о свободе

Авис очень быстро ретировался из раздевалки, оставляя Вейна со спущенными трусами. Стало очень душно, жарко и холодно одновременно. До сих пор он не мог понять, откуда в нем нашлось столько наглости и смелости, чтобы сделать все это. Неужели Кантвел настолько сильно уже отравил его мозг? Авис очень быстрым шагом дошел до своего общежития, поднялся в комнату и нашел ключи от красного Мустанга. Он поехал в Йорк. Нужно было срочно что-то сделать, иначе паника, подавляющая его разум, заставит сделать его нечто еще более ужасное. Пока он ехал по дороге от академии до города, солнце ушло за горизонт. Авис включил радио на полную громкость, лишь бы не слышать себя самого. Мустанг с орущей из него музыкой ездил по улицам города, словно потерявшийся жеребенок. Авис то останавливал автомобиль посередине дороги, то разгонялся на пустых участках. Он остановился и опустил голову на руль, захотел закричать, но не смог. Очнулся Авис от стука по водительскому стеклу, увидел жирного мужика, орущего на него, — оказалось, что Мустанг стоял так долго, что за ним образовалась пробка. Показав мужику один из пальцев, Авис двинулся дальше. Этот бизнес центр был самым высоким зданием в городе. Вечером удалось найти рядом с ним паковочное место. Заходить внутрь Авис не стал — полез, как обычно, по пожарной лестнице. Еще на полпути до крыши закурил сигарету и, вроде бы, почувствовал, что сердце немного успокоилось. Один адреналин сейчас заменится другим. Ночной Йорк будто состоял из тысячи горящих звезд: свет фонарей, из окон домов, фар машин. Авис скинул бычок с крыши и снова задумался о том, что все, падающее с этой крыши, непременно умирает или разбивается. Не от того, что он тоже хотел упасть, словно бычок, и умереть, Авис перешагнул через заграждение, а именно от того, что в эту минуту он меньше всего хотел умирать. Он смог прикоснуться в Вейну. Он до сих пор не верил, что решился на такое. Со стороны это, безусловно, звучит пошло, неправильно, грязно и мерзко. Но Авис желал этого всей душой. Он и думать не смел о том, чтобы претендовать на большее — Вейн его презирает, это ясно как день, а Авис точно не тот человек, с которым можно строить отношения. Но почему-то же он не оттолкнул его. Авис поднял голову к небу, ветер вскружил его волосы, носки его кед выходили за край крыши. Вот в такие моменты начинаешь ценить жизнь, какой бы паршивой она ни была. Как бы сложно и тяжело тебе не было, стоя на краю крыши, ты не решаешься шагнуть. Авис и не собирался шагать. Он хотел лишь снова ощутить это чувство ценности жизни, ибо во все остальное время он такого не чувствовал. Адреналин прям-таки жег его вены, посылая в мозг сигналы об опасности. Авис разогнул руки, чтобы вынести весь корпус немного вперед. Мозг уже орал о том, что нужно перестать, но сладкая мысль заполняла сознание: «если сорваться сейчас, то умрешь». Создавалась иллюзия контроля над жизнью. Авис вернулся на крышу. Закурил еще одну сигарету и рассмеялся так громко, что кажется весь город его слышал.

***

Вернулся он в общежитие уже почти на рассвете. Перед тем, как открыть дверь в комнату, поднял глаза наверх и встретился с надписью над дверью: «ГЛУПЫМ СЧАСТЬЕ ОТ БЕЗУМЬЯ, УМНЫМ — ГОРЕ ОТ УМА». И невольно улыбнулся. Он написал это в день, когда узнал, что бабушка умерла. Его бабушка, вложившая в воспитание Ависа, наверное, больше своей души, чем родители, любила читать русскую литературу. Она читала ее Авису, она рассказывала ему, что учиться тут будет очень престижно. Наверное, ради нее он поступил сюда. В этот прогнивший серпентарий. Наверное, ради нее не может бросить учебу. Все, что осталось в Ависе доброго и хорошего, эти капли, все осталось от бабушки. Авис открыл дверь и увидел спящую на его кровати Сциллу. Она сбросила свои черные кеды на пол и лежала на застеленной пледом кровати в брюках и рубашке. Авис аккуратно постучал по ее плечу, она проснулась и вскочила так резко, словно не спала вовсе. -Я тебе уши вырву, предатель! -Прости, ласточка, — виновато пролепетал Авис, — я забыл… -Забыл?! Забыл, что у нас экзамены или забыл, что сам попросил меня помочь с подготовкой, или, может, ты забыл вернуться в комнату ночью? -Я… все это забыл. Зачем ты ждала всю ночь? -Просто чтобы утром увидеть твою наглую рожу, — Сцилла принялась шнуровать кеды. -Ну, ласточка… -Facies simplex! — рявкнула Сцилла и подхватила свою сумку. (Лицо простое, если переводить дословно с латыни, но между Сциллой и Ависом эта фраза укоренилась, как локальное шуточное изречение, смысл которого лучше описать фразой «ебало поуже/попроще». — прим.). Она сильно хлопнула дверью, когда ушла. -Ну урод… — прошипел Авис в пустой комнате. Не собирался на деле Авис готовиться к экзаменам, в его случае это дело гиблое, и он, и Сцилла понимали, как именно он пройдет на следующий год — взяткой. Одно оставалось не ясно — зачем он держится за это место? Один звонок, пара фраз, назначенное место. Наглости студентов хватало и на то, чтобы проводить свои вечеринки прямо в корпусах, однако, когда дело доходило до наркотиков потяжелее травы, то все старались выйти за пределы академии. Как минимум из-за того, что если тебя все-таки найдут лежащим в коридоре с иголкой в вене, то обязательно доложат родителям. Авис сам разработал рабочую схему: так не приходилось уходить от академии далеко, чтобы потом добираться обратно, но риск быть пойманным падал. Всего то нужно было иметь свою машину. -Тяжелая неделя, да? — улыбнулся Роберто, надежный коллега Ависа. Они стояли перед красным Мустангом. -Давай без болтовни сегодня. -Как скажешь. — Роберто просто вынул пакетик из кармана и назвал цену. Обменявшись рукопожатием, парни разошлись. Авис сел в машину и отъехал от академии буквально на один поворот. Остановился на обочине и включил свет. В его бардачке всегда лежал набор юного авантюриста, Авису пришлось покопаться среди бумаг со старыми рисунками, чтобы вытащить ремешок и серебряную ложку. Зажигалку он нашел в собственном кармане. На обрывке листа карандашом нацарапал слово «Heroin», химическую формулу по памяти и размер дозы, положил на приборную панель, чтобы было видно. Он отсыпал порошок в ложку и застыл. В голове не было никаких мыслей, голос совести давно был забыт. Когда в жизни появлялось слишком много эмоций, Авис терял над ними контроль, в такие моменты он не знал, как справляться с ними самостоятельно. Его до сих пор трясло от мысли о Вейне. Он затянул ремешок на левой руке, чтобы проявить вены, затем чиркнул зажигалкой и начал греть порошок в ложке. Пока белая субстанция становилась коричневой жидкостью, Авис успел открыть новый шприц. И заплакать. Слезы тихо скатывались по щекам, пока он забирал жидкость в шприц. Он не мог их контролировать, пока прощупывал пальцами вены. Но даже когда он начал вводить иглу под кожу, он не думал бросить все и остановиться. Выход от этого состояния он видел только в этом. От того и эти слезы. Сначала показалось, что ничего не поменялось, но с каждым новым ударом сердца, кровь двигалась, несся наркотик к мозгу. Руки расслабились, выпустив шприц, Авис откинул голову на спинку сидения и глубоко вздохнул. Боль отступила. Стало вдруг плевать на все вокруг. Все в мире теперь казалось хорошим и радостным, проблемы пропали, остался только он, сидящий в машине, и образ парня, которого он желал. Авис выключил свет, смог сорвать с руки ремешок и перевернуться на бок, сидя в сидение, чтобы потереться лицом о кожу, которой был обшит салон. А в это время перед глазами появлялись черные линии, они кружились, окутывали Ависа, уносили его в другой, лучший мир. Эти линии соединялись в татуировку, они были нарисованным деревом, они были словами, они были драконами и змеями. Линии были Гавейном.