Ежевичное вино

Безумно обидно всегда быть за шаг до. За шаг до счастливой жизни, за шаг до финала, за шаг до дна. Умение находить баланс никогда не было моей сильной стороной, так что сейчас крайне уморительно наблюдать за тем, с какой грацией и «талантом» я балансировала на краю пропасти. Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково. Это уже обычай. Заставить себя встать с кровати, без особой потребности, на самом деле. Возможно ежедневные ранние подъёмы являлись неким ритуалом, затыкающим рот чувству вины за долгий сон. Дальше по графику — долгие минуты смотреть в зеркало, убеждая, что это всё ещё реально, это по-настоящему, я не сошла с ума. Чашечка кофе, сигаретка — полноценный завтрак, а затем бесцельное скитание по дому в попытке найти хотя бы какое-то занятие до вечера, лишь бы вина за потраченное впустую время не сжирала окончательно. События просто наваливались одно за другим, и мне совсем не удавалось вынырнуть из этой пучины. Когда-то Оля сказала: «Только коснувшись дна, ты сможешь выбраться из всего дерьма». И я каждый божий день задаюсь вопросом — если это не дно, то куда глубже можно упасть? Смерть родителей, предательство «друзей» (да, теперь только в кавычках), одиночество, наркотики, алкоголь. Я уже ощущала себя на дне Марианской впадины, но, видимо, для Вселенной этого было мало. От «дома» осталась лишь папина машина, которую не поднималась рука продать. Речь далеко не о 50 квадратов на 3 этаже в небольшой панельке. Даже от всех воспоминаний и людей, что заставляют тебя чувствовать себя комфортно и тепло осталось одно — груда металла. Именно эта груда металла сейчас несла подальше от старой хорошей жизни прямиком в Ад. Вчера был последний раз. Финальное прощание с местом, каждый уголок которого навсегда запекся на сердце. Каждый миллиметр этой квартиры связан с десятками воспоминаний, хороших и плохих. Самые искренние разговоры навечно хранятся в стенах кухни, пропитанных запахом маминой выпечки. Когда-то я могла рассказать о каждой вмятине, обшарпанности, но память сыграла жестокую шутку, и всё начало стираться. Теперь это место ассоциировалось лишь со смертью. Больше тут никогда не будет пахнуть домом. Продажа квартиры затянулась на долгие месяцы, что только усугубило и без того плачевное состояние. Мне приходилось жить там, где больше никогда не услышать смеха мамы, папин громкий командирский голос не раздастся ни в одной из комнат. Они умерли, а мне не оставалось ничего, кроме как запечатать последние воспоминания о них в этих 4 стенах. Я осквернила это место. За те месяцы, что пришлось прожить в Нижнем, тягаясь с документами и бюрократией, собственными руками только наполняла свой же когда-то дом вонью. Всё, чем глушилась в попытке притупить боль, теперь въелось в стены и давило похлеще остатков совести — табак, алкоголь, наркота. Ничто не помогало справиться с одиночеством. Слава всем богам, квартиру наконец-то купили. Разгоняя машину, я ни на секунду не переставала думать о том, как всегда ругалась на Киру за подобное. С бодуна, за руль, рявкает, что всё нормально, а у меня тогда сердце замирало и просыпался просто животный страх за наши жизни. Вот только она всегда держала ситуацию под контролем, не показывая эмоций, не жалуясь. В отличие от меня. 100 км/ч, 120 — и резко по тормозам. Глохну, качусь ещё несколько метров по инерции. Останавливаюсь. Снова тяжело дышать. Кислород едким дымом заходит в лёгкие и отравляет нутро похлеще белладонны. До хруста пальцев стискиваю руль, на подсознательном уровне надеясь переломать пальцы. Неужели я в аду? Мама с детства учила, что боль наоборот дает знать, что я ещё жива. Может тогда нужно больше боли, потому что так хочется понять, что ещё жива. Я не понимаю, где я, чувствую все эмоции сразу и абсолютную пустоту в то же время. Не понимаю, что внутри, а что снаружи. Где боль, где пустота. Мои глаза стеклянные, за белой пеленой слёз не видно ничего, никакого «лучика надежды», ничего впереди, только кромешная белизна, что так выедает глаза. Хочется закричать во всё горло, до срыва голоса, до порванных связок, но способность издавать звуки покидает меня, оставляя наслаждаться физической немотой наравне в ментальной. После их смерти, после её ухода я тотально оглохла, полностью ослепла, потеряла возможность думать и говорить. Перестала существовать как человек, как набор клеток, как живой организм. Теперь я сгусток пульсирующей боли, которая диктует новые правила жизни. Она отобрала мой голос, моё зрение, способность дышать. Ей живу, ею питаюсь. Она управляет мной и ведёт, от края бездны к другому краю, дразнит и ходит за ручку со страхом. Этот тандем не позволяет закончить страдания, а только рвёт, рвёт и рвёт на части, кусочек за кусочком отгрызая остатки живой плоти, всё никак вдоволь не насытившись горем. Боль подпитывает страх, страх подпитывает боль, и в этом смертельном танце я играю финальную партию, последний кадр фильм, что отматывается и отматывается назад. Они сжимают горло своими цепкими руками, заставляют давиться слезами, вот только в последний момент всегда ослабляют хватку, позволяя сделать последний вздох, возвращающий обратно к жизни. Во всём мире больше не осталось чего-то моего. Это папина машина, мамина куртка, Кирина манера езды. Существовала ли я когда-то без этих людей? Не знаю, но уж точно не готова была встречаться лицом к лицу с этим фактом. Лучше бы как раньше, пусть я вся буду соткана из них, каждый кусочек будет принадлежать не мне, а им — только бы были рядом. Но этому уже не дано случиться. Мои родители мертвы, а у Киры своя новая жизнь. Постоянно забываю, что именно я послала её к чёрту у того проклятого фонаря. А жаль. Истерика длится минут 5. Вскоре внутри щелкает тумблер, и все эмоции сбрасываются на ноль. Спасибо слабости моего организма, не имеющего ресурсов вывозить длительные срывы. Ещё минуты две я вообще не шевелюсь и лишь потом достаю из кармана пачку сигарет, подкуриваю, завожу машину, стираю остатки растёкшейся туши с лица и возвращаюсь на дорогу. Пора возвращаться в Москву. Дни летят с безумной скоростью, перетекают в недели, месяцы. Верными спутниками в этом потоке времени остаются никотин, алкоголь и наркота, так резко ворвавшаяся в мою жизнь и отказывающаяся покидать. Противно до тошноты от себя самой. Всё время твердила, что наркота плохо, она разрушает жизни, она отбирает самых близких. Выносила мозги самому близкому человеку, впоследствии став её копией. Самое смешное в этой ситуации — ты думаешь, что помогаешь, открываешь глаза, рассказываешь какие-то невероятные вещи. На деле же, люди, что связываются с этой дрянью и без тебя всё прекрасно знают, просто их переламывает так, что без наркоты больше нет сил вывозить происходящее. Так проще. Не раз задумывалась — что бы сделала Кира, если бы узнала, до чего я докатилась? В фантомных иллюзиях, она вытаскивает меня из этого, хорошенечко так вздрючив, ставит обратно на ноги. Кира рядом, а значит я могу чувствовать почву под ногами, а не висеть постоянно практически в петле. Киры нет. Она стерла меня из своей жизни, выбросила все воспоминания, всё, что связывало нас. У Киры новая жизнь. У Киры новые друзья. И я смирилась с этим. Каждый раз пуская по носу, глотая таблетки, я мирилась с этим. — Я? Совсем уже мозги последние пропила? Я то единственное, что осталось у тебя. Всех друзей ты проебала уже давно, кому нужны вечно выпадающие из жизни депрессивные истерички? Верно, никому. Ты никому не нужна. Не выводи меня, иначе я тоже уйду и ты, оставшись совсем одна, сломаешься окончательно. Часто вспоминаю тот диалог. Тогда, на проекте, ещё свято верила, что это лишь пустой звук и убеждала себя, что такого в будущем не будет. Кто же знал, что эта предикция ознаменует всю дальнейшую судьбу после Пацанок… Платок постоянно загоняла, мол какая из меня пацанка без зависимостей или попыток суицида? Что же, Юленька, милости прошу в гости. Людей ломают события, людей ломают другие люди. Меня пытались научить — не лезь залечивать раны к тому, кто их нанёс. Не получилось. Никто не учит тебя употреблять. Никаких учебников, пособников, туториалов на ютубе не найти. Просто берешь и делаешь, как получается, а дальше справляешься со всем сам. В один из таких вечеров всё пошло по одному месту. Разбираться в причинах сего совершенно не к месту, важен сам итог. Мне было так хуёво, что от боли хотелось лезть на стену. Под кожей будто поселились тысячи насекомых, что ежесекундно выгрызали каждый миллиметр тела, заставляя расцарапывать руки в кровь. Хотелось блевать, постоянно становилось либо слишком жарко, либо слишком холодно. В венах закипала кровь. Мне было страшно. Господи, как же неистово страшно. Вдобавок к физическим пыткам, ни на секунду не прекращалось самотерзание. Ужасные мысли одна за другой проносились со скоростью света в поехавшей башке, оглушали без возможности передохнуть. Трясущимися руками всё никак не удавалось удержать телефон. Он постоянно падал на пол, не позволяя совершить тот самый спасительный звонок. Дрожащими пальцами наконец удаётся отыскать нужную беседу в тг. Каждый гудок звучит словно отсчёт перед смертью. — Алло? — наконец-то в трубке раздаётся сонный голос. Вот оно, моё спасение, мой антидот, моя девочка. — Кир, пожалуйста, я… — слова подбирать безумно сложно, но, видимо, даже этих потуг никто не оценит. Она сбрасывает почти сразу, даже не дав шанса договорить. А мне плевать на гордость, поэтому тут же набираю снова. Мне нужна моя Кира. — Выслушай меня, пожалуйста. — Нет, это ты меня послушай. Не знаю, что на тебя нашло, но слушать твои пьяные бредни посреди ночи я не собираюсь. Ложись спать, потом как-то поговорим. Спокойной ночи, Владлена. Звонок снова обрывается. Кира снова прогнала как паршивую собачонку, давая чётко понять, какое место оставила для меня в своей жизни. Я никто. — Алло, это кто? Откуда у тебя мой номер? — второй раз за ночь разговор начинают с агрессии. В принципе, удивляться нечему. Да и для Кристины это вообще привычная манера общения. Её голос практически не слышно за громкой музыкой, от которой лишь сильнее болит голова. — Крис… Крис, это Влада. Мне очень нужна твоя помощь. — Что? Кто? — Влада! Владлена. Крис, пожалуйста, — мир тускнел. Ноги уже совершенно не держали, поэтому моё бренное тело тут же оказалось на полу. — Крис, ты слышишь меня? Пожалуйста, ты можешь приехать? — Владлена? Какая Владлена? — только сейчас мне удаётся расслышать её. Крис просто в ноль. Она в полном невменозе и пытаться достучаться сейчас до неё гиблое дело. Моя последняя надежда только что растворилась в воздухе. — Неважно. Хорошего вечера, — теперь первой бросаю я. Впрочем, не ново. Трудно сказать, сколько ещё организму удавалось удерживать меня в сознании, но в конечном результате даже он не выдержал. Я отключилась… Один шаг и бездна. Под ногами ветер. Под ногами куча машин, фонарей, что светят так ярко. Завораживает. Если бы я ещё так не боялась высоты. Ноги трясутся и, кажется, мне не долго нужно будет думать и решаться — тело решит всё за меня. Нет, не могу. Единственное, что точно могу — слезть обратно и сесть к пропасти спиной. Да-да, трусиха. Как угодно. Как же чертовски холодно. Чёртов масс-маркет с его быстрой модой и отвратительными тканями, торчащими нитками и нихрена не греющими свитерами. В 21 веке, почему-то, главной стала красивая картинка, а не уют и комфорт, тепло и практичность. Мода… В глазах темнеет. Начинает плыть и мерцать. Наверное, именно так выглядят эти самые «мошки в глазах» или как они это называют. Вроде круги перед глазами. Я не знаю, но чувство — отстой. Как же тянет блевать. В моменте ловлю себя на мысли, что не очень красиво будет опустошить содержимое желудка людям на голову. Я ведь не животное, хоть и поступили со мной по-скотски. Люди те ещё хуи на блюде. Смешно… Хотя три дня назад было далеко не до смеха. О нет, оказавшись один на один с битвой, что была совершенно не по зубам, отвергнута двумя когда-то самыми близкими людьми было не смешно. Было больно дышать. Каждый глоток воздуха отбивался глубоким ранением в груди, где-то посередине, может немного левее. Толчок. И адская боль разливается по всему телу. Я пыталась напиться, давилась всем, что пила и употребляла. Хотя разницы никакой, что именно, если всё, касаясь моих губ, приобретало приторный металлический привкус. Я плевалась кровью, и всё равно не могла утолить ту жажду, горячий воздух сушил всё сильнее. Кожа стянулась, слёзы застывали в уголках кусками соли. Сейчас лишь кутаюсь в кардиган сильнее, в надежде что хотя бы так удастся сохранить те последние крупицы тепла, что были со мной ещё до выхода на эту проклятую крышу. Противный скрежет старой металлической двери заставляет поежиться. Внутри стынет. — Малышка… — нет, нельзя смотреть. Ни за что. Этот голос сделал слишком больно. Увижу глаза — легче сразу голову на отсечение. Ни видеть, ни слышать, ни любить. Запечатать сердце, выкинуть ключ, сбросить себя до нуля, сброситься на мокрый асфальт. Знаю, что будет дальше, знаю, что будет говорить, что делать, как двигаться. — Пожалуйста, отойди. Требует. Опять командует. Ну уж нет, не позволю, не дам власти над собой снова. Устала от этих игр, устала от блефа. И всё равно срабатывает дурацкий рефлекс, который именно она во мне взрастила. Она посадила меня на цепь, превратила в покорную собаку, которая будет терпеть все издёвки, тянуть морду к вечно избивающей ладони, пытаясь вымолить ласку и любовь. Ничто в мире не разорвёт эту больную зависимость. Я смотрю в глаза. По моим щекам слёзы, у неё в глазах боль, да так хорошо отрепетирована эмоция, что я почти верю. Правда, до тех пор, пока мозг, удивительно, способный на минимальный анализ, не дает вспомнить, что это всё игра. Красиво слаженная актерская роль, за которой так волнительно и до жути больно наблюдать. Кира такая красивая актриса. Несите Оскар. Обычно в таких случаях люди говорят, что не помнят, как оказались на краю. Я же прекрасно помню, осознаю, боюсь. Ветер завывает всё сильнее, и чувствую себя уже не на грани, а в дешевом клипе, где не хватило денег на графику. Не хватает только криков и битой посуды о кафель. Молчу. Стоя на краю молчу, собираю по крупицам последние силы, но не отвожу взгляда. Ни за что. Смотрю в упор, прямо в те самые карие глаза. — Уйди, — хрипло, так жалостно, что хочется саму себя ударить. Почему такая слабость перед человеком, который заставил меня ненавидеть своё жалкое существование каждой клеточкой? Эти проклятые глаза. Больно. Не слышит. Ха, не ново. Хотя бы тут не фальшивит. Она делает шаг ко мне, выставляет вперёд руки, видимо, в надежде поймать. Какая дура. Думает, что я прыгать буду к ней в объятия? Нет, мы точно не в сопливой мелодраме? — Малыш, пожалуйста, давай не будем делать глупостей. — Глупо было приходить сюда после всего и пытаться мной командовать. Ещё один шаг и, клянусь тебе… — клянусь в чём придумать не успела, но голос уже не звучит так тихо, даже звучать начинает уверенно. Не была б я в такой жопе — может даже гордилась бы собой. В глазах мутнеет, и я больше не могу смотреть на неё. Лишь чувствую, как тяжело становится стоять. Слишком много алкоголя. Слишком много боли. Слишком много чувств. Слишком много Киры. — Влада, пожалуйста, ты должна сейчас же остановиться. Что же ты творишь? — от разочарования в её голос меня пробирает до костей. Когда мы успели поменяться местами? Раньше такие диалоги заводила я. — Что я творю? С каких пор тебя вообще ебёт, что со мной происходит? Тебе не пора к Сёме? — Всегда интересовала. Прекрати. Ты всегда боролась за меня. Почему сейчас прекратила? — Ты послала меня нахуй! Бросила, когда я нуждалась в тебе больше всего, забыла? Я думала, что сдохну той ночью, а ты просто отключила телефон, вычеркнула меня и поставила крест. За что мне бороться? — предсказуемо срываюсь на крик, не в силах вывозить больше эти несправедливые упрёки. — Я устала. Заебалась всё вывозить, за всех переживать. Я хочу отдохнуть, впервые в жизни подумать о себе. — Но ты ведь не думаешь. Даже сейчас, проебав родителей, проебав меня ты не заботишься о себе. Ты всегда лишь искала отговорки, только бы не бороться за себя. Только другие люди держат тебя на плаву. А сейчас, когда у тебя никого не осталось, ты не хочешь бороться за себя. Владлена, твои родители умерли. Меня рядом нет. Больше никто не вытащит тебя. Только ты сама, — режет без ножа. Кира всегда умела причинять боль, даже не прикасаясь. Это её талант. — Откуда ты знаешь о родителях?.. — каждое её слово больно откликается в сердце, но всё же что-то не складывается. Откуда у неё эта информация, если никто не знает о смерти моих родителей? Вряд ли кто-то из Нижнего. Осознание приходит, хоть и не сразу. — Тебя нет тут, не так ли? Это всё моя больная фантазия. Ты не тут. Ты бросила меня. — Нет, это ты бросила меня. Но я всё ещё могу оказаться здесь. Тебе нужно только позвонить. Ты ведь знаешь, я всегда была на расстоянии одного звонка. Просто ты никогда не могла набрать мой номер. — Это неправда. Это всё неправда. Ты лишь продукт моей больной головы. Я разговариваю сама с собой. Это механизм самозащиты. Мозг пытается из последних сил спасти тело от смерти. Слишком поздно. — Никогда не поздно, Влад. Я спасу тебя. Я всегда приду к тебе на помощь, тебе нужно только попросить. Заставь меня тебя услышать. Не знаю почему, но я сдаюсь, ведусь на поводу этого миража. Даже после всех попыток забыть, вычеркнуть это проклятое имя из своей жизни, зная, что Кира снова пошлет нахуй и не станет разбираться, отдаюсь дурацкой зависимости от неё. Мне больше нечего терять. Я набираю номер. — Привет, солнышко… Это Влада. Прости, что снова так поздно звоню. Мне просто… Мне просто нужно тебя увидеть. Я… Я так устала. Я так устала от этого ебучего чувства. Я делала всё, что в моих силах, но этого всегда недостаточно. С меня хватит. Я делаю всё, что могу, а результата ноль. Я так хочу отдохнуть от этих постоянных голосов в голове. Они всё твердят и твердят, какая я слабая, ничтожная, и это абсолютная правда. Даже сейчас, стоя на краю, мне так страшно сделать этот последний шаг. Я такая трусиха, малыш. Я не справлюсь без тебя. Молю, услышь меня. Мне не справится без тебя. Ты можешь приехать? — Это кто? Владлена? Господи, спустя столько лет ты не можешь справиться сама. — Что? — меня будто окатило ледяной водой. Голос в трубке пугает. Хриплый, низкий, чужой, мужской. Приходится несколько раз проморгаться, пытаясь сфокусироваться на экране телефона. Накатившая паника помогает трезветь. И дёрнул же чёрт промахнуться, перепутать Совёнок с Совиным. Как можно быть такой тупой, забыть, что удалила её номер? Хотя рациональные решения давно не посещали меня. — Блять. — Я скоро приеду, девочка. Не переживай, — Вселенная посылает просто огромную пощёчину в виде этой издёвки. Маленькая никчёмная Владлена, которая никогда не может постоять за саму себя. Легко начинала встречаться с абьюзерами, а уйти от них не умела. Меня с головой захлестнул страх. Впервые за долгие месяцы захотелось жить. Тело слабело с неумолимой скоростью. Мозг выматывал до безумия, лихорадочно перебирал варианты, пытаясь найти тот самый, то, что сейчас убережет от очередной ошибки, сохранить в целости остатки Владлены. Будь я в мультике, над головой бы загорелась лампочка. — Ну же, давай, давай, — счёт шел на минуты. Совину не составит труда определить мою локацию, он всегда это делал невообразимым способом. Нужно бежать. Страх окутывал всё сильнее, проникал в самые далёкие уголки сознания. Сердце неистово колотилось, ладони стали холодными, но именно это чувство давало стимул телу двигаться. На другом конце раздался мягкий женский голос. — Оля, ты в Москве? — Владлена, что случилось? — её обеспокоенный голос только подпитывал мою панику. Кажется, мозг скоро отключится совершенно. — Оль, пожалуйста, да или нет? — у меня совершенно не было сейчас сил злиться. Все ресурсы были брошены на импровизированный побег. Только бы успеть. — Да. Дома. Что происходит? Ты в порядке? — Нет, абсолютно нет. Мне очень нужна твоя помощь. Я не знаю, к кому ещё обратиться. Пожалуйста, я знаю, что совершенно не заслуживаю этого сейчас, но… — Влада, куда нужно ехать? — впервые благодарна, что меня перебили. Господь, храни Ольгу Николаевну. Я скидываю ей геолокацию и выбегаю во двор. Перед глазами всё плывёт и устоять на ногах больше непосильная задача. До сих пор люто хочется блевать и только безумная слабость перебивает это чувство. Мне нечем дышать. Лёгкие буквально отказываются работать от такой нагрузки, как и, впрочем, весь организм. Подобного рода качели он привык вывозить лишь морально, никак не физически. Во рту появляется металлический привкус крови, финальная точка. Задыхаясь, я всё же падаю на асфальт. Пожалуйста, если какие-то высшие силы есть в этом мире, просто добейте меня нахуй. — Что же с тобой стало, Владлена. А я говорил, ты без меня загнешься. Ничего, крошка, теперь я тебя не оставлю. Поехали, — не сразу удаётся распознать этот голос. Властный, надменный, деспотичный — подстать его обладателю. Видимо, мир ненавидит меня ещё сильнее, чем я его. Настолько буквально и извращённо давно мои просьбы не осуществлялись. Совин грубо хватает руку и резко дёргает на себя, поднимая меня с земли. Его мёртвая хватка не оставляет и шанса вырваться, но я всё равно предаюсь последней попытке на спасение. — Отпусти меня. Сейчас же, — удивительно, насколько в мире всё непостоянно. Ещё час назад я стояла на краю крыши в надежде наконец сдохнуть и закончить своё никчемное существование. Сейчас же, сцепив зубы, была готова до последнего вздоха бороться за это. — Рот, — он шепчет прямо на ухо, заставляя вновь разбушеваться притупившиеся рвотные позывы. Для бывшего не составляет и труда тащить меня к своей машине. Будучи в два раза крупнее и сильнее, я в его руках кажусь абсолютно невесомой куклой. — Вот, пей. Не дай бог ты мне машину заблюешь. Жизнь научила не пить ничего из непонятных стаканов и незакрытых бутылок, но сейчас моё мнение не учитывалось. Парень стискивает с такой силой скулы, что удаётся только громко пискнуть. Сил отпираться не осталось. За единственную попытку вырваться мне прилетела пощёчина, заставившая завалиться на землю. Да, Совин, в отличие от Киры, никогда не церемонился. Бил беспощадно и сильно, не жалея. Даже сейчас, спустя столько лет терапии продолжалось выгораживание одного абьюзера перед другим. Некоторых людей невозможно вылечить. Он продолжал вливать воду, пока, наконец, меня не стошнило. Даже здесь проявил свои «джентльменские задатки» — намотал волосы на кулак, брезгливо воротя нос. До полной отключки оставалось несколько минут. — Отошел от девушки, — все голоса звучали словно сквозь плотный слой ваты и половины слов не удавалось разобрать. Только чувствовала, как сильнее стискивались его ладони на моих рёбрах. Различать уровни боли уже не удавалось. Она просто пульсировала во мне, заполняла до краёв и не отпускала ни на секунду. — Дамы, всё хорошо. Девочка просто немного перебрала. Не умеет женщина пить, всё нормально. Спасибо за заботу, — хоть и не вижу, но точно знаю — он выдавил свою фирменную надменную улыбку, строит из себя благородного рыцаря. — Спасибо, дальше мы сами. Можешь идти по своим делам, — девушка не отступает. Атмосфера накаляется до предела и, кажется, скоро в дело пойдет нечто большее, чем вербальные угрозы. Словесная перепалка продолжается, но я уже не слышу ничего, кроме биения собственного сердца. — Тебе повезло. Пока что. Ничего, скоро ты снова будешь у моих ног, где тебе и место, — Совин буквально рычит от злости и отпихивает меня будто надоевшую тряпичную куклу. От удара об асфальт саднит колени, я лишь сдавленно шиплю. Вдали слышится рёв мотора. Пара рук крепко обхватывает дрожащее тело и прижимает к другому телу. Едва различимое тепло обжигает кожу. Тревога всё ещё клокочет внутри. — Я с тобой, я держу тебя, слышишь? Я держу тебя, — наконец удалось идентифицировать один из голосов — Оля. Именно она сейчас гладила меня по волосам, видимо в попытке успокоить. Второй голос появляется снова не сразу. Теперь нетрудно догадаться, чей он. — Влада, зай, мы рядом. Всё позади. Пожалуйста, кивни, если сможешь идти сама, — Штрэфонд пытается держаться, но от меня не ускользают эти тревожные нотки в её обеспокоенном дрожащем голосе. Очередной приступ вины. Кто-то приходит в этот мир, чтобы спасать других. Я же уничтожаю всех, кто оказывается рядом. Голова трещит по швам, а яркий свет только усугубляет данную ситуацию. Мне не сразу удаётся понять, где я. Только до чёртиков знакомая стена с розами привносит каплю ясности и запускает процесс восстановления памяти. Хочется провалиться сквозь землю от стыда. Кто-то бережно кутает меня в пушистый плед и появляется неприятное покалывание от резкого перепада температур. Только сейчас начинает доходить, в каком положении находится тело, как его до сих пор труханит и до чего же хочется пить. Как по заказу, перед лицом появляется стакан с водой. Такое ощущение, попроси я у вселенной миллион долларов сегодня, тоже окажется под носом. Хотя, это что-то хорошее, а в последнее время она меня таким не балует. — Как ты? — короткий лаконичный вопрос, без углубления в детали в силу моего состояния нестояния. Крис в своём репертуаре. Наверное, до конца жизни придётся благодарить эту женщину за всё. — Бывало лучше, но жить буду. Спасибо, что откликнулись, после всего, что произошло. Прости, за то, что наговорила тогда… Я просто пыталась… — Влад, остановись, всё хорошо. Ты просто влезла не в свой конфликт. Я не держу на тебя зла. Точно уверена, что не нужно к врачам? — Да, я просто очень хочу спать, — Оля, что всё это время была моей опорой, аккуратно поднялась с дивана, тут же заполняя своё отсутствие огромным количеством подушек. Хоть и на душе было гадко, тело в обилии всего этого комфорта и тепла наконец смогло расслабиться и теперь яростно требовало сна. — Хорошо, если что, мы рядом. В соседней комнате. Не стесняйся, кричи. Спокойной ночи. — Крис? — моё полудохлое обращение заставило её остановится возле выключателя. — Я не знаю, в каких вы сейчас отношениях, но… Она не должна узнать обо всём этом. — Зай, ей до пизды все мы. Мы старались достучаться. Мне жаль. Тебе пора забыть о Кире. — Я правда пыталась.