Пламенная жрица

Перекатываюсь на спину и, приняв позу звезды, поднимаю глаза на потемневшее небо. Вздыхаю, понимая, что скоро начнётся дождь, но это никак не остановит Яго-сенсея. Мерзкий старикашка не смог смириться с тем, что у него увели место главы клана, и теперь он срывается на трёхлетней девочке, пока её отец находится на войне и не может этому помешать. Математика, язык, биология, в частности анатомия, некоторое подобие химии и физики, география, история, этикет, экономика и общее ведение дел, целый список всего, что входит в "базовую" подготовку благородной девушки, к этому добавляются тренировки на физическое развитие, на контроль чакры, а также общая теория чакры и перечень других теоретических знаний, с ней связанных. В день - не более шести часов сна, постоянный контроль питания и вечный надзор врачей. Отец - далеко и не может повлиять, а мать не имеет достаточной власти и вынуждена молчать. Подобный темп сможет выдержать не каждый взрослый, что уж говорить о маленькой девочке. В один момент Учиха Кадзуми слегла с болезнью, а потом появилась я. Кто такая "я" описать тяжело. С одной стороны во мне есть черты девочки, её память, чувства, с другой - кто-то чужой, взрослый, опытный и зрелый. Две противоположные личности смешались и, как мне кажется, оставили только самые полезные качества, необходимые для выживания. Маленький ребёнок морально не выдержал бы подобной гонки, а взрослый человек вряд ли бы смог притворяться перед другими, выдавая нужные реакции и изображая мнимые привязанности к тем же родителям. Так и появилась "я". После болезни мир получил новую Учиху Кадзуми, но никто не обратил на это внимания. Думаю, что это не удивительно, так как подозревать в чём-либо девочку, которая всё время находилась под наблюдением, на мой взгляд - верх глупости. От размышлений меня отрывает летящий в меня огненный шар. Конечно же, старый сморчок не позволит мне и минимальной передышки. Перекатываюсь, встаю и быстро ухожу в сторону. Техника пролетает в каких-то десяти сантиметрах от меня. Мой мучитель сразу же кричит: "Плохо! Меньше прохлаждайся!" - и кидает в меня сюрикен. Только Учиха Яго может запульнуть в трёхлетку одной из трёх великих огненных техник клана* с таким видом, будто это весенний ветерок, потом отчитать и, так сказать, закрепить результат железом. Снова принимаю боевую стойку и продолжаю своё предыдущее занятие - отработку тайдзюцу на сенсее.       Закончить удалось только через два часа. За это время дождь не только начался, но и довольно быстро перешёл в ливень. Видимо, даже мой вредный учитель не смог выдержать подобное, так что тренировка сегодня заняла на целый час меньше. А это значит, что у меня появился целый час, чтобы отдохнуть. Дома меня встретила мама, и теперь я, помытая и накормленная, сижу с мамой на кухне и читаю письмо от папы. В целом, ничего особо интересного там нет.       Отец пишет об общей обстановке на фронте, уверяет, что с ним самим, как и с соклановцами, всё в порядке, и выказывает надежду, что дома всё хорошо. На этом письмо заканчивается. Ответа, конечно же, мама не напишет - нельзя. Чувствуя нарастающую злость внутри себя, смотрю на маму, пытающуюся скрыть грусть. Отец не написал о самом важном - сможет ли он приехать, а это значит, что нет, в ближайший месяц его точно не стоит ждать. Понимаю, что моё поведение только больше расстроит маму, поэтому, сказав, что раз дождь закончился, а время ещё есть, я хочу пойти поиграть с друзьями, выхожу из дома.       Ложь. У меня нет никаких друзей и мама знает об этом, однако сейчас нам обеим нужно побыть наедине с собой. Прогуливаясь вдоль небольшого искусственного озера, пытаюсь собрать мысли в кучу и осознать две вещи: что именно меня злит во всей ситуации, и какая моя часть испытывает данную эмоцию. Возможно, это обида маленькой Кадзуми на отца, который не проводит с ней время? На деревню, которая отправила его на эту войну? Или же это проявление детского негодования - ответа на расстроенные чувства матери? С другой стороны, это может злиться и взрослый человек. На власти деревни, которые, в противовес закону, отправили на войну не только отца маленького ребёнка, но и главу целого клана, только по причине явно негативного отношения к его клану. На взрослого мужчину, который, имея не одну возможность отказаться, предпочёл оставить свою семью и пойти воевать. В конце концов, на женщину, которая страдая сама и видя, как мучается её ребёнок, не имеет достаточно смелости, чтобы сказать о своём негодовании собственному мужу.       Осознать и понять саму себя отчего-то невыносимо тяжело, что только сильнее раздражает. Сев у берега, начинаю просто смотреть в воду с надеждой на то, что отражение подскажет мне ответ. Но вода не собирается мне помогать. Из отражения на меня смотрит моя искажённая водной рябью копия. Внешняя оболочка, которая никак не помогает понять то, что происходит внутри. Тихо вздыхаю и, с чувством безысходности, откидываюсь на мокрую траву. В голове пролетает далёкая мысль, что на уроке этикета меня явно отругают за мокрую одежду и помятый внешний вид, но сейчас не до этого. Всю голову забивает мой отец.       Учиха Фугаку был первым, кого я увидела, когда очнулась после долгой болезни. Несмотря на запрет, ему как-то удалось получить весточку из деревни и узнать, что его, тогда ещё двухлетняя, дочь лежит при смерти. По слухам, он сидел у кровати ребёнка всё время с момента прибытия. Я очень хорошо запомнила его лицо в момент моего пробуждения. Молодой, сильный и, честно говоря, довольно симпатичный мужчина выглядел изнеможённым. Под глазами залегли тени, лицо было бледным и осунувшимся, а взгляд выдавал все его переживания с головой. Этот образ сильно контрастировал со смутными воспоминаниями Кадзуми об отце, который запомнился ей суровым и молчаливым. Впрочем, в такой растерянности он пробыл не больше пяти минут, за которые успел и доктора позвать, и полный опрос о самочувствии провести. Потом, видимо, ему удалось собраться, и он стал больше походить на того отца, который остался в памяти девочки. Папа задержался всего на неделю. Всё это время он решал какие-то дела и практически не проводил время с нами. Один раз, когда врач сказал, что мой организм в норме, папа проверил мои (скудные) навыки. Но не могу сказать, что он остался доволен. Я вообще не знаю, какие мысли тогда занимали его голову, так как он не показал ни намёка на гордость, ни разочарования или недовольства. После этого он уехал. Это было четыре месяца назад и с тех пор всё, что мы с мамой имеем - редкие письма, каждое из которых похоже на предыдущее. Описание войны, пара строк о "своих", надежда на то, что у нас всё хорошо. По воспоминаниям Кадзуми, отец ушёл на войну, когда ей было не многим больше года и первый визит сделал спустя примерно шесть или семь месяцев. Судя по всему, в следующий раз он придёт только после того, как я умру - не иначе.       Ухмыляюсь своей гадкой мысли, поднимаюсь с травы и, пнув неизвестно откуда взявшийся камень, направляюсь в сторону дома Наставницы Мивы. Моя очередная учительница, сварливая женщина, которая, по слухам, была стара уже к моменту основания деревни*, и главная цель которой научить меня всему, что, по её мнению, должна знать принцесса клана, благородная девушка, да и любая воспитанница клана Учиха в целом. Её занятия - ночной кошмар любого представителя молодого поколения клана. Детей отправляют к ней как только они начинают говорить - вот настолько в клане ценят имидж. Занимаются обычно группами, однако некоторые дети, в том числе и я, ходят к ней на частные уроки. Для каждого Наставница Мива определяет свой уровень необходимых знаний и навыков в зависимости от его положения в клане, однако, как мне кажется, большая часть её уроков абсолютно бесполезна. Все мы в будущем будем шиноби, нам просто не оставят выбора. И мне очень тяжело представить ситуацию, в которой наёмному убийце понадобится сочинить хайку, составить икэбану или, допустим, написать добрые пожелания невероятно каллиграфично.       Примерно с такими мыслями я дохожу до дома Наставницы Мивы, когда, заметив за собой тень, резко оборачиваюсь.