Долгая дорога к Олимпийскому золоту 2

5 апреля, Сочи, Россия. Финал Гран-при. Олимпийский Сочи встречал нас большой ареной, шикарным отелем, в котором мы должны были прожить неделю и красотой зимнего города. Шесть человек разместили на втором этаже. Кира Ким, японка, американка, я, Василиса и Мира, которая поехала вместо Алёны, как замена. Круто, что бороться придётся только с людьми, двое из которых мои соотечественницы, одна – враг, а две другие вообще ноунеймы, как бы обидно это не звучало. На тренировке я старательно избегаю взгляда Киры, пока за бортиком сидит Оксана Дмитриевна и разговаривает с Даней. Абсолютно разные темы они находят каждый день, так что тренер чуть ли не забывает про нас. — Вита, резче закручивайся, — Оксана Дмитриевна крутит пальцем и продолжает разговор с парнем: — А все-таки, чего ты приехал-то? Последний курс, разгар учёбы, долги и семинары, нет? — Да это же поддержка, Оксана Дмитриевна, — пожимает плечами Даниил. — Люблю я её, аж не могу. Представить не могу, как ей тяжело и как она тащит это все, вот и прилетел с ней. — Ну ты молодец, Дань, — одобряет тренер. — Прямо видно со стороны, как дорожишь ей. Береги её, такой алмаз не каждый день найдешь, — улыбается женщина, оглядываясь на лёд. — Изумруд, — поправляет парень, поясняя на вопросительный взгляд: — Её глаза, как два изумруда. Я выезжаю тройной аксель, который наконец собрала специально с финалу, четверной лутц и тройной флип. Взглядом ловлю кивок тренера. — Оксана Дмитриевна, прогоним? — спрашиваю я, подъезжая. — Давай. Тут же лёд становится практически пустым, лишь девочки с краю тренируют прыжки. Ким ухмыляется. «Успокойся, все норм. Щас опозоришься, а тебя и так недолюбливают». Оксана Дмитриевна машет рукой, и музыка начинает звучать. Я двигаюсь, набираю скорость и в мгновение прыгаю триксель, а следом и флип. Программа должна передавать печаль, поэтому я с эмоциями катаю дорожку шагов после каскада, а потом завершающим вращением заканчиваю прокат. Финальный жест, и я тут же еду к бортику. — Молодец, Вита, — хвалит Тарасова. — На сегодня свободна. Вася, катай, — кричит она Саранской, выпроваживая меня. Я, по пути надевая чехлы, забираю новую салфетницу-кита, накидываю кофту и иду в раздевалку. — А я могу спросить? — оборачиваюсь к Дане. — Если бы финал проводился за границей, ты бы поехал? — я прекрасно знаю, что выезд за пределы страны ему запрещён. Его отец по документам – мент, а значит, создание загранпаспорта для него проблематично. Да и согласовывать все нужно с «верхними» людьми. — Да, — не задумываясь отвечает парень. — Плевать как, да хоть зайцем, но улетел бы. И тепло в душе становится сразу после этих слов. ***** Когда ко мне приходит осознание, что сейчас любимый человек наблюдает за мной с большой арены, я каждый раз непроизвольно начинаю волноваться. Дрожат руки, пульс учащается, эмоции меняются каждую секунду и мне так страшно, что аж плакать от счастья хочется. Когда я, предпоследняя, должна катать короткую, внезапно понимаю, что не готова. Сейчас за моей спиной стоит тренер, через минуту мне уже выступать, а мысли разбегаются в разные стороны, словно тараканы на кухне, когда включается свет. Так я, в полном волнении и непонимании кое-как собираю все элементы в программе и становлюсь первой, обгоняя лидера на три балла. Следующая Василиса, но она занимает пока третью строчку сразу после Ким. После мы встречаемся в раздевалке и, как бы мне не хотелось, разговора избегать не получается. — А ты молодец, — с акцентом, но на русском говорит Ким. — Держишься, но ведь это не надолго. — Тебе должно быть все равно, — равнодушно отвечаю я. — Я ведь только ради этого разговора выучила русский, — внезапно говорит Кира. — Специально, чтобы доломать тебя. — Мне плевать, — все также без чувств отвечаю я, заходя в туалет. Пытаюсь отмыть макияж и не замечаю, как за мной заходит Кира, проворачивая замок. — Это так кажется, — медленно начинает она. — Тебе уже сказали о датах слушания, а значит, частично ты не в состоянии мыслить трезво. Остаётся дождаться результатов и весь мир поймёт, что ошибался в тебе. Мнение ваших людей было неверно. — Ты никогда не поймёшь русских людей, — я перевожу взгляд в зеркало, смотря в серые глаза Ким. — Открой дверь и дай мне выйти. — Уже поняла, — будто не слыша, отвечает Кира. — Вы вечно хотите где-нибудь прохалявить и забрать своё нечестным путём. Но я прекрасно знаю, что псевдоэфедрин ты приняла сама, — ухмыляется девушка, а я не верю своим ушам. — Доза достаточна для дисквалификации, жаль только, что так быстро выветрилась. — Но дело держали в строжайшем секрете, — понимаю я, когда прокручиваю её слова в голове. — Никто не мог знать о пробах, а тем более о препарате, — я выключаю воду, медленно оборачиваясь. — Это же ты, — шепчу я. — Это же ты намешала в мою допинг-пробу эту грязь! — Не намешала, Вит, нет, — мотает головой девушка. — А просто подговорила экспертов. Федерация Кореи оказалась на моей стороне и вскоре все узнали о твоей положительной допинг-пробе. Конечно, пришлось заплатить немалые деньги, но сейчас люди ради них готовы на все. — Ты же... вот ты сука, — не стесняясь своих слов и действий, я с силой даю Кире пощёчину. — Как можно так вредить людям? — А ты думала, здесь все просто? — с горечью спрашивает Ким. На щеке выцветает красный след от руки. — Я больше двадцати лет впахиваю на Олимпийское золото, как внезапно появляется Никитина и гасит все шансы на победу. — Но это не выход... — Поверь на слово, единственный выход. Но мне действительно жаль, что я не сделала это раньше. Знала бы ты, как тяжело мне было достать специально для тебя запрещенку. Жаль, что на второй пробе она не отразилась, — с сожалением улыбается Кира. — Но теперь тебя дисквалифицируют, а я буду хоть и не с золотом, но с бронзой за командник и личку. Просто признай, что дело ты проиграла. — Зачем ты все это рассказала? — поднимаю я глаза. — Тебе все равно никто не поверит. Я, при желании, могла и больше дозу найти, вот только жаль мне девчонок ваших стало. Убьются ещё из-за тебя, мелкие ведь. А нет, они, оказывается, сильнее тебя будут. — Не смей о них говорить, — пресекаю я тему. — А мне это и не надо. Просто знай, что скоро тебя убьют также быстро, как эта тема завелась. И вся суть в том, что тебе ведь реально не поверят. Ты останешься абсолютной пустышкой, не нужной никому в родной стране, откуда тебя с позором выгонят. Тебя пошлют далеко и надолго, а в Россию проезд тебе будет закрыт. — Но тебе же от этого никакой выгоды не будет, — сдаюсь я. — Да. Но мне так приятно смотреть, как ты умираешь, — она открывает дверь и уходит, оставляя за собой неприятный запах зависти и предательства. ***** После этого разговора я выхожу из туалета только через двадцать минут, да и то, потому что девочки пришли. Слишком это подозрительно, сидеть просто так в помещении, куда ходят часто. — Все нормально? — спрашивает Василиса, когда видит мои красные глаза. — Да, просто тушь в глаза попала, не смогла быстро отмыть, — вру я, хватаю вещи и выбегаю из раздевалки, пока не возникли ещё вопросы. У выхода меня встречает Даня, который сразу замечает моё подавленное состояние. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он. — Все норм. Просто думаю, я молодец. Это от счастья, — натянуто улыбаюсь я. — Но ты же помнишь, да? Не молчи, — Даниил щёлкает меня по носу и улыбается. — Я тогда в гостиницу поехал, вы как доберётесь, пиши. Потом поговорить надо будет, — я киваю, Даниил уходит, а через пару секунд садится в такси. За моей спиной что-то падает, и я резко оборачиваюсь. — Нифига реакция, — удивлённо вскрикивает Мира, поднимая упавшую сумку. — Такое ощущение, что тебя, как кролика в угол загнали, а ты не знаешь, куда идти. Вот и дергаешься. Как же ты права, Мира, какую истину несёт твой язык. Но я, слава богу, не говорю это вслух. Ухмыляюсь, помогая ей с вещами, а вскоре мы едем на трансфере до отеля. — Собрание в пять, девочки, — оповещает Оксана Дмитриевна. — Вита, к тебе у меня отдельный разговор. — У меня к вам тоже, — неожиданно даже для себя, говорю я. Тренер кивает. Я забрасываю в комнату вещи, сразу же забирая полотенце и косметичку, в которой сейчас лежит лишь шампунь и гель для душа. Закрываюсь в ванной и наконец выдыхаю. Чтобы плача было не слышно, на полную включаю душ, который льёт кипятком на кафельную стену. Слезы идут рекой. Что же это я? Боролась за справедливость, которую мне подорвала одна девчонка? Да что же я за дура такая, как я могла проиграть дело так глупо? Теперь ничего не исправить. Сейчас у меня реально нет шансов. Я проиграла все, что у меня было – серебро Европы, уже перешедшее Василисе и два золота Олимпиады. Я же делала все, что было в моих силах. Все документы и бумаги собраны, а я все равно без доказательств невиновности. Что же за Федерация такая, а? Под горячей водой, обжигающей плечи, я осознаю, какой провал совершила. Совершила не я, а Кира, она подставила меня и запятнала моё честное имя. Я ведь до этого была любимицей публики, а сейчас меня правда любить перестанут. Жгучие, как кипяток, слезы катятся по щекам. Я уже мало обращаю на них внимание, но мне до того тошно, обидно и страшно, что приходится смахивать их каждый раз. Я уверена, что в суде мне не поверят, даже если выпадет момент рассказать ситуацию. Если бы у меня была камера или хотя бы диктофон, все было бы проще. Я, конечно, понимала, что люди жестоки, но не настолько же. ***** 8 апреля, Произвольная программа финала Гран-при. А перед произвольной программой моё сердце трепетало. От волнения, от того, что я видела улыбающуюся Киру, от всего. Оксана Дмитриевна была в курсе событий. Я рассказала ей все, что знаю, вновь выплакалась и мы вместе думали, что делать. К сожалению, не придумали. В раздевалке душно, даже открытое окно не помогает. Весна в Сочи тёплая, даже сейчас давит тридцатник. Но дело не в погоде. Напряжение, повисшее между мной и Кирой зашкаливает. Наконец, она говорит: — Ты, я вижу, совсем сдулась, — она качает головой, ухмыляясь. — У меня для тебя ещё информация. — Закрой рот, я не хочу тебя слышать, — грубо отвечаю я. — Судья куплен, — чётко и ясно, громко, почти по буквам произносит Кира. Теперь у меня однозначно нет шансов. — Когда ты перестанешь приставать к людям? — зло спрашиваю я. — Ты бесишь меня. — Ты меня тоже, молчу же. Но сейчас это неважно, ведь так? На мировой арене все равно больше не встретимся. — Да прекрати ты! — кричу я, а девушка замолкает. — Вот увидишь, твоих сил не хватит на произвольную программу, — коварно улыбается и уходит. Человек всегда уходит из помещения, когда аргументы заканчиваются. А на произволку сил реально не хватает. Я стараюсь изо всех сил, выезжаю четверной и каскады, но косячу на сольных прыжках. Катаю под аплодисменты в такт музыке ту самую часть, потом заезжаю во вращение и готовлюсь завершать программу. Одна рука к сердцу, вторая над головой, а на лице слезы. Я, не моргая, смотрю наверх, пока зал взрывается. Крики, хлопки и шум стоит на всей арене, а на льду стою я. Кажется, победительница финала Гран-при. Чувствую, что заплачу, поэтому шмыгаю носом, проводя рукой по лицу, стирая слезы. Тушь водостойкая, специально выбирала в Летуале. — Виталия Никитина, победительница финала Гран-при! — кричит Наталья Александровна, хлопая в ладоши. А мне не верится в свою победу. Возможно, на суде этот титул отберут, возможно, для людей я никогда не буду чемпионкой, возможно, после этой победы меня забудут. Василиса забирает серебро, Мира – бронзу. В родной стране приятно выступать для своих людей. За окном все такой же душной раздевалки стоит весна, солнышко садится за горизонт, а я понимаю, что через три дня мне лететь в Лозанну. ***** 13 апреля, Лозанна, Швейцария. Четырнадцатого апреля, как было сказано ранее, всем членам сборной России, выступавшим в командных соревнованиях, нужно было присутствовать в суде. Пока мы заселились в один отельчик, недалеко от центра города, завтра нам предстоит весь день провести в здании городского суда. Председатели МОКа, РУСАДы и наш президент Федерации с адвокатом уже вовсю работают с лаборантами и экспертами, а я стараюсь настроиться на заседание. В голову приходит мысль. Казалось бы, дикая, но я ведь уже так делала. Но пока в комнате нет Алёны, я быстро достаю телефон и включаю видео. Фронталка, таймер и слова, продуманные десять раз: — Меня зовут Виталия Никитина и завтра мне исполняется двадцать два года. Уже семнадцать лет я катаюсь для людей и для себя. Недавно я выиграла финал Гран-при и сейчас будет речь по этому поводу. Короткую программу я катала легко, потому что со мной был любимый человек, — я улыбаюсь, вспоминая Даниила. — Он поддерживал меня, мотивировал и делал все, чтобы я чувствовала себя хорошо. Чтобы могла выступать. По итогу короткой программы я первая. А после неё Кира Ким, представительница Северной или Южной Кореи, честно, не разбираюсь, заявляет мне о своём причастии к делу. В своей стране она самая лучшая фигуристка, к слову. Кира Ким говорит мне о том, что специально подговорила свою Федерацию и экспертов, чтобы тебя заменили пробу и подмешали туда псевдоэфедрин, — я вспоминаю этот разговор и минуту молчу от нахлынувших эмоций. — Она говорит, что судья куплен и шансов у меня нет, что дело я проиграла. Я клянусь сейчас в правде своих слов, потому что врать мне незачем. Я готова бороться за справедливость столько, сколько нужно, лишь бы отыграть правду. Слов ещё много. Я не говорю все, о чем думаю, это может повернуться мне боком. Все, что считала нужным, уже сказала. Нужно оставить речь на завтра. И скорее всего, речь эта будет не радужной. ***** В огромном зале суда тишина, слышно лишь негромкое шебуршание бумаг и крики птиц за стеклом окна, находящегося под потолком. К слову, потолки здесь высокие. Со мной рядом сидит Алёна. На ней чёрный пиджак, закрывающий белую водолазку, чёрные зауженные брюки, на ноге бинт. Она ведь не восстановилась ещё, ей больно ходить, но её все равно тащат в незнакомую страну. Черти. Слева сидит Слава. Чёрная рубашка, чёрные джинсы, которые на момент заседания стали брюками, белые кроссовки. Оксана Дмитриевна ругалась на него за неподобающий вид. Мы все словно на похоронах: в чёрном, с грустным лицом и печалью в глазах. Сегодня похоронят мою честь. — Всем встать, суд идет, — на английском просит судья. Меня просят перейти за тумбу, позади меня мой адвокат и Алексеев, а напротив хиленький мужичок с бородкой и молоточком в руке. Пока заседание идёт мирно. Зачитывают дело, выявляют нюансы и недочёты. Потом начинают спорить эксперты, мне хочется заткнуть уши от глупого английского акцента, но я сдерживаюсь. Потом начинает ругаться Алексеев, и тогда мне хочется скрыться. — Да вы уже год мозолите дело, неужели нельзя все сразу сделать!? — восклицает мужчина. — Четыре сборные ждут вердикта, это, я напоминаю, Россия, Америка, Канада и Корея, которым может достаться бронза. И четыре девушки ждут – Вита, Алёна, Василиса – наши спортсменки и Кира Ким из Кореи. Вы долго тянуть собираетесь? А потом спорит адвокат и ноунеймы. Я не знаю, кто они и зачем, но доверием от них не пахнет. Они смотрят немигающим взглядом и орут безжизненным голосом, а я до того устала, что упасть хочется. Снять этот долбанный неудобный пиджак, брюки, уже надоевшие оттого, что на первом курсе я носила их в универ, туфли, которые хоть и без каблука, но бесящие до ужаса и рухнуть на кровать в объятия Даниила. Я просто хочу домой. Я не знаю, что сейчас мой парень каждую секунду обновляет ленту ВК и проверяет, нет ли новостей от дела. Две мои лучшие подруги сидят не на учёбе, а дома, заранее готовясь к худшему. Моя сестра сидит на физике, словно на иголках, получая за каждое лишнее движение замечание, а вскоре и «два» в журнал. Но слез от оценки нет, ведь сейчас это не самое плохое, что могло случиться. — Слово даётся обвиняемой, Никитиной Виталии Алексеевне, — просит судья, а я прокашливаюсь. — Сейчас я буду максимально честной со всеми, кто здесь находится, — я ловлю взгляд Алёны и продолжаю: — Я не получаю удовольствие от нахождения здесь, как и вся наша сборная. Прошёл год, а за этот год толкового мы ничего не добились. Сейчас никто не удивится, если работа над делом продолжится, — я грустно ухмыляюсь, но заканчиваю с этой темой, переходя к главной. — Моей вины здесь нет. Псевдоэфедрина в моей допинг-пробе быть не должно было. Его туда подмешали эксперты по просьбе одной фигуристки из Кореи, — Алёна удивлённо поднимает бровь. Слава закашливается. — Кира Ким лично мне призналась в своём причастии к делу, лично рассказала все, что сделала. — У вас есть доказательства? — перебивает судья. — К сожалению, нет. Но перед произвольной программой финала Гран-при я записала её речь на диктофон телефона. — Посмотрим, — шепчет мужчина, перебирая бумагу. — И сегодня мне исполняется двадцать два, — я подхожу к финалу речи. — Я уже семнадцать лет катаюсь и при желании могу продолжать. Вот только есть ли смысл? — спрашиваю в пустоту я. — Сейчас каждый сидящий в этом зале уверен в моей вине, уверен, что я подставила сборную. Повторюсь, что это не так. У меня не хватит сил чтобы подставить ту страну, за которую я выступаю более десяти лет. — Мы вас выслушали, — строго заканчивает судья, не давая мне продолжить. — Суд удаляется для принятия решения. Телефон обвиняемой просьба передать спортивным чиновникам, — я вытаскиваю из кармана пиджака телефон, поздно понимая, что там ещё записи после Игр и недавнее признание. Но паролей, как обычно, там нет. — Да будто же вы людьми! — отчаянно кидаю я судье, выходя из зала. — Не ведитесь на деньги! Но меня не слушают. Слава помогает Алёне присесть на лавку, она ставит рядом костыли, с помощью которых и передвигается в последнее время. Остальные ребята молча стоят рядом. — Ну что, мы сделали все, что могли, — обречённо произносит Оксана Дмитриевна. — Это правда, что ты не виновата? — спрашивает Денис. В сердце ёкает. Они не верят. — Конечно правда, дебил, — со злостью отвечает Алёна вместо меня. — Вот только ей не поверят. Клевета это все, ваш допинг, — она водит носком чёрной туфли рисунки на плитке. — Не может спортсмен мирового уровня принимать наркотики. — Иди и скажи это судье, раз такая умная, — ощетинился Денис. — Да я команду защищаю, а не умничаю, — ругается Винницкая. — Я вообще ехать сюда не хотела, у меня больничный не закончился ещё, а я по итогу сижу тут и выслушиваю скандалы, — причитает Алёна. Я вспоминаю про обезболивающее. — Я принесу воды, выпьешь таблетку, — девушка устало кивает, и я ухожу. А ведь серьёзно – если бы не я, сейчас никто и не сидел бы здесь, слушая оры и крики незнакомых людей. Сейчас не было бы проблем, я спокойно бы завершила карьеру, забрала бы медали и по праву ушла отдыхать. Съездила, блин, на Олимпийские игры. Через два часа заседание продолжается и тогда без дрожи в ногах я стоять не могу. Пока было время, я переобулась в чёрные кроссовки, в которых приехала, а туфли убрала. А то, боюсь, не устою перед вердиктом. — Суд принял решение и готов его огласить, — в зале тишина, слышно даже, как комар за речкой пищит. — Результат сборной России по фигурному катанию на Олимпийских играх в командном первенстве частично аннулируется, — сердце пропускает удар. — Золото переходит сборной Соединённых Штатов Америки, серебро – Канаде, а бронза – Корее. Баллы за прокат Виталии Никитиной снимаются, страна опускается на четвёртое место, — в душе что-то падает. Я только что забрала медаль у сборной. Даже стыдно оглядываться на ребят, настолько я чувствую себя виноватой. — Результат личного первенства соревнований остаётся таким же. Так как допинг-проба была отрицательная, Виталии вручается золото Олимпийских игр, Винницкой Алёне – серебро, Саранской Василисе – бронза. Кира Ким, представительница Северной Кореи, дисквалифицирована. Дальше я не слушаю. Да, Ким получила по заслугам, но она добилась своего. — ...Решение суда обжалованию не подлежит, — судья завершает длинную речь ударом молоточка и просит удалиться людей из зала суда. Я на ватных ногах иду вслед за тренером. ***** В комнате тишина. Между мной и Алёной повисло напряжение, настолько сильное, что воздух невозможно вдохнуть. Она молчит, и я молчу. Мы обе молчим, как-то тупо получается. Мысли спутались, ничего умного в голову не идёт. Даниил звонит десятый раз, а я все сбрасываю. Слышен всхлип. Ещё один, и ещё. Я поднимаю глаза и вижу, как Алёна, сидящая напротив меня, плачет. Мне страшно за его дальнейшие действия, страшно, что она может сделать. Ничего. — Прости меня, — шепчу я, падая на колени. — Прости, я не хотела, — плачу, кладя голову на острые колени Винницкой. — Ты не виновата, — говорит она, смахивая слезы. — Поздравляю, ты молодец, — обнимает меня. — Я забрала у вас медаль, прости меня, господи, — я все ещё извиняюсь, потому что никогда не прощу себе этот поступок. Я виновата. — Ты не причём. Ты не такая, я сразу знала, — Алёна садится со мной на пол, шипя от боли в ноге. — С днём рождения, — поздравляет она, крепче стискивая в объятиях. Всегда мечтала о таком дне рождении. ***** 15 апреля, Санкт-петербург. Дома я хожу тише воды, ниже травы. Не стучу посудой, не ругаюсь на электриков, внезапно вырубающих свет, просто молчу. В комнате моей висит медаль. Золотая медаль Олимпийских игр, которую я заработала сама. Гляжу на неё и каждый раз вспоминаю тот ад, который мне выпало прожить. — Я никогда не прощу себе этого, — тихо говорю я, смотря на медаль. Золотой кружок, тяжёлый, с годом Олимпиады и специальным значком. Рядом стоит талисман Игр, горный козлик. Шаума смотрит на меня глазами-пуговками, а себе я готова эти глаза выколоть. — Ты не виновата, — Даниил крепко обнимает меня. — Ты чемпионка, — он тащит меня на кровать, укрывая пледом. — Спи, в ночную ведь летели. А мне не хочется спать. Я хочу обдумать произошедшее и смириться с титулом Олимпийской чемпионки. Я даже не знаю, счастлива ли. Вроде бы, наполовину выиграла дело, а вроде наполовину проиграла. Ничего уже не вернуть, верно? Затоптанную честь не очистить, запятнанное имя не стереть. Страна будет помнить меня всегда, хоть и не благодаря рекордам, а чёртову делу, которое заведено не по моей вине. Теперь мне остаётся только забыть все ранее случившееся и начать жить заново. С любимым человеком, с единственной младшей сестрой и лучшими подругами. Теперь с этим только жить.