прилюдно.       — Мы закончили, — Сатоши направился к нему и почтительно замер в трех шагах.       — Все свободны, — махнул рукой Ран.       Помещение быстро опустело. Большинству не терпелось уйти, чтобы обсудить увиденное: Хайтани знал, что отныне его имя будут произносить если не со страхом, то с благоговейным трепетом — никому не захочется оказаться на месте Ясуды.       Ран посмотрел на свежую стену. За толстым слоем кирпичей раздавалось приглушенное всхлипывание и невнятное бормотание. Дом стоял на окраине, строительные работы здесь не велись — отложили до весны, — следовательно, никто не услышит этих тихих криков о помощи.       — Подгони мою машину, — обратился Хайтани к Сатоши.       Тот кивнул и ушел, громко топая — Ран только сейчас обратил внимание, что пол местами потемнел от влаги. Снаружи шел мелкий снег, который притащили на обуви члены «Бонтен» — множество отпечатков хаотично располагались у стен и окон.       Завтра Новый год, — внезапно осознал Ран. — Время пролетело слишком быстро.       Исао, державшийся так незаметно, что Хайтани почти забыл о его существовании, негромко выдохнул.       — Спрашивай, — Ран перевел на него взгляд потемневших глаз — сейчас они казались скорее антрацитовыми с редким проблеском лилового. — Я же вижу — тебя что-то интересует.       — Зачем надо было созывать всех? — тихо спросил Химура. — Это акция устрашения?       Ран мотнул головой — боль сделалась почти невыносимой. В машине должны были быть таблетки, как и прохладная питьевая вода.       — Нет, — проговорил он, машинально поднося сигарету к губам, — я думал, ты сам поймешь.       Это маленькое представление, которое он устроил — с замуровыванием Ясуды — предназначалось вовсе не для того, чтобы потешить себя и заставить страдать капитана. Отряд, который перешел в подчинение Хайтани, был ему совсем незнаком — двадцать шесть мужчин разного возраста, с разными целями и уровнем интеллекта.       Рану было важно понять, кто на что из них способен — для кого-то пытки являлись любимым делом, другие же придерживались слабых принципов справедливости.       — Ради этого ты замуровал Ясуду заживо? — спросил Исао. В его голосе — ровном и невозмутимом, — не было и капли осуждения.       Вдалеке послышались торопливые громкие шаги.       — Сатоши предварительно вколол ему яд. Через пару часов Ясуда заснет и не проснется, — Ран встал, безошибочно угадав появление второго помощника. — Идем, нам здесь делать больше нечего. Труп потом нужно будет вытащить и перезахоронить.       Исао кивнул, следуя за Хайтани. Ключи от своей машины он отдал Сатоши, а сам уселся в автомобиль Рана, сразу же отыскав бутылку воды и таблетки. Молча проглотив лекарство, Ран откинулся на спинку и прикрыл глаза, вспоминая свой первый день знакомства с Химурой — от того парня, попросившего сигарету, не осталось ничего.       Исао слепил нового себя — тихого, молчаливого и наблюдательного; он предпочитал держаться в тени, внимательно смотря на мир и подмечая каждую деталь — именно поэтому головная боль Хайтани не была для него тайной.       Странно, что он не заметил след от укола на шее Ясуды, — Ран помассировал виски пальцами. Они выехали с проселочной дороги, двигаясь в сторону офиса — предстояло провести еще несколько встреч, среди которых значился неприятный разговор с братом по поводу Айри. Об Аджисай Ран старался не думать. Знал, что если начнет — не остановится; картины будущего, полные мрачных и насыщенных красок, утянут его за собой.       Он и так думал о ней достаточно. В тюрьме — почти каждую минуту. Так часто, что она ему снилась — иногда это были смутные, непонятные сны, наполненные разрозненными отрывками, похожими на кусочки пазлов — яркие всполохи рыжих волос, как языки пламени, глаза цвета леса. Иногда сны обретали сюжет — их Ран старался сразу заталкивать в глубины сознания, чтобы не вспоминать фантомную мягкость прядей на пальцах и отблески золотистого света на влажной коже.       С делами они управились только к вечеру. Разговор с Риндо не возымел эффекта — его упрямство вышло за все пределы; как бы старший Хайтани не намекал, а после — говорил уже прямо, — от привязанности к своей помощнице Риндо не собирался отказываться.       Ран не видел в ней ничего особенного. В его понимании та, кто достойна его брата, должна таить в себе что-то незаурядное, быть необычной — Айри была простой мелкой хищницей, вроде куницы в лесу, вынужденной выживать, охотясь на мышей, белок и птиц, и в то же время прятаться от опасной рыси, хитрой лисицы и зоркого беркута.       Посредственность, — мысленно охарактеризовал Ран Айри, направляясь к машине. Было уже за полночь — дороги пусты, следовательно, до Кофу он доберется за несколько часов.       — Хочешь отправиться в Кофу сейчас?       Химура, идущий позади Хайтани, крупно вздрогнул всем телом и резко обернулся. Ран же даже не дернулся — сразу узнал голос того, кто стоял под лестницей, ведущей на подземную парковку.       — Ты знал? — вместо ответа спросил Хайтани. — О том, кто является пленницей.       Коко не следил за процессом — Ран был уверен, что Хаджиме знал лишь факты: срок, имя адвоката, сумма денег, необходимая для взяток. Но Какуче точно был в курсе всех деталей — Риндо говорил, что Хитто несколько раз интересовался самочувствием брата, но никогда не навещал его.       Оно и к лучшему — никого, кроме Риндо, Ран видеть не хотел.       Вопрос тяжестью разлился в воздухе. Мгновением позже Какуче понял, что это была его совесть — в отличие от большинства везунчиков в «Бонтен», это чувство у него сохранилось.       — Да, я знал, — спокойно ответил он. — Но разве ты не собирался отомстить ей?       — На своих условиях, — угрожающе процедил Ран. — А не на условиях «Бонтен». И, как я понимаю, убивать ее нельзя.       — Даже вредить ей не стоит, — исправил его Какуче. И не сдержал любопытства: — А ты бы смог убить ее?       Смог бы он?       Хайтани стиснул челюсти. Много раз он представлял, как заставляет ее пережить весь тот ужас, что испытал — много раз он представлял, как сжимает ее горло, ловя пальцами звонкий крик; все бесчисленные ночи в тюрьме занимали эти картины — бессовестно реалистичные и искушающие.       Но иногда он видел другие. Яркие и жгучие, не имеющие ничего общего с местью.       Ран знал, что не убьет ее. Лишить ее жизни, которую он же ей и подарил — значит обесценить все то, что он вынес за это время. Нет, Аджисай будет жить — потому что он так хочет.       Проигнорировав Хитто, Хайтани сел в машину, уступив место за рулем Сатоши. Сзади зашуршали шины второго автомобиля — Исао Ран тоже взял с собой; они оба ему пригодятся, тем более что Коко велел избавиться от тех, кто участвовал в похищении Аджисай — перестраховка.       Дом — белый, двухэтажный, с вальмовой крышей, большими окнами и высоким забором, в котором ее держали, располагался на самой окраине города — почти у края леса. В ночи он выглядел жутковато — раскидистые кроны сплетались между собой в единое целое, стволы объединялись в сплошное темное пятно на фоне белой, припорошенной снегом почвы.       — Тут рядом равнина синих деревьев?— уточнил Химура, выбравшись наружу.       В воздухе пахло горной свежестью и холодом. Морозно, колко, остро — Ран глубоко вдохнул, вспомнив, как она сказала ему однажды: от тебя пахнет льдом.       А что она скажет ему сейчас?       В тишине, наполненной лишь неуловимым скрипом сухих веток в лесу — летящий с неба снег поглощал звуки, окутывая пространство, послышался тихий щелчок затвора. Исао мгновенно оказался перед Раном, готовый принять за него пулю в грудь — его преданность граничила с рабской покорностью.       — Ран Хайтани? — осведомился крупный мужчина со шрамом на щеке, наставивший на них пистолет.       Он прищурился, подозрительно оглядывая компанию перед ним — взгляд искал характерную татуировку. Слегка оттянув ворот рубашки, Хайтани кивнул, и мужчина опустил оружие.       — Я Даичи, в доме — Киоши. Мы вас ждали, но думали, вы к утру подъедете.       Ран промолчал — отчитываться о причинах, по которым он решил приехать ночью, Хайтани точно не собирался. Вместо этого он направился в дом. Под ногами заскрипел снег — дорожку обильно присыпало; снегопад, согласно прогнозу погоды, обещал идти несколько дней.       Внутри было тепло, даже жарко — уловив хрустящий треск, Ран удовлетворенно отметил наличие камина и просторную гостиную с широкими диванами, на которых с удобством можно разместиться и смотреть на огонь. Киоши — худощавый светловолосый парень, что-то ел на кухне, уставившись в телефон, и при виде Хайтани вскочил, вытянувшись, как солдат.       — Добрый день, — он сконфузился, — то есть, добрый вечер. Ночь…       — Придурок, — беззлобно прокомментировал Даичи, зашедший вместе с ними. — Не обращайте внимания, господин, он зеленый еще. Первое дело его, можно сказать.       Первое и последнее, — мелькнуло в голове Хайтани.       Киоши огорченно уставился в пол, боясь даже дышать. Кончики его пальцев — как и нижняя губа, — подрагивали.       — Где она? — спросил Ран.       — Внизу, в подвале. Спит, — Даичи почесал затылок правой рукой — в глаза бросилась белая повязка. — До утра не проснется.       — Снотворное? Кто разрешил?       Даичи окончательно растерялся.       — Так, ну нам сказали, что бить ее нельзя… А она ж буйная. Вот, руку мне прокусила, — он продемонстрировал ладонь, туго затянутую бинтами, — мы ей снотворное и даем.       — Значит, вы ее не трогали? — уточнил Ран, продолжая смотреть на Даичи так, словно он был ребенком, разбившим мамину вазу и спрятавшим осколки.       — Нет.       Киоши еле слышно вздохнул. Даичи мгновенно бросил на него злобный взгляд и повторил:       — Не трогали.       Ран продолжил смотреть на него — молча, в упор, не мигая. Тишина стала невыносимой. Даичи сглотнул и добавил:       — Ну, разок я ей затрещину дал… Сбежать пыталась. Но никаких следов, господин!       Хайтани представил, как огромная ладонь опускается на девичью макушку — учитывая рост и комплекцию Даичи, у Аджисай голова должна была дернуться, как на шарнирах, а зубы — лязгнуть друг об друга.       — Показывай, — приказал Ран.       — Так вот, — Даичи ткнул рукой в неприметную дверь, запертую на щеколду, позади Киоши. — Вон, там подвал. Свет есть. Мы ж не звери… Воды ей тоже давали.       Ран кивнул и ласково улыбнулся ему, обнажив зубы — Киоши, случайно поднявший голову и взглянувший на него, ощутил, как кровь стынет в жилах. Даичи ничего не заподозрил — глупо и обрадованно расплылся в улыбке, от чего шрам на его лице перекосило.       — Сатоши, — голос Хайтани стал вязким, как сахарный сироп, — загони машины в гараж. А Даичи пусть тебе поможет.       Помощник кивнул, пряча ухмылку. Даичи, по-прежнему ничего не понимающий, закивал и направился к выходу — в свой последний путь. Сатоши, хрустнув шеей, двинулся за ним — в темноту зимней ночи.       Перепуганный насмерть Киоши робко проблеял:       — П-позвольте… Дверь вам открыть?       — Открывай, — Ран шагнул в сторону подвала.       Химура следовал за ним, не отставая ни на шаг. Предстояло еще заняться этим, вторым — Исао поджал губы, глядя, как мальчишка — на вид Киоши было лет девятнадцать, — дрожащими пальцами пытается справиться с тяжелой щеколдой.       Дверь с натужным скрипом открылась. Из глубины подвала пахнуло сыростью и плесенью. Вниз вело три широкие ступеньки без перил, само помещение было узким, как пенал, и тонуло в полумраке.       Хайтани уставился на лежащее на голом полу тело. Ни футона, ни покрывала — Аджисай Одзава лежала на грязном, холодном бетонном покрытии, и ее рыжие волосы ярким пятном переливались в свете одинокой лампочки.       Против воли из горла вырвалось:       — Идиоты. Она же подхватит воспаление легких и умрет.       — Я могу спуститься и вытащить ее, — предложил Химура.       — Я сам, — Ран незаметно для других сцепил пальцы обеих рук.       Ярость от увиденного помогала справиться с выворачивающим наизнанку чувством ужаса перед темным, замкнутым пространством, так похожим на карцер в тюрьме. Он спустился по ступенькам, сконцентрировавшись на лежащей перед ним девушке — она не дернулась, когда со скрипом открывалась дверь, и не шевельнулась, когда Хайтани присел возле нее и дотронулся до холодной руки. Прямо как четыре года назад — она тоже лежала в подвале Юкио без сознания, не ведая, что находится в шаге от смерти. Только тогда Ран был ее спасителем, а не палачом.       На правой щеке даже в тусклом свете был хорошо заметен огромный синяк. Губы перепачканы кровью — нижняя лопнула, возможно, от пощечины. Хайтани коснулся шеи, аккуратно убирая в сторону волосы — никаких следов; бесцеремонно задрал край ципао, осматривая бедра и живот — тоже ничего, если не считать ссадину на левом колене. Затем поднял безвольную тонкую руку и внимательно вгляделся — под ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, виднелась запекшаяся кровь.       Он медленно выдохнул. Это выдох не предвещал ничего хорошего для Киоши — тот сразу это понял, едва Ран обернулся и посмотрел на него. Невзирая на то, что Киоши стоял наверху, а Ран находился на три ступени ниже, парень от ужаса снова начал заикаться:       — Я… Я не трогал ее, к-клянусь! Это Даичи… Она п-пыталась сб-сбежать, и он ее ударил. Я, н-наоборот, его у-успокоил и напомнил, ч-что нельзя… Трогать.       Последнее слово Киоши произнес шепотом, умоляюще глядя на Хайтани.       Где-то в глубине души шевельнулось нечто похожее на жалость вперемешку с досадой. Почему ему предстояло разбираться с этим ребенком, у которого еще голос был по-юношески высок и звонок?       Исао выжидающе уставился на Рана. В темных глазах застыл немой вопрос — Химура был готов действовать по одному лишь кивку. Хайтани еле заметно мотнул головой — не сейчас, позже.       Он снова повернулся к Аджисай. Легонько провел пальцами по влажному, прохладному лбу — как минимум ломота во всем теле и слабость после пробуждения ей обеспечены. Четыре года не прошли бесследно — Ран помнил ее худенькой, угловатой, с копной кудрей, рассыпанных по острым плечам, — теперь черты ее лица сгладились, губы стали чуть полнее, никаких завитков — волосы прямые, длинные, ресницы и брови на два тона темнее.       Ее шелковое черное ципао беспощадно измялось, тушь под глазами осыпалась, превратившись в грязные разводы на светлой коже. Веки дрогнули, когда Ран просунул руку под ее талию, а вторую — под голову, осторожно поднимая ее вверх.       В прошлый раз он перекинул ее через плечо, вытаскивая из дома — весила она тогда, как мешок картошки, сейчас же болезненная худоба исчезла, несмотря на два дня, проведенных практически без еды. Голова Аджисай легла на его грудь — она прерывисто и тяжело вздохнула, словно почувствовала знакомый запах, но глаз так и не открыла.       — Побудешь с ней, — приказал Ран Химуре, проходя мимо него и поднимаясь на второй этаж, — пока она не очнется. Как только проснется — отведешь обратно в подвал и позовешь меня.