Непохожие похожести

Причиной его пробуждения становится звонкая пощечина, которой его награждают столь бесцеремонно, что хоть ложись и умирай. Неохотно открывает он глаза, глядя на Хуайсана, как на чудовище из последнего судилища, где за самые ужасные злодеяния наказания получают души несчастных. — Глава Не решил, что церемониться с этим Мэном совершенно бессмысленно, столь творчески подойдя к задаче, связанной с его пробуждением? Хуайсан улыбается, обнажив ровный ряд белоснежных зубов, словно эта фраза его очень рассмешила. — Яо-мэй так серьёзен! — будто жалуясь, восклицает он. — К чему эти стены между нами, когда мы уже столь близки? Ты можешь звать меня просто по имени, разве так не будет проще всем нам? Лицо Яо приобретает оттенок холодной нефритовости, улыбка лишь слегка касается до уголков его рта, не затронув глаз. Так вот какой тактики решил придерживаться этот многоликий хули-цзин… Что ж, он примет игру, но не по желанию, лишь по отсутствию выбора. Он не будет мириться с таким раскладом дел, хотя и может подыграть ему до поры до времени. — Хорошо, Сан-ди, — голосом мягким и острым, как лезвие Хэньшэна, соглашается Цзинь, с самого начала упиваясь собственной игрой и двусмысленностью омонимов; язвя и жаля с изощренностью ядовитой гадюки. — Что-нибудь ещё, Сан-ди? Словно Нефритовый император, заточивший когда-то в своём дворце непокорного Сунь Укуна, этот Не считает себя способным сломить его дух и волю. Яо смотрит в глаза Хуайсана и тщетно пытается увидеть в нём того милого простачка, которого Незнайке удавалось играть достаточно долго. Теперь он не прячется за веером, будто не видя уже смысла в сокрытии очевидного. Веер приобретает черты атрибута власти, словно Хуайсан сам решает, кто достоин, а кто недостоин лицезреть его светлый лик. — Обедать сегодня ты будешь вместе со мной, — сообщает ему Незнайка, словно упиваясь чувством превосходства над павшим и теперь почти совсем беспомощным врагом. — Завтрак ты, конечно, проспал, но вот обеденное время как раз скоро настанет. Он смеется, как смеется человек, неожиданно вспомнивший что-то чрезвычайно забавное. Тонкие губы слегка искривились в усмешке, а ресницы слегка приопущены, скрывая истинное значение взгляда от глаз собеседника (даже веер никакой не нужен!). — Я буду ждать тебя через четверть стражи… А-Цин, — со всей известной двусмысленностью прибавляет он, — поможет тебе привести себя в порядок. Когда Хуайсан уходит, его довольное лицо человека, чья месть свершилась, долго ещё стоит перед мысленным взором А-Яо. Все скрытые подтексты открываются ему, когда вскоре приходит целительница, в чьих руках корыто, из которого, вероятно, свиней кормили когда-то. — Приведите себя в порядок, — произносит она, а заклинателя мутит уже от одной мысли о предназначении вещи в её руках. — Схожу за водой для омовений пока что, — прибавляет она, вновь оставляя Яо в одиночестве. В такие моменты ему очень хочется, чтоб его мучителем был ныне покойный Сюэ Ян. Терпение девы Вэнь кажется напускным, в неискренности Хуайсана так и вовсе никаких причин сомневаться нету. Против него используют его собственное оружие лицемерия, и Яо не может с этим поделать ровным счетом ничего. Вэнь Цин помогает ему даже с такой малостью, как прическа, ведь рука все ещё не очень хорошо его слушается. Она заплетает длинные пряди в косу, стягивая волосы на затылке в тугой пучок. Изысканных форм и расцветки гуань становится венцом её творения, и Яо даже на миг не сомневается в том, кто подбирал ему образ (будто кто-то, кроме Хуайсана, может о его существовании знать, на самом деле). Слегка одернув несуществующие складки на своём ханьфу, Мэн склоняется в таком привычном и уже давно ненавистном ему поклоне (эта демонстративность, от которой уже судорогой уголки губ, растянутых в неестественной улыбке, сводит). — Этот Мэн благодарит деву Вэнь за помощь, — говорит он почти нараспев, и в то же время… в то же время до безумия хочется вынуть из прически острую, как кинжал, шпильку и вонзить это незатейливое орудие убийства где в районе своего четвёртого межреберья. После своей импровизированной жертвы Яо уже сильно сомневается в том, что он действительно хочет жить. В трапезную бывший Цзинь спускается сам. Лестница кажется бесконечной дорогой, ведущей в бездны Диюя, откуда уже не будет пути назад. Длинный стол уставлен различными блюдами, будто ожидается бесчисленное множество гостей, однако лишь два прибора стоят друг против друга. Не Хуайсан само живое воплощение ожидания. Его блюдо пусто, и только пальцы слегка поигрывают деревянными палочками, пока другая рука немного нервно поглаживает веер, закрытый лежащий на краю стола. — Приятного аппетита, Яо-мэй, — немного взволнованным тоном произносит Незнайка, словно А-Яо — невинная дева, а он робкий юноша, пригласивший её на свидание. Если бы не абсурдность самой идеи, Яо заподозрил бы наличие второй души в теле Хуайсана. Незнайка либо гениальный актёр либо сумасшедший, и Гуанъяо не знает какой вариант пугает его больше. Еда кажется безвкусной и тяжелой, израненный желудок А-Яо с трудом принимает пищу. Он пьёт чай маленькими глоточками и почти не ест, хотя голод и начинает давать о себе знать. — Тебе вкусно? — с каким-то нездоровым беспокойством вопрошает Хуайсан. — Обед оправдал надежды мэймэй? «Я ему проститутка что ли? Теперь даже не «сестрёнка Яо», а просто «сестричка»! Незнайка никогда не производил впечатления сдержанного и благовоспитанного мужа, но неужели все плохо до такой степени? И кто из нас в доме нефритовых цветов, спрашивается, детство провёл?» Возмущение — первая яркая эмоция за все это время, которая словно пробуждает этого Мэна от долгого сна. Мысли его полны праведного гнева оскорбленной невинности, они сумбурны и спутанны, но они уже по крайней мере у него есть, что не может не радовать. — Надежды? А какие у меня должны были быть надежды? Может, есть что-то, известное А-Сану, но неведомое мне? — почти ласково отвечает Яо Незнайке вопросом на вопрос. — Разве смысл пищи не в том, чтобы утолять голод? Хуайсан лишь головой качает на эти слова. — Однако, разве доставляет удовольствие тебе эта трапеза? Ты не выглядишь довольным… — замечает глава Не, тут же добавляя несколько изменившимся тоном. — Я бы предложил Яо-мэй попробовать вот это соевое мясо, а так же эти овощи с сычуанским соусом, отличающиеся особенной изысканностью вкуса и приготовленные по секретному рецепту ордена Цинхэ Не. Улыбка Хуайсана становится ещё приторней: — Если хочешь… могу покормить тебя. Палочки в левой руке А-Яо опасно трещат, будто вот-вот разломятся под натиском его гнева. — Извини, но что? Ты ведь снова скажешь «не знаю», если я спрошу тебя, не так ли? Мэн Яо глядит на сотрапезника, как на призрака своего покойного, но даже в посмертии оставшегося бесстыдником отца. Их двое в столовой. И один из них точно не контролирует ситуацию. Больше всего Яо сейчас ненавидит то, что этим «не контролирующим» является он сам. — Отчего же? На устах Хуайсана лукавая усмешка. Он глядит на Яо глазами змия-искусителя, готового угостить этого Мэна запретным плодом из райских кущ. — Я правда могу тебя покормить. Незнайка немного подаётся вперёд, подхватывает своими палочками кусочек тофу и незамедлительно погружает его в приоткрытый от возмущения рот Цзиня. — Вкусно? — участливо интересуется Не, пальцами свободной руки беря в руки салфетку, чтобы вытереть уголки рта Гуанъяо. Ещё не опомнившись от удивления, Яо машинально прожевывает кисло-сладкую массу, наполнившую рот, судорожно сглатывая этот кусочек тофу, который чуть ли не поперек горла у него встаёт, чтобы потом ядовито выплюнуть своему заботливому тюремщику: — Цзао гао! Совсем стыд потерял? Не имеет значения, узник я твой или же дорогой гость, даже если ты и настаиваешь на последнем варианте. Но разве так ведут себя с гостями или с пленными?.. Яо снова молчит, обессиленно и вымучено. Эта тирада отняла у него так много энергии, что если бы он стоял, упал бы тут же. — Яо-мэй, — качает головой Незнайка, — да разве есть что-то предосудительное в том, чтоб раненому человеку помочь? Я ведь вижу, что рука твоя все ещё болит, так имеет ли смысл в твоём положении отказываться от помощи?.. К тому же, если в моём поведении и есть что-то зазорное, то не квиты ли мы с тобой, мэймэй, в таком случае, когда ты только и делаешь, что сквернословишь?.. Гнев снова душит Гуанъяо в своих убийственных объятиях. Он бесится, как одержимый демоном человек, только в его случае он сам олицетворяет и злого духа и подверженного его влиянию несчастливца. Этот бесстыдник прекратит уже оскорблять его каждым словом? Когда его называли «сыном шлюхи», он ещё мог сносить это, успокаивая себя мыслями о мести и прочем. Но когда его самого называют «сестричкой», будто они уже провели вместе ночь… это уже не оскорбление, а прямой вызов, не ответить на который он не способен. — Мне уже стоит начать называть тебя гэгэ? — слегка наклонив голову, спрашивает он у Хуайсана. — Или подождать до первой ночи, чтобы это имело хотя бы немного логики и закономерности? — О чем ты? — вновь надевает на себя маску дурачка Незнайка. — Я право… не знаю… На этой фразе оба они понимающе улыбаются. Это становится утомляющим, хождения вокруг да около без единого намёка на последовательность. — Я ухожу, — встаёт из-за стола Яо; на его лице каменная маска отчуждения, хотя сам он полон гнева и иррациональной жажды чего-то среднего между убийством и суицидом. Незнайка поднимает вопросительно бровь, на что Мэну приходится ответить, уточняя: — Ухожу в свою комнату. Спасибо за обед.