Лёд и соль

      Аджисай прошла около двадцати метров, когда резкий и неожиданный звук заставил ее подпрыгнуть на месте и испуганно шарахнуться в сторону. Споткнувшись об извилистый, торчащий из-под снежного покрова корень — они, как сухожилия, пронизывали всю почву Аокигахары, — Одзава едва не упала, но смогла сохранить равновесие.       Тяжело дыша от подкатившей к горлу паники, она огляделась по сторонам, выискивая угрозу. Но никакой опасности не было — это всего лишь ветка, не удержав вес выпавшего снега, прогнулась и низвергла вниз снежную пыль.       Несколько долгих мгновений Аджи стояла на месте, пытаясь успокоить дыхание и бешено колотящееся сердце, которое вот-вот должно было выпрыгнуть из груди. Ее нервы были на пределе — недавняя встреча с медведем, дикий страх, испытанный ею при виде свирепого хищника, одновременно и подорвал ее и без того расшатанную психику, и помог взглянуть на Рана Хайтани по-новому.       Она не боялась его так, как раньше. Не после столкновения с громадной зверюгой, которая жаждала лишь одного — ее крови; в отличие от медведя, которым руководили инстинкты, Раном руководило нечто другое. Ее похищение, плен, утренняя сцена с мылом доказывали, что он ведет какую-то безумную игру, правила которой известны лишь ему.       И она — снова — оказалась в долгу перед ним. Это было... Унизительно, потому что заставляло ее чувствовать благодарность к тому, кто без всяких раздумий этим утром ударил ее, а после — стрелял ей в спину, загонял, как какое-то животное на охоте.       Но не убил, хотя возможностей у него было предостаточно. Черт, он мог бы просто оставить ее на съедение хищнику и не рисковать собственной жизнью! Но вместо этого бросился ее спасать, а после рухнул в овраг и сейчас лежал там, совершенно беспомощный, со ставшим бесполезным без пуль оружием...       Аджи прикусила губу, ненавидя себя за то, что она собиралась сделать. Отец бы этого не одобрил. Кенма бы посчитал ее идиоткой. Впрочем, он наверняка так и считал — иначе бы не украл компанию у нее из-под носа. Все вокруг пользовались ей, а она была просто дурой с добрым сердцем.       Собственная мягкотелость душила. Она бы хотела не испытывать этого ужасающего чувства вины и спокойно двигаться вперед, навстречу свободе — но мягкосердечие никогда не давало ей жить спокойно. Именно из-за него она принесла себя в жертву, сказав Кенме «да» — не смогла поставить собственные желания и интересы превыше желаний отца. Именно из-за него она сейчас стояла в заснеженном лесу, дрожа от страха и холода, и чувствовала, что просто не может идти дальше — потому что поначалу невинная мысль о том, что Рану нужна ее помощь, трансформировалась в навязчивое утверждение: она должна помочь.       Возможно, он уже умер, — подумала она с подступающей истерикой, вспоминая, как закрылись его глаза. — Я только проверю, жив ли он.       Аджисай не собиралась спускаться в овраг. Она рассчитывала вернуться и пристально понаблюдать за лежащим внизу Раном — просто убедиться, что он еще жив. Тогда она побежит как можно быстрее в поселение и позаботится о том, чтобы к нему пришла помощь.       Снег протестующе скрипел под ногами, когда она возвращалась назад. Аджи старалась передвигаться бесшумно, но ее выдавало громкое дыхание и неуклюжие шаги — она то и дело задевала ветки плечом или рукой, а раза два споткнулась, не заметив выступающие наружу корни.       Обрыв замаячил перед глазами через десять минут — преодолев последнюю преграду в виде пушистых лап елей, Аджисай вплотную подошла к краю оврага и глянула вниз.       Рана там не было. Рядом с тушей медведя остался только отпечаток тела на снегу — несколько секунд она смотрела на очертания фигуры, словно нарисованной пальцем какого-то великана, не веря своим глазам, а потом сделала шаг назад.       — Ты все же вернулась.       Аджи неестественно взвизгнула — как свинья перед убоем, — и отшатнулась, падая в снег. Ран ухватил ее за шиворот, предотвращая падение, и встряхнул, как котенка.       На его лице сияла самодовольная улыбка, когда он сказал:       — Не думал, что ты окажешься такой глупой.       — Разве ты не хотел, чтобы я вернулась? — огрызнулась она. — Чертов психопат!       Судя по тому, как бодро он выглядел и как легко удерживал ее на месте, полет в овраг не причинил ему сильного вреда. Он специально притворялся, чтобы она спустилась к нему — это казалось настолько диким, что не укладывалось в голове.       — Твоя наивность здорово упростила мне жизнь — не пришлось бегать за тобой по лесу, — заметил Ран, выпуская из пальцев ворот ее куртки. — Будем считать, что у тебя была короткая прогулка на свежем воздухе. И...       Хайтани бросил взгляд на дно оврага, слегка скривившись — бок болезненно ныл.       — Знакомство с местной фауной. А теперь пора вернуться в дом.       Она предусмотрительно отступила от него перед тем, как ответить:       — Я никуда не пойду.       — Что, останешься стоять в лесу? — изумился Ран. — Я не шутил, когда сказал, что кровь привлечет других хищников.       — Мне все равно, — она показательно скрестила руки на груди, ощущая жгучую обиду внутри.       Она правда боялась, что он умер. Наплевала на собственную гордость и желание спастись, вернулась — и все это оказалось напрасным. Аджи чувствовала себя так, словно ее облили помоями с ног до головы.       — Ты все равно пойдешь. Выбора у тебя нет, — напомнил Ран.       — Если хочешь вернуть меня в дом, тащи силой, — равнодушно пожала она плечами. — Я больше не собираюсь упрощать тебе жизнь и делать то, что ты хочешь.       В знак доказательства своих намерений она села на снег, поджав под себя ноги, и с вызовом уставилась на него снизу вверх. Ран неожиданно расхохотался.       Звонкий смех вспугнул притаившуюся в ветвях белку — испуганно вздрогнув, зверек метнулся по дереву вверх, проворно карабкаясь по стволу с помощью цепких коготков. Аджи испытала то же желание — плюнуть на все и броситься бежать. Она бы так и сделала, если бы не понимала: он непременно ее догонит.       — Такого я не ожидал, — признался Ран. В его голосе все еще звучали смешливые нотки, и сам он выглядел чересчур...       Довольным. В его глазах бурлили искры веселья, губы растягивались в улыбке, с каждым новым словом изо рта вырывалось облачко пара. Она внезапно осознала, насколько замерзла, пока носилась по лесу туда-сюда в тщетных поисках выхода, как несчастная жертва в лабиринте Минотавра.       — Но желание дамы — закон, — галантно закончил Хайтани и направился к ней.       Аджи напряглась, ожидая какой-нибудь новой выходки, но Ран просто обошел ее и схватил за ворот куртки. А потом сделал шаг вперед, таща ее за собой, как мешок. Чувствуя, как намокает ткань пижамных брюк от снега, Одзава безуспешно задергала ногами, завела руки за голову и попыталась отцепить его пальцы — бесполезно.       Каждый раз, когда ей казалось, что хуже быть уже не может, Ран находил новые способы унизить ее. Аджи с силой зажмурилась, смаргивая злые слезы.       — Прекрати!       — Тогда поднимайся и иди сама, — холодно приказал Ран, отпуская ее.       От недавнего веселья не осталось и следа — когда она неуклюже повернулась и встала, он смотрел на нее так, будто мечтал придушить прямо здесь.       — Давай, — рявкнул он. — Шевели ногами. Я и так достаточно долго с тобой провозился.       — Никто тебя об этом не просил, — зашипела Аджи, делая вид, что стряхивает налипшие снежные комья — тем временем она зорко оглядывалась по сторонам.       Проклятый овраг был всего в двух шагах — чтобы вернуться, им придется спуститься вниз и подняться на ту сторону. Краем глаза Одзава заметила лежащий возле туши пистолет, и ее голову посетила догадка: что, если Ран соврал не только о собственном самочувствии, но и о количестве пуль?       Что, если пистолет все еще заряжен?       — Я спущусь первой, — напряженно сказала она, стараясь не выдать себя.       Ран кивнул.       — И без глупостей, — предупредил он. — Спускайся здесь — тут есть корни, за которые можно ухватиться.       Аджи присела на корточки и спустила одну ногу вниз, ставя ее на причудливо изогнутый корень, торчащий наружу, как конечность какого-то монстра. Когда она преодолевала овраг в первый раз, то времени бояться не было — за ней по пятам следовал Ран, и она даже не помнила, как смогла скатиться вниз и забраться наверх.       — Не торопись.       — Не делай вид, будто переживаешь за меня, — процедила Аджи, сосредоточенно съезжая по склону.       Будь ее воля, она бы легла на живот и сползла бы на нем до самого дна — на ее взгляд, так было безопаснее и гораздо менее страшнее; однако, стоило ей представить лицо потешающегося над ней Рана, как все желание пропадало.       — Твоя смерть не входит в мои планы.       — А что входит? Мое самоубийство? — зло спросила она. — Ты планируешь довести меня до помешательства? Или тебе просто не на ком тренировать свои садистические задумки?       — Посмотри, какая ты стала говорливая. Может, стоит выпускать тебя на прогулку почаще?       Она шумно задышала носом, стараясь унять вскипевшую внутри ярость. Казалось, что даже ее вены гудят от неудержимой злости.       — Может, тебе стоит наведаться к психиатру? Или хотя бы пройти тест Хэйра?       — Я проходил, — любезно отозвался Ран.       — И как? Набрал максимальные сорок баллов? — ядовито спросила Аджи.       Ответа она дожидаться не стала — ее правая нога наконец ощутила под собой твердую почву; не мешкая, Одзава бросилась вперед, к пистолету. Даже если он не заряжен — она ничего не потеряет, а тяжелый вес позволит использовать его как ударное оружие.       Аджи не учла одного — Рану потребовалось гораздо меньше времени, чем ей, чтобы спуститься вниз и догнать ее. В этот раз он схватил ее за талию — чужие руки клешнями сомкнулись на животе; извернувшись, она ударила его локтем в бок — над ухом раздался стон.       — Сука, — Хайтани ослабил хватку, скривившись от боли, но успел выбросить вперед руку, сжать плечо и развернуть ее. Их лица оказались в столь ничтожном расстоянии друг от друга, что она видела, как раздуваются крылья его носа от гнева и как каменеет линия челюсти. — Игры закончились. Куда ты собралась бежать?       Аджи попыталась пнуть его коленом, но Ран с легкостью заблокировал ее удар и встряхнул, крепко держа за плечи. Заговорил вкрадчиво и зло:       — Еще не поняла? Нет тут никакого поселения — вокруг на километры ни единой души, только лес. Я тебя обманул. Все это время ты бежала и оставалась на месте — как белка в колесе. Впрочем, — он расплылся в звериной улыбке, отчетливо выговаривая каждое слово: — Ты и есть всего лишь маленькая, напуганная, глупая белка.       Дальнейшие фразы Рана потерялись в пространстве. Ей было невыносимо смотреть на его торжествующую улыбку — и она опустила взгляд, переведя его на носки чужих кроссовок, но ничего не видя перед собой. Разъедающий шепот превратился в легкий фоновый гул — будто она стояла на краю пирса и кто-то столкнул ее: ядовитые, жалящие слова-укусы сменились далекими неразличимыми фразами, под кожей разлилась холодная соленая вода.       Аджи сделала шаг назад, как сомнамбула, споткнулась и упала на снег. Растерянно огляделась в попытках сосредоточиться — чувство было такое, словно она проваливается куда-то вниз, — и увидела рядом оскаленную морду медведя. Остекленевшие глаза смотрели прямо на нее, пасть была разворочена выстрелом — красно-розовые ошметки и осколки желтоватых зубов с налипшей бурой шерстью.       От него пахло кровью и смертью.       Так будет выглядеть и ее труп.       Одзава всхлипнула и прижала ладонь ко рту. Ее затрясло; спина покрылась потом, воздух стремительно исчезал из легких, которые сковал невидимый железный обруч — Аджи усиленно пыталась сделать вдох, но каждый раз не получалось. Она задыхалась. Умирала.       — Тупица, — выругался Ран, глядя в ее распахнутые глаза, полные ужаса. — У тебя паническая атака?       Она посмотрела на него так, словно видела впервые. Хайтани еще раз чертыхнулся, присел на корточки рядом с ней и приказал:       — Ты должна успокоиться. Дыши глубоко и медленно.       — Я не могу, — беспомощно выдавила она.       Вокруг было так много воздуха — упоительно-чистого, свежего, с ароматом морозной хвои, — но Аджи не ощущала его: только собственный грохот сердца и дикий страх, захвативший все ее существо.       Ран стиснул ее ладони и заставил прижать их к лицу, сложив лодочкой.       — Дыши в них. Сконцентрируйся на своем дыхании.       Аджисай протестующе задергалась, вырывая руки из его пальцев — прикосновение собственных ладоней к лицу сделало только хуже, словно она собственноручно уменьшала доступ воздуха. Ужас достиг гигантских размеров, на тело навалилась оглушающая слабость.       — Это скоро закончится, — четко произнес Ран, глядя на нее. — Ты понимаешь? Приступ скоро закончится. Ты не умрешь.       Он сжал ее ладони в своих руках, потом медленно поднял правую руку вверх так, чтобы она оказалась прямо перед ее лицом.       — Я не дам тебе умереть.       Она ему не верила.       — Посмотри на меня. Сосредоточься на чем-то, — он поджал губы, — ты видишь мои кольца?       Аджи непонимающе уставилась на него. Казалось, она даже не слышала, что он сказал. Ран нахмурился, повышая голос:       — Опиши их. Говори, — он дернул ее за руки. — Какого цвета мои кольца?       Какое это имеет значение, — Аджи почувствовала, как по щекам потекли слезы от бессилия, — если через пару минут я умру?       — Говори, — рыкнул он.       — Т-темные, — она заставила себя посмотреть на массивные украшения. — Они все темного цвета.       Перстень на указательном пальце выглядел как хитросплетение черных узких полосок, надежно удерживающих внутри прозрачный бледно-лиловый самоцвет.       — Хорошо. Какого цвета камень в этом кольце? — Ран сжал руку в кулак, оставив лишь указательный палец.       Заметив, что она пытается отползти от него, как раненое животное, он тут же пресек ее слабую попытку, сжав ладони крепче.       — Цвет, — настойчиво повторил Ран. — Назови цвет камня. Опиши его. Какой он формы и размера?       Она с трудом выдохнула:       — Розовый... Нет, сиреневый. Прямоугольный. Небольшой.       — Какой это камень?       — Аметист, — напряженно выдохнула она, желая, чтобы вопросы поскорее закончились. Все, о чем она могла думать — это о том, что ей не становится легче.       — Это сапфир.       — Сапфиры с-синие, — прерывисто возразила она.       — Сапфиры бывают даже зеленые, — Ран внимательно следил за ней: лоб покрыла испарина, а дышала Аджи так, будто пробежала километров сорок без остановки. И ее дыхание становилось все более учащенным и отрывистым. — Ты должна задержать дыхание секунд на шесть-десять.       Она в панике помотала головой и снова зашевелилась, собираясь отодвинуться.       — Нет, я не могу, — ее взгляд заметался по идеально белому снегу, ища какое-то спасение. — Я не могу дышать.       — Подумай о чем-нибудь. О чем-нибудь приятном. Представь, что ты ешь что-нибудь вкусное, — вкрадчиво зашептал Ран. — Какой твой любимый десерт?       Она не ответила — выдернула ладонь из его рук и прижала к горлу, будто это могло помочь.       — Думай о приятном, — он схватил ее за плечи. — О чем угодно. Сосредоточься на чем-то одном.       — Я не знаю, о чем думать, — выкрикнула Аджи.       Хайтани обреченно выдохнул. Он исчерпал все способы помощи, которые знал. Раз она не хочет или не может задержать дыхание, придется сделать это самому.       — Тогда думай об этом, — сказал Ран и прежде, чем она успела понять, что он собирается сделать, наклонился и поцеловал ее.       Бессознательно скользнул ладонью по ее лицу, убирая в сторону мешающиеся рыжие пряди, — это должен быть скупой, лишенный всех эмоций поцелуй. Исключительно ради того, чтобы она задержала дыхание — не более, но как только он дотронулся до ее волос — руку точно ошпарило, будто они и в самом деле были огненными.       Он тысячу раз видел это во снах. Тысячу раз прикасался к ней, — но наяву все оказалось другим: ярче и слаще, чем он себе представлял.       Он себе такого вообще не представлял: что его поведёт, как мальчишку, утянет на дно сладкой истомы и вожделения. Ее кожа, ее запах, ее волосы и ее губы — все это словно было создано для него; стоило Рану дотронуться до нее, как он ощутил всепоглощающее желание завладеть ею — смять, как клочок бумаги, разломать, как карточный домик, оставить на ней свой след.       Это был самый странный поцелуй в его жизни — на снегу, рядом с — черт побери — трупом зверя, но ему не хотелось останавливаться. И все же пришлось — Аджи уперлась руками в его грудь, полностью шокированная; в зеленых глазах напротив сквозило потрясение — но она успокоилась.       — Тебе лучше? — он чуть отстранился, все еще находясь слишком близко к ней. Ее губы были влажными и маняще алыми — Ран уставился на них, как зачарованный, чувствуя непреодолимую потребность еще раз поцеловать ее: сначала невесомо, играясь, провести языком по нижней губе, а потом — смять ее губы своими жадно, чтобы заглушить неутолимый голод.       Он боялся даже думать о том, что будет, если поддаться этому желанию.       Аджисай тихонько выдохнула, боясь пошевелиться и разрушить этот момент — когда они оба смотрели друг на друга без ненависти в глазах.       — Мне лучше, — наконец прошептала она.       Ее ладони с силой упирались в шершавую ткань его куртки; непослушный рыжий локон прилип ко лбу, щеки раскраснелись, а губы горели.       — Не надо было этого делать, — Аджисай сглотнула, предвкушая его реакцию. — Ты не имел права этого делать.       Взгляд Рана мгновенно потемнел, черты лица заострились. Уголок его рта дернулся от злости — резким движением он смахнул ее руки, убирая их, и выпрямился.       — Твое очередное «спасибо»? — процедил он. — Похоже, благодарности от тебя не дождешься. Вставай, пока мое терпение окончательно не иссякло. Еще раз выкинешь что-то подобное или попытаешься сбежать — я заставлю тебя ползти оставшийся путь на коленях.       Не глядя на нее, Хайтани широким шагом приблизился к пистолету, поднял его и усмехнулся:       — Но план был хороший — здесь как раз осталась последняя пуля. И она окажется в твоей руке, если ты сейчас же не встанешь.       Плечи Аджисай обреченно опустились. С трудом — тело было ватным, ноги предательски дрожали, — она поднялась, чувствуя себя опустошенной. Все это было зря — Ран Хайтани всегда был на шаг впереди.       На нее навалилась жуткая усталость — хотелось лечь, заснуть и не проснуться. Медленно переставляя ноги, Аджи двинулась следом за Раном — обратно в проклятый дом.