путь к вершине...

      — злишься? в раздевалке они одни, и исаги, сидящий на скамейке, наблюдает, как кайзер переодевается. смотрит на его напряженную спину и дышит, а запах стерильности и какого-то лекарства забился в нос — он терпеть не может этот запах, потому что он предвещает ему ненужные выходные — «полный покой, чтобы восстановление прошло без проблем», — пригрозила медсестра после осмотра травматолога, зная прекрасно, с кем работает: со спортсменами, которые не прочь взвалить на себя лишние несколько часов беготни по полю, забивания мячей в ворота и силовых упражнений, — и поблажки в виде отсутствия тренировок. ему очень сильно не нравится сидение на месте, пока другие трудятся. как будто он застыл на месте, а другие — идут дальше. кайзер небрежно кидает форменную футболку в открытый шкафчик и вздыхает: — злюсь ли я на то, что ты врезал какому-то парню? нет, я горд и восхищен. злюсь ли я на то, что ты повредил руку из-за какого-то парня, который просто кинул глупость в мою сторону — другой вопрос. исаги понимает: злится, и еще как. злится на его импульсивность, которая привела к травме. злится, что отчасти это из-за него, хотя, на самом деле, это было не так. но йоичи знает, что его не переубедить, сколько не пытайся. особенно, если это касается его, исаги. особенно, если его и футбола. вывихнутая кисть пульсирует болью, будто решая напомнить о себе. наложенная гипсовая повязка не дает ей рефлекторно пошевелить. и так ходить ему две недели, и исаги знает, что они будут тянуться, трепля нервы. это не значит, что тренироваться он не будет. по крайней мере, беговая дорожка запястью не помешает. неприятно, что после ему придется восстанавливаться; неприятно, что другие будут развиваться, а он отстанет от кайзера. но если ему скажут вернуться в прошлое, исаги все равно поступит также. а может, даже еще хуже. — он оскорблял тебя. как будто это все решает. но почему михаэль этого не понимает? исаги хочется вскочить и впечатать его в эти проклятые шкафы, в которые тот пялится, не желая взглянуть в его глаза. чтобы сказал, что, да, это невероятно глупо, и кому что он пытался доказать, да, я сейчас злюсь, да, мне хуже даже больше, чем тебе, потому что из-за меня. а исаги бы заставил его замолчать и давил бы, объяснял, отрицал, если надо — кричал. сейчас — кайзер закрывается, сейчас — он поддается чувству вины. — дорогой мой, — голос у михаэля отстраненный, а движения машинальные, — на футбольном поле никто никого не щадит. ты вообще желал смерти чьей-то матери просто из-за того, что у тебя отняли мяч. йоичи закипает, сжимая кулаки и морщась от боли, тут же расслабляясь. — это было на эмоциях. ты понимаешь о чем я. предлагаешь мне смотреть и слушать, как тебя всячески оскорбляют, унижают, как выводят на эмоции? тем более, ты уже встречался с ним. что-то про пидора, подстилку ноа, что-то про истерики и собачку несса, без которого он, якобы, никто — бред завистников, которых кайзер десятками повстречал на своем пути, он уже достаточно наслушался. они боятся его, ненавидят, но восхищаются и желают себе такое же мастерство. но даже исаги, наслушавшись разных угроз и оскорблений в свою сторону, когда-нибудь бы взорвался. и вот, взорвался. он бы терпел сам, пока это не касается людей, которые были ему дороги и важны. тренировки и матчи забирают все силы и эмоции, каждый промазанный и отнятый мяч, каждый неверный шаг. поэтому не удивительно, что он врезал, а михаэль — позволил себе поддаться ненависти и жалости к себе. он молчит. а потом отмирает, подходит к нему и жестом приказывает поднять руки. исаги позволяет с себя стянуть футболку, хотя и сам мог с этим справиться. одна вывихнутая рука — не проблема. хоть и неудобно, что правая… но он чувствует, что не должен сейчас препираться, да и не хочется. кайзер хочет о нем заботиться, даже в таких мелких вещах, а ему хочется, чтобы о нем заботились. исаги не чувствует себя из-за этого каким-то слабаком и жалким. наверное, другим он бы не позволял себя таким видеть, но с михаэлем это стало не страшно. — удивительно, что тебя просто не сняли с последующих матчей, — говорит, теплыми ладонями ведет по шее, заставляя исаги больше вскинуть голову и смотреть на него снизу вверх, а потом гладит, сжимая крепкими пальцами, плечи. — мог хотя бы подождать и ударить его не на глазах фанатов и судей. — михаэль… — что, йоичи? — закатывает глаза кайзер, отстраняясь. — ты знаешь, как я к этому отношусь. я не буду говорить, что мне приятно… оно так, — сдается, не видя смысла юлить. — просто, чтобы ты знал… я бы поступил также. йоичи улыбается, не травмированной рукой хватает его за локоть и дергает на себя. — ну и чего смотришь? раздевай меня, раз начал. видишь, у меня рука. — лучше бы ты так говорил в постели, — ворчит михаэль, но на колени опускается, чтобы развязать шнурки бутс и стянуть с него шорты. — лучше бы ты так вставал на колени почаще. кайзер издает театральный возмущенный звук, и исаги вскрикивает от неожиданности, когда его тянут за талию по скамье. ему приходится раздвинуть бедра, чтобы кайзер был между них, а потом он и вовсе решает закинуть на него ноги и скрестить, ухмыляясь. наклоняется, шепчет: — нравится, когда я такой беспомощный? кайзер долгие несколько секунд смотрит в его синие глаза, потом аккуратно берет за правую руку и прикасается губами к гипсу. йоичи не выдерживает, отводит руку и целует его: нетерпеливо, даже нуждающе. михаэль тянется к нему, впускает в свой рот его горячий язык и хватается за него так, будто он сейчас убежит. исаги знает, что кайзер в поцелуй вкладывает несказанную — и ненужную, исаги это не нужно, он не для этого это сделал, — благодарность с признательностью.